Сущность христианского понимания молитвы и обетов

От каждого «нового года» мы обыкновенно ждем и «нового» (т. е., лучшего, по сравнению с прежним) «счастья», нового «благополучия», и лишь в редких случаях-только сохранения прежнего. Всем нам хочется верить, что с окончанием старого года сами собою останутся позади и все, дотоле теснившие нас, невзгоды, печали, скорби, столь нераздельные с нашим бытием в этой земной юдоли. Отсюда мы привыкли встречать наступление новолетия более или менее торжественно, не на ложе сна, а в беседе с наиболее близкими и дорогими нам людьми. И в прежнее время, и теперь некоторые лица, религиозно настроенные и серьезно понимающие жизнь, встречали и встречают новый год молитвою или у себя-в доме, или в храме Божием; молясь, прося у Бога дней мира и благополучия, в порыве своих религиозных чувств, одушевляющих их в эту минуту, они иногда молча или торжественно обещались и обещаются с своей стороны сделать то или иное... Все это-общеизвестные факты.

Отсюда, нам кажется, не будет излишним именно в настоящем случае осветить христианский взгляд на сущность молитвы и обетов, что мы и сделаем, не вдаваясь в сколько-нибудь излишние подробности и частности.

И молитвы, и обеты-это особые виды так называемого Богопочитания1.

I.

Молитва служит прекрасным выразителем настроения человека, верующего в Бога, надеющегося на Него и любящего Его.

Что такое – она?

В обыденной жизни мы открываем свой внутренний мир пред окружающими нас людьми через посредство слова. Этим путем сообщаем своим ближним о своих потребностях, высказываем благодарность им, похвалы или порицания, учим, наставляем их, равно как и они – нас и т. д. Слово-это необходимое условие для каких-либо сношений наших с людьми. Иногда, конечно, оно заменяется и жестами..., но последний способ сношения с окружающей нас средою крайне недостаточен и пускается в ход в редких случаях, понятных каждому. Раз человек любит Бога, верует в Него и надеется на Него, раз вся его жизнедеятельность – такое или иное отражение отношений, настроенности его в виду Бога, – естественно утверждать, что и здесь уместна речь об аналогичных между человеческих отношениях между человеком и Богом. Человек, – другими словами, – не может не беседовать с Богом, вне связи с которым он не в состоянии прожить ни одной минуты. А так как Бог всеведущ и вездесущ, то отсюда для человека является больше возможностей и легче сноситься со своим Творцом, чем с людьми, не обладающими ни первым, ни вторым свойствами: человек может беседовать с Богом и путем внешне-произносимого слова, и путем слова внутренне-произносимого, выражая во всех этих случаях все, волнующие его, чувства и мысли. Вот такого-то рода разговор или, как лучше принято выражаться, беседа человека со своим Творцом-Богом и есть молитва, – каково бы ни было её содержание-это безразлично. Некоторые моралисты при этом подробно рассуждают о том, что молитва – дело «обязательное» для человека. Такие рассуждения, конечно, излишни, если принять во внимание уже то только, что нами выше сказано: как не может живущий в общении с другими людьми человек обойтись без такой или иной беседы с ними, так не в состоянии обойтись без беседы с Богом и человек, не могущий мыслить себя вне отношений к Богу, как во всем и всецело от Него зависимый. Отсюда, в свою очередь, само собою выясняется и положение и о так называемой постоянной молитве: что бы ни случалось с человеком, о чем бы он ни думал..., он во всех этих случаях мысленно беседует с Богом, то благодаря Его, то восхваляя Его благость и пр., то прося у Него помощи и совета и т. д. Если человек так настроил себя, что ни па минуту не забывает о своих отношениях к Богу, что постоянно дух его беседует с Творцом, то он, конечно, получит просимое, – молитва его, какой бы характер (­ благодарственный ли, хвалебный, просительный) она ни носила, будет услышана Богом. Высказанные нами мысли и соображения находят свое подтверждение и в Слове Божием, неоднократно и настойчиво говорящем о том, чтоб мы просили, искали, стучали..., и что при соблюдении этого условия мы получим, найдем, нам будет открыто (Мф. VII, 7)2... Все, чего ни будете просить в молитве, говорит