Толкование Феодорита Кирского на послание к Римлянам
 

Толкование блаженного Феодорита, Епископа Кирского на послание к римлянам Святого Апостола Павла

Рим
Переводы »
  • Русский Синодальный
  • Церковно-славянский
  • Другие толкования »
  • блж. Феофилакт Болгарский
  • прп. Ефрем Сирин

  • Глава 
    7


    Или не разумеете, братие? ведущым бо закон глаголю: яко закон обладает над человеком, во елико время живет?
     

    И вы сами, воспитанные в законе, в точности знаете, говорит Апостол, что закон имеет силу над теми, которые еще живы. Приводит же и пример, соответственный тому, о чем идет речь, и говорит:


    Ибо мужатая жена живу мужу привязана есть законом: аще ли же умрет муж ея, разрешится от закона мужескаго.
     

    Потом излагает сие яснее.


    Темже убо живу сущу мужу прелюбодейца бывает, аще будет мужеви иному: аще ли умрет муж ея, свободна есть от закона, не быти ей прелюбодейце, бывшей мужу иному,
     

    то есть закон называет прелюбодейцею не ту, которая по смерти супруга сочетается с другим, но ту, которая еще при жизни сожителя имеет связи с другим; ибо последнюю, как поругавшую закон супружества, повелевает он наказывать. Посему явствует из этого, что, если муж кончит жизнь, овдовевшей законно, а не противозаконно, вступить в брак с другим. И хотя божественный Апостол знал, что закон и живым давал право расторгать брак, когда он был им не по сердцу, однако же внимал Владычнему учению, в котором сказано, что Моисей дал закон сей по жестокосердию иудеев, закон же естественный не допускал сего, потому что, как сказано, одного мужа и одну жену создал Бог, самим сотворением постановив закон о супружестве. И потому-то Апостол, оставив сие, перешел к закону об умерших и присовокупил:


    Темже, братие моя, и вы умросте закону телом Христовым, во еже быти вам Иному, Воставшему из мертвых.
     

    Апостолу в соответственность с примером следовало сказать: Закон умер, то есть перестал иметь силу; но он, снисходя к немощи иудеев, потому что весьма уважали закон, и чтобы не дать повода к осуждению закона еретикам, нападавшим на Ветхий Завет, не сказал, что закон престал, но говорит: Мы умерли закону в спасительном крещении, а потом, снова воскресши, сочетались с Другим, Восставшим из мертвых, то есть с Владыкою Христом. И поелику сочетанием и браком назвал веру в Господа, то вследствие сего показывает и плод брака и говорит:


    Да плод принесем Богови.
     

    Какое же это плодоношение? — Чтобы члены наши соделались оружием правды. С великою же мудростию доказал Апостол, что самый закон повелевает сочетаться со Христом; потому что не воспретил, как сказано, жене, по кончине первого мужа, вступать в супружество с другим. Потом показывает еще и различие.


    Егда бо бехом во плоти
     

    (то есть вели жизнь подзаконную, ибо плотию наименовал Апостол законоположения, данные плоти о пище, о питии, о проказе и тому подобные),


    страсти греховныя, яже законом, действоваху во удех наших.
     

    Не сказал: яже под законом, но: яже законом, потому что закон не побуждал ко греху, но осуждал во грехе; грех же худо пользовался тем, что было добро. И не члены наши произвели грех, но нашими членами наклонность души к худшему дала свободу действенности греха. К чему же это послужило?


    Во еже плод творити смерти.
     

    Сим научил нас Апостол, что до благодати, живя под законом, подвергались мы сильнейшим приражениям греха, потому что закон показывал, что должно делать, но, чтобы сделать это, не подавал к тому помощи.


    Ныне же упразднихомся от закона.
     

    Опять продолжает щадить закон и не сказал: закон упразднен, но мы упразднихомся от закона, то есть закон для нас недействителен и мы живем уже не по закону. И как упразднихомся?


    Умерше, имже держими бехом.
     

    Ибо, подлежа закону, приступили ко крещению, умерши же со Христом и с Ним восстав, сочетались с Законодавцем и не имеем более нужды в жительстве по закону, потому что прияли самую благодать Духа. Ибо сие дают видеть последующие слова:


    Яко работати нам во обновлении духа, а не в ветхости писмене.
     