Господь, верьте, что получите; и будет вам (Марк. XI, 24)3 (см. еще: 1Тимоф. II, 1 и след.; Иак. I, 5; IV, 8; Псал. CXLIV, 18, 19 и т. д.). При этом, советуя христианам молиться Богу непрестанно (см., напр., Лук. XX, 36, Ефес. V, 18, 1Сол. V, 17 и друг.), Слово Божие поясняет, что в данном случае может быть речь, конечно, о молитве только духом (Ефес. loc. cit.), так как молитва другого рода, не прерываемая ничем иным, разумеется, безусловно невозможна для человека, который, как именно человек, не может игнорировать своих человеческих потребностей и не уделять на удовлетворение их известного количества времени и т. д. Говоря о разновидностях молитвы, Слово Божие намечает также три главных, т. е., как раз те именно, которые отмечены и нами: просительную молитву, благодарственную и хвалебную. Умилостивительная молитва, некоторыми ставимая особо от тех трех её видов, в действительности входит в объем просительной, как то видно решительно из всех, трактующих о данном предмете, библейских мест. Человек имеет слабые силы, недостаточные ни для того, чтоб при помощи их только мог, спастись, ни для того, чтобы при их содействии только мог благополучно вести даже и внешнюю – материальную свою жизнь. Все это – прекрасно известно всем. Отсюда просительный элемент в человеческой молитве безусловно неизбежен, – он постоянно имеет в ней место и санкционируется самим Словом Божиим многократно (см., напр., Мф. VII, 7: место приведено выше по русск. и слав. текст.; Иоан. XVI, 23, 24; Филипп. IV, 6 и друг.). Если мы получаем какую-либо услугу со стороны наших ближних, то естественным, как бы невольно возникающим в нас, чувством является признательность к пим, наша благодарность. Это тем более должно сказать в том случае, когда имеются в виду благодеяния, оказываемые человеку Богом,-тем более потому именно, что такие благодеяния получаются человеком во множестве и, при том, постоянно. Человек всем обязан Богу и только Ему. Отсюда благодарственный элемент молитвы человека также необходим и естественен, что также отмечается Словом Божиим многократно (см., напр., Филипп. IV, 6; 1Тимоф. II, 1 и т. д.) Если человек чем-либо прекрасным выделяется над толпой: наприм., умом, доблестями и т. д., то он обыкновенно окружается ореолом славы, и чем сильнее его качества заявляют о себе в окружающей среде, тем сильнее его и хвалят... Что говорим о такого рода человеке лишь в крайне ограниченном только смысле, то должно быть сказано в смысле безусловно безограничительным в отношении к Богу, обладающему все совершеннейшими свойствами, которые проявляются в мире блистательнейшим образом. Дело восхваления Бога со стороны человека-не только вполне понятное, но настолько естественное, что иное отношение человека к Богу было бы равносильно отрешению человека от прямых требований его природы. Отсюда и хвалебный элемент молитвы отмечается Словом Божиим также настойчиво и часто (см., напр., Мф. XI, 25: Римл. XV, 6 и т.д.). – Итак, что такое молитва, почему она – неизбежное достояние всякого истинного христианина, почему последний непрестанно настроен молитвенно, почему он вообще может рассчитывать на богоугодность своих молитв, почему, наконец, последние отмечены или просительным, или благодарственным, или хвалебным моментами (при чем в иной молитве присущи на – лице все они), – все это со стороны существа разъяснено. Большинство моралистов-богословов затем поднимают и рассматривают вопросы: о предмете наших молитв и о тех условиях, при наличности которых те могут быть услышаны Богом. Касаясь первого вопроса, приводят различные мнения, по одному из которых предметом наших молитв являются отдельные случаи из нашей жизни, вообще нечто частное, отдельное, тогда как по другому – нечто общее, касающееся всей нашей личности, всей нашей жизни. Находя то и другое из этих мнений крайним и несогласным со смыслом Слова Божия, они ищут истины в средине... Нам кажется, что все такие рассуждения-отчасти (если не более того) излишни. Определяя выше молитву, как своего рода собеседование человеческого духа с Богом, отмечая, что молитвенное настроение должно быть постоянным в нашем Я, мы eo ipso предрешили и вопрос о предметах наших молитв. Такими предметами могут быть и должны быть решительно все отдельные моменты нашей жизнедеятельности, – будут ли они важны, общи..., или незначительны, частны,.., – безразлично, лишь бы при этом не привходил в их область нравственно-дурной элемент... Решительно в каждом отдельном случае мы можем или просить себе у Бога помощи, или благодарить Его, или хвалить, славословить Его, равно как можем с полным же правом делать все тоже и относительно общих каких-либо наших предначинаний, предположений и пр. Мытарь воссылал к Богу только общую молитву (Боже! будь милостив ко мне, грешнику! Лук. XVIII, 13)4, и молитва его оказалась надлежащей (-14)5, как соответствовавшая тому положению, в каком тот находился. С другой стороны, ап. Павел пишет филиппийцам: не заботьтесь ни о чем, но всегда в молитве и прошении с благодарением открывайте свои желания пред Богом (IV, 6)6. По смыслу совета св. апостола, мы можем обращаться к Богу со своими молитвами решительно всегда, о чем бы ни пришлось просить Бога (разумеется, в пределах нравственно-дозволенного). Сам Господь, научая нас молиться, предложил нам образец молитвы: «Отче наш»... (Лук. XI, 1–4). В числе прошений, находящихся в этой молитве, есть и прошения самого общего характера: да святится имя Твое; да приидет царствие Твое; да будет воля Твоя...; и остави нам долги наша...; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого; но есть и весьма частного, специального: хлеб наш насущный даждь нам днесь... – Словом, считая решение рассматриваемого вопроса намеченным в достаточной степени, переходим к дальнейшему. Итак, при каких условиях молитвы наши бывают угодны Богу? И на этот вопрос ответ ясен сам собою. В обыденной жизни мы в том только случае рассчитываем на успех своих просьб, обращенных к тому или иному лицу, если отношения наши к последнему нормальны и если положение наше в данную минуту оправдывает собою эти просьбы. Тоже следует сказать, когда подлежит обсуждению и поставленный выше вопрос. Помимо того, что положением нашим должна оправдываться всякая наша, обращенная к Богу, молитва (это уж разумеется само собою), мы должны стоять в наиболее нормальных отношениях к Господу, у Которого просим того или иного. А каковы именно отношения наши к Богу могут быть признаны нормальными, об этом в свое время уже было подробно говорено7. В частности, наше существо должно быть проникнуто чувством любви к Богу, верой и надеждой в отношении к Нему. При наличности этих условий, несомненно, Господь услышит наши молитвы. Слово Божие подтверждает наши соображения и общими замечаниями, и частными. Так, смотря на дело с общей точки зрения, оно говорит: грешников Бог не слушает; но кто чтит Бога и творит волю Его, того слушает (Иоан. IX, 31)8. Другими словами, человек, обращающийся к Богу с молитвою, должен предварительно позаботиться о создании своего Я, которое, т. e., Я, стояло бы в гармонии с содержанием велений Божиих, обращенных к людям. А это именно и значит, что он, как сказано выше, предварительно должен стоять в нормальных отношениях к Богу... (ср. также Лук. VI, 46). Человек, внутренний мир которого настроен иначе, не имеет данных рассчитывать на успех своих молитв: кто отклоняет ухо свое от слушания закона, говорит премудрый Соломон, того и молитва-мерзость (Притч. XXVIII, 9)9. Это именно обстоятельство, т. е., греховную настроенность, особенно настойчиво оттенял и пр. Исаия, когда говорил о причинах, по которым Господь не слушал молитв иудейского народа: беззакония ваши, говорит, между прочим, этот пророк народу, произвели разделение между вами и Богом вашим, и грехи ваши отвращают лице Его от вас, чтобы не слышать... (Ис. LIX, 2, 1,3 и др.)10. Итак, дело ясно. На этом можно бы и покончить с данным вопросом, но, в видах некоторой полноты ответа на последний, коснемся некоторых частных разъяснений его Словом Божиим. Во многих местах оно предъявляет к обращающемуся к Богу с молитвою человеку требование, чтоб он веровал в Господа. При наличности этого условия оно обещает молящемуся несомненный успех: все, чего ни попросите в молитве с верою, получите (Матф. XXI, 22)11 (см. еще: Иак. I, 6, 7; ср. Евр. XI, 6 и друг.). Малейшая доля