    И дух противоположил Апостол писмени, а новое — ветхому, чтобы писменем указать на закон, а словом ветхий на отменение закона. Ибо и устами Иеремии говорит Бог: Завещаю дому Исраилеву, и дому Иудину завет нов, не по завету, егоже завещах отцем их в день, в оньже емшу Ми за руку их, извести я от земли Египетския (Иер.31:31-32). Посему и Пророком показано различие и то, что с появлением завета нового надлежит устраниться завету ветхому. Сказав сие, божественный Апостол, и, как исполненный духовной благодати, провидя, что некоторые из еретиков обратят сие в обвинение ветхого завета и ветхий закон припишут иному какому-либо Богу, по необходимости представляет возражения и дает решения.


    Что убо речем? Закон ли грех?
     

    Апостол в сказанном выше употребил много таких выражений, которые желающим хулить закон послужили бы поводом к осуждению закона, если бы он не сделал предлагаемого здесь решения вопросов. Сказано было: Закон привниде, да умножится прегрешение (Рим.5:20); и: Закон гнев соделовает (Рим.4:15); и: От дел закона не оправдится всяка плоть пред Ним (Рим.3:20), и тому подобное. Почему в решении представил возражение самих хулителей, и сперва показал, что вопрос хульный, и сопроводил оный решительным отрицанием:


    Да не будет;
     

    потом объясняет пользу закона.


    Но греха не знах, точию законом,
     

    то есть закон не только не есть учитель греха, да не будет, но совершенно напротив, он — обвинитель греха, потому что и не знал бы я, что худо, если бы не научил меня он.


    Похоти же не ведах, аще не бы закон глаголал: не похощеши.
     

    Слова не ведах, не знах не показывают здесь совершенного неведения, но ими выражается, что в законе получил я ведение более точное, нежели каково естественное мое различение.


    Вину же прием грех заповедию, содела во мне всяку похоть.
     

    Апостол пытается всем этим доказать, что закон не подлежит обвинению. Поелику сказал, что с изданием закона умножились грехи, то, чтобы не подумал иной, будто бы закон тому причиною, по необходимости показывает способ, каким действовал грех, именно, что он, издание закона обратив в повод к борьбе, преоборол немощный помысл.


    Без закона бо грех мертв есть.
     

    Пока нет закона, показывающего то, что должно делать, и запрещающего то, чего не должно делать, грех не имеет места. Потом Апостол объясняет сие примером.


    Аз же живях кроме закона иногда.
     

    Адам до преступления не имел страха смертного.


    Пришедшей же заповеди, грех убо оживе, аз же умрох.
     

    Как скоро Бог дал заповедь о древах, немедленно приступил к жене диавол в образе змия и употребил оные льстивые слова, она же, обольстившись и увидев красоту плода, была преодолена сластолюбием и преступила заповедь, и тогда же вместе с Адамом, потому что и он вкусил с нею плода, услышала смертный приговор.


    И обретеся ми заповедь, яже в живот, сия в смерть.
     

    Апостол все приводит в защищение закона и заповеди, обличает же лукавство греха. Ибо говорит: Заповедь — подательница жизни; но обращение к худшему породило смерть.

    Для сего, собственно, сказал: обретеся, желая показать, что иная была цель закона, иное же произошло, по причине греха.


    Грех бо вину прием заповедию, прельсти мя, и тою умертви мя.
     

    Апостол то же самое, что и прежде, сказал иным образом.


    Темже убо закон свят, и заповедь свята и праведна и блага.
     