сомнения, превзошедшая в молитву, уже совсем видоизменяет дело: каждый да просит с верою, ни мало не сомневаясь, потому что сомневающихся подобен морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой. Да не думает такой человек получить что ни будь от Господа (Иак. И, 6, 7)12. Почему вере придается такое значение, понятно в виду того, что было о ней сказано нами в свое время. Особенно ударяя на вере, Слово Божие, конечно, не исключает здесь из объёма её и двух других богословских добродетелей, о неразрывной связи которых с нею уже было в свое время говорено13. Хананеянка, с горячею верою и твердою надеждою умолявшая Господа об исцелении её дочери, получила то, о чем молила (Матф. XV, 22 – 28). Рассказ об этом передается в Евангелии, между прочим, и с тою, конечно, целью, чтобы научить нас, как надлежит молиться... Вдова, неотступно просившая неправедного судью защитить ее от её соперника, надеявшаяся, что судья, даже и неправедный, в конце концов, исполнит её просьбу, достигла успеха (Лук. XVIII, 1–5). Эта притча дает и нам урок: надежда на неправедного судью не посрамила вдовы, тем более исполненная надежды молитва ко всеправедному Судии увенчается успехом (-7..,). Во всех этих случаях вера и надежда неотделимы – одна от другой. Любовь человека к Богу проявляется весьма наглядно в любви человека к человеку же, как образу Божию. Это – ясно; и речь об этом у нас была в свое время14. Здесь же оттеним ту мысль, что указанное проявление любви человеческой к Богу является, по слову Писания, одним из необходимых условий богоугодности нашей молитвы, её успешности. Если ты, говорит Господь, принесешь дар твой к жертвеннику, и там вспомнишь, что брат твой имеет что ни будь против тебя, – оставь там дар твои пред жертвенником и пойди, прежде примирись с братом твоим, и тогда приди, и принеси дар твой (Мф. V, 23, 24)15. Когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец, ваш небесный простил вам согрешения ваши... (Марк. XI, 25)16. – Итак, и частные разъяснения данного вопроса Словом Божиим настойчиво говорят о вере, надежде, любви к Богу, как необходимых условиях успешности всякой нашей молитвы. При этом, как мы видели, Слово Божие выдвигает на первый план в одном случае веру, в другом – надежду, в ином – любовь, не возвышая и не унижая их друг пред другом, но по особым, скрывающимся каждый раз в контексте речи, причинам... – О многих других местах Писания, имеющих отношение к нашему вопросу, не считаем уже нужным говорить, так как сказанным последний выяснен вполне достаточно и так как те места говорят или о предметах, уже само собою понятных в виду важности акта молитвы (напр., что необходимо прежде, чем приступить к ней, приготовить свое Я должным образом, т. е., настроить себя надлежаще...: И. Сир. XVIII, 23 и друг.), или о таких, которые естественно предполагаются богословскими добродетелями – прямо или косвенно [напр.., что молящийся должен заботиться о приобретении настроения, подобного настроению не фарисея, а мытаря (Лук. XVIII, 10 и следующ.), помня слова псалмопевца: сердца сокрушенною и смиренного Ты не презришь, Боже (Псал. L, 19)17, а также и Самого Бога: вот, на кого Я призрю: на смиренного и сокрушенного духом и т. д. (Исаии LXVI, 2)18. Говоря о моментах, не совпадающих с истинным понятием надежды, мы, между прочим, указывали – как на один из таких моментов – на самонадеянность, контрастом которой, следовательно, началом, растворяющимся в содержании истинной надежды, и будет указываемое в только что отмеченных библейских местах и т.п. и т.п.) и проч. – Конечно, и при наличности всех вышеназванных условий, молитва может быть не услышана Богом, но это – уже не по вине молящегося, а в силу особых целей Божия Домостроительства о спасении человеческого рода. Для иллюстрации дела укажем, напр., на известную – настойчивую молитву св. ан. Павла об удалении от него ангела сатаны. Господь не внял молитве апостола, указав ему на Свою благодать, данную ему, как на силу, которой для него в данном случае было вполне достаточно для борьбы с тем противником (2Кор. XII, 7–9). Можно в известном смысле и степени припомнить здесь же о молитве Господа в Гефсиманском саду (Мф. XXVI, 39 и др.)...