    Апостол законом называет закон Моисеев, а заповедию — заповедь, данную Адаму. И увенчал последнюю большими похвалами, конечно потому, что она от многих подвергается большим обвинениям. Ибо живущие нерадиво и не любящие трудов добродетели обвиняют и Владыку Бога в том, что дал заповедь. Если не знал Он, говорят, что будет, то не предведущий будущего может ли быть признан и Богом? Если же, предвидя преступление, дал заповедь, то Сам виновник преступления. Но рассуждающим так надлежало знать, что существам разумным свойственно распознание и хорошего, и противного тому, потому что естество существ неразумных лишено такого различения. Волк хищен, лев кровожаден, медведи и барсы делают то же и не имеют чувства греха и совести, уязвленной тем, что сделано. А человек, если и никого нет при совершении дела, стыдится и боится того, на что отваживается, потому что совесть готовит на него обвинение. Поэтому имеющим такую природу возможно ли жить без закона? Для того-то Бог и дал заповедь, чтобы человек и природу свою познал, и боялся Законодателя. Можно же усмотреть и человеколюбие Законодателя, потому что дал не какой-либо неудобоисполнимый закон, но который можно было без малого труда сохранить. Предоставил пользоваться всеми деревами, запретил же вкушать с одного, не потому что позавидовал ему в одном (возможно ли сие было для Того, Кто предоставил ему власть над всем?), но чтобы обучить его уставам рабства, внушить преданность Творцу и, как существу разумному, дать случай к упражнению. Если же, преступив заповедь, подвергся смертному определению, то служит это к обвинению не Давшего, но преступившего заповедь. Врач, приказывая больному удерживаться от холодного питья, не по зависти делает сие, но имея в виду здоровье больного. Если же он, не сохранив приказания, пьет воду, то сам на себя навлекает вред, а врач не подлежит обвинению. И Владыка Бог и самого Адама, и весь род его удостоил всякого о них попечения. И не говоря о прочем, приступаю к самому главному. Ради Адама и ради рода его вочеловечилось Единородное Слово и положило конец владычеству смерти, от Адама приявшему начало, и обетовало воскресение, и уготовало Небесное Царство. Таким образом, Бог и преступление Адамово знал, и уготовал будущее исцеление. Посему-то божественный Апостол назвал заповедь святою, праведною и благою; святою, как научившую должному; праведною, как правдиво произнесшую приговор на преступников; благою, как уготовляющую жизнь хранящим ее. Потом предлагает новое еще недоумение.


    Благое ли убо бысть мне смерть?
     

    И снова, как обычно ему, отрицает сие:


    Да не будет,
     

    и указывает причину бедствий.


    Но грех, да явится грех, благим ми содевая смерть.
     

    Сказанное Апостолом неясно по причине большой краткости. Значит же сие, что благим, то есть законом и заповедию, показывается мне грех, то есть показывается, что он худ и зол. Как же показывается? Содевая смерть. По плоду узнаю дерево; видя смерть, начинаю ненавидеть матерь смерти. А учитель мне в этом — закон. Посему худ не закон, научающий сему, но грех, приводящий к смерти. А грех производится наклонностию нашего произволения к худшему.


    Да будет по премногу грешен грех заповедию.
     

    Ибо хотя и природа указывает нам грех, но закон точнее научил нас преизбытку его лукавства. Сие же: Да будет — сказано с опущением; подразумевается же: Да будет явно. Ибо сие говорили мы и выше. Но грех, да явится грех, благим ми содевая смерть: да будет по премногу грешен грех заповедию, то есть да соделается явным вследствие заповеди, что по премногу грешен, или лукав, грех. Потом Апостол, как превосходный какой живописец, изображает борьбу нашей природы и греха.


    Вемы бо, яко закон духовен есть.
     

    Снова увенчивает закон похвалою. Ибо что досточестнее сего наименования? Он написан, говорит Апостол, Духом Божиим; сей благодати приобщившись, блаженный Моисей написал закон.


    Аз же плотян есмь, продан под грех.
     

    Апостол выводит на среду человека до благодати, волнуемого страстями. Ибо платяным называет не улучившего еще духовной помощи. А сие: продан под грех — уразумеем из пророческого изречения. Сказано: Се грехми вашими продастеся (Ис.50:1). То же и здесь говорит Апостол: Предался я греху и сам себя продал ему.


    Еже бо содеваю, не разумею,
     

    потому что препобеждаемый сластолюбием, а также упивающийся страстию гнева не имеет ясного ведения о грехе, но по прекращении действия страсти начинает ощущать зло.


    Не еже бо хощу, сие творю: но еже ненавижду, то соделоваю.
     

    Вот заслуга закона — показать, что это худо, и вложить в душу ненависть к этому. А словами: чего не хочу, и что ненавижу выражается не необходимость, а немощь; потому что, не какою-либо необходимостию и не каким-либо насилием принуждаемые согрешаем, но, увлекаемые сластолюбием, делаем то самое, чем гнушаемся, как беззаконным.


    Аще ли, еже не хощу сие творю, хвалю закон, яко добр.
     

    Самую эту ненависть, какую имею ко греху, имею, заимствовав ее у закона. Следовательно, оправдываю закон и сознаюсь, что он добр.


    Ныне же не ктому аз сие содеваю, но живый во мне грех.
     