В обыденной жизни случается, что субъектом, обращающимся к кому-либо с просьбой, бывает или одно лицо, или целое собрание лиц. В первом случае имеет место частная просьба, во втором – общественная. Содержание тех и других просьб – самое разнообразное: не только вторые, но и первые имеют иногда объектом общественные или, во всяком случае, не единоличные интересы: с другой стороны, не только первые, но иногда и последние имеют иногда своим объектом интересы частного, отдельного лица и т. под. К просьбам, идущим от лица целого общества людей, обыкновенно обращаются для того, чтоб указать на степень важности, на степень значимости их. Отсюда такие просьбы удовлетворяются сравнительно чаще: общее мнение, общий голос менее субъективны, более правдивы, чем мнение и голос одного лица, и потому скорее могут привлечь к себе – кого надлежит... – Все это находит себе нечто совершенно аналогичное в том, что на богословском языке известно под именем молитвы. Последняя также бывает и частною, и общественною: каждый из нас – христиан – постоянно молится частным образом, встает ли утром со своего ложа, делает ли что, отправляется ли куда, ложится ли спать и т.д. При этом если мы совершаем свою молитву видимым для других образом, то в этом случае (разумеется частная именно молитва) Словом Божиим рекомендуется нам уединяться, чтоб каким-либо образом не пострадала чистота нашей молитвы (Мф. VI, 6). Общественная молитва рекомендуется Самим Господом весьма ясно: где двое или трое, говорит Он, собраны во имя Мое, там Я посреди их (Мф. XVIII, 20)19. Смысл места не нуждается в каких либо комментариях. О том, что св. апостолы, следуя совету своего Господа, молились вместе, находим не мало свидетельств в кн. Деяний Апостольских. Все они, читаем в одном месте (И, 14)20, единодушно пребывали в молитве и молении, с некоторыми женами и Мариею, Материю Иисуса, и с братьями Его (сравн. II, 1); и они, читаем в другом месте (II, 42)21 о принявших христианство, постоянно пребывали в учении Апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах (ср. –46).

Общественная молитва, получившая широкое употребление среди апостолов и первенствующих христиан, затем окончательно привилась в христианском обществе, определенно отлившись в известные формы так называемого общественного богослужения. Идя на встречу своим членам, христианская церковь искони составила множество образцов молитв всякого рода и решительно на всякие жизненные случаи, при том, образцов не только молитв общественных, но и частных. Говорить об них пред читателями, постоянно пользующимися ими или слушающими их из уст других, было бы всецело излишне. Что касается видов общественных молений, то они, как читателям также прекрасно известно, многоразличны: читателям конечно, отлично известны особенности и значение утренних, дневных, вечерних и пр. богослужений, молебнов, панихид и т.д. и т.д. Отсюда в подробности входить нам не предстоит ни малейшей надобности. Виды частных молитв также различны: с одной стороны, люди молятся то стоя, то коленопреклоненные, то распростершись ниц и т.д., с другой, то благодарят Бога или святых Его – посредников между ними и Богом и ходатаев наших пред Божьим престолом, то славословят их, то просят их и т.п. Все это, как известное читателям в достаточной мере, здесь только намечается нами. – Что касается сравнительного значения частных молитв и общественных или общественного Богослужения, то все преимущества, конечно, находятся на стороне последнего и по ясным причинам. Эти причины отчасти те же, по каким, как мы видели, и в обыденной жизни перевес находится на стороне общественных ходатайств и просьб всякого рода. Но главнейшим образом рассматриваемые причины кроются в другом источнике: в том, что в Церкви живет Дух Святый, что здесь совершаются божественные и спасительные таинства. Это – такие уже условия, наличностью которых совершенно исключается возможность сопоставления частных