    Сие имеет нужду в объяснении и требует обширного изложения. Тело, по преступлении заповеди соделавшись смертным, приняло в себя страстные движения, ибо при их посредстве совершается все касающееся настоящей жизни; пожелание нужно не только ради пищи, но и ради чадородия, ради земледелия и ради других искусств; когда нет пожеланий, ничто это не делается. Оно содействует нам и к преспеянию в добродетели, ибо не желающий оного не выносит трудов, нужных для сего. Оно производит в нас и божественную любовь. Посему соразмерность пожелания есть содейственница добрых дел, а неумеренность его производит невоздержность. Ибо оно же заставляет посягать на чужие супружества, желать не принадлежащего нам, грабить, раскапывать гробы, осмеливаться на убийства и делать иное сему подобное. Посему-то Бог всяческих с пожеланием сопряг раздражительность, чтобы ограничить его неумеренность. Впрочем, и для раздражительности нужно препятствующее ненасытности. Посему как горячее растворяем очень холодным и слишком холодное умеряем горячим, так создавший нас Бог, вложив в нас сии два страстные движения, одно другому прямо противоположные, научил неумеренность каждого из них ограничивать другим. И приставил к ним ум, как возницу к каким-то молодым коням, наложил на них ярмо рабства, узаконив нести оное ровно. И если случится когда пожеланию простереться далее меры, повелел возбудить раздражительность, чтобы она, устремившись, соделала ярмо опять ровным; а если раздражительность придет в страсть неумеренности, приказал привести снова в движение пожелание и ограничить неумеренность раздражительности. Посему так правит ум, когда трезвен и целомудрен; вознерадев же и опустив бразды, дает коням волю скакать, и сам несется, и падает с ними в пропасти и стремнины. Это и выразил здесь божественный Апостол: Ныне же не ктому аз сие содеваю, но живый во мне грех, грехом называя рабство ума и владычество страстей; ум не сам содевает, потому что ненавидит делаемое, но владычество страстей действует при этом.


    Вем бо, яко не живет во мне, сиречь в плоти моей, доброе.
     

    Апостол разумеет преобладание страстей, какие привнесло тело, соделавшееся смертным, и умножило нерадение ума.


    Еже бо хотети прилежит ми, а еже содеяти доброе не обретаю.
     

    Ибо ревность к добру заимствовал я от учения закона, однако же остаюсь немощным к приведению ее в деятельность, не имея посторонней помощи.


    Не еже бо хощу доброе, творю: но еже не хощу злое, сие содеваю. Аще ли еже не хощу аз, сие творю, уже не аз сие творю, но живый во мне грех.
     

    Сие сказал Апостол яснее прежнего.


    Обретаю убо закон, хотящу ми творити доброе
     

    (здесь должно поставить знак препинания)


    яко мне злое прилежит.
     

    Опять по краткости Апостол выразил сие неясно. Разумеет же, что и закон кажется мне добрым, потому что хвалю предписываемое им как нечто хорошее и сам, подобно ему, люблю доброе, а противное тому ненавижу. Но, однако же, прилежит мне злое, то есть грех, потому что имею смертное и страстное тело, душевную нерадивость и немощь. Потом Апостол яснее показывает борьбу ума и страстей.


    Соуслаждаюся бо закону Божию по внутреннему человеку.
     

    Под внутренним человеком разумеет Апостол ум.


    Вижду же ин закон во удех моих, противувоюющь закону ума моего и пленяющь мя законом греховным, сущим во удех моих.
     

    Законом греховным называет грех. Действует же он, когда телесные страсти рвутся, а душа, по причине изначала укоренившейся в ней лености, не может удержать их, но, отринув собственную свою свободу, соглашается раболепствовать им; однако же, и раболепствуя, ненавидит рабство и хвалит обвинителя рабства. Все сие изобразил Апостол, чтобы показать, какими мы были до благодати и какими сделались по благодати; и, как бы олицетворяя в себе тех, которые до благодати воюемы были грехом, как окруженный врагами, увлекаемый в плен и неволю, принуждаемый рабствовать и не усматривающий никакой посторонней помощи, горько воздыхает и сетует, показывает же, что закон не в силах помочь, и говорит:


    Окаянен аз человек: кто мя избавит от тела смерти сея? Благодарю Бога моего Иисус Христом Господем нашим.
     

    Апостол тело наше называет телом смерти, как соделавшееся подвластным смерти, то есть смертным, ибо душа бессмертна. Один Господь наш Иисус Христос, говорит Апостол, освободил нас от горького владычества, сокрушив смерть и обещая нам бессмертие, беструдную и беспечальную жизнь, без борьбы и греха. И хотя насладимся сим в будущей жизни, однако и в настоящей, пользуясь благодатию Всесвятого Духа, не одни ополчаемся против страстей, но, ее имея помощницею, можем преодолевать их.


    Темже убо сам аз умом моим работаю закону Божию, плотию же закону греховному.