молитв с общественным Богослужением со стороны их значения. Однако, сами по себе частные молитвы сохраняют все свое значение, какое было выше намечено. Они имеют даже ту выгодную сторону, что к ним прибегать всякий может – когда ему угодно, чего нельзя сказать об общественном богослужении, совершаемом в определенные времена и т. д. Особенно надлежит иметь это в виду, когда речь идет о людях, живущих вдали от храмов и не имеющих возможности посещать их более или менее часто. А насколько сильны частные молитвы, об этом свидетельствуют многочисленные жития различных (особенно) древних пустынников, целые десятки лет живших в самом строгом уединении и при помощи своих молитв побеждавших свои страсти, угождавших Богу и т.д. Вообще частная и общественная молитвы взаимно дополняют – одна другую, составляя собою одно целое, являющееся в руках человека весьма сильным средством к устроению счастья его и здесь – на земле, и в потустороннем мире. Иное сопоставление молитв того и другого рода, кроме сделанного выше, напр., оттенение обстоятельства, что частная молитва может совершаться всяким, а что в общественной главными действующими лицами являются пастыри Церкви и т. д., – на наш взгляд, излишне: оно не сказало бы много существенного для наших именно целей. Отсюда речь о нем прекращаем.

С молитвою (особенно общественною) соединены различные требования от человека касательно почитания им храмов, чествования воскресных и праздничных дней, соблюдения постов и т. д. – Дом, где живет царь земной, заботящийся о нашем благополучии, отсюда – исполняющий все наши резонные просьбы..., пользуется в нашем сознании известным почетом в известном также смысле… И это- естественно. Храм – дом Самого Бога – небесного Царя. В храме мы возносим свои молитвы к верховному Промыслителю о нас, всегда пекущемуся о нас. Естественно оказывать соответствующее важности и значению храма и почтение к нему. Так мы и смотрим на дело. Чтобы наиболее твердо обосноваться, укажем известный случай из жизни Спасителя, изгнавшего из храма засевших было там продавцов и покупателей, менял и т.д. Основание, по которому Господь поступил так, Им же указывается: написано, говорил Он, дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников (Мф. XXI, 12, 13)22, Мрк. XI, 15–17. Лук. XIX, 4 5, 46. Иоан. II, 14– 16). Господь показал нам образец отношения к храмам, которому надлежит последовать и всем. – В храме много предметов, имеющих священное значение. Эти предметы всем прекрасно известны, и перечислять их нет надобности. Наше уважение естественно должно простираться и на них, поскольку им присуще указанное значение. Это понятно уже само собою. Очевидно также и то, что наши чувства к храму и его святыням, а равно и к служителям алтаря, словом, ко всему, что тесно связано с общественным богослужением, должны носить не один платонический только характер, но – проявляться и более ощутительным образом, прямые данные относительно чего находим и в самом Писании. Не говорим уже о пожертвовании на храм, сделанном бедною вдовою и одобренном Самим Господом, потому что в данном случае центр тяжести лежит в ином несколько, а не в том, что нами говорится, не в том, т. е., что должно жертвовать на храм, хотя это обстоятельство косвенно и предполагается (Мрк. XII, 41–44). Сам Господь жертвует на храм требовавшуюся от иудея подать: именно – две драхмы (Мф. XVII, 24, 25, 26, 27). Он же ясно дает понять, что служители Церкви, как такие, имеют право на требование себе от христиан материальной поддержки. Для удостоверения в этом припомним совет Его двенадцати ученикам, отправлявшимся на проповедь, не брать с собою ни золота, ни серебра, ни меди, ни сумы, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха; ибо, говорил Господь, трудящийся достоин пропитания (Мф. X, 9 –10)23. Сказанное к апостолам всецело приложимо и к находящимся в тождественном с их положением служителям алтаря: не вынужденные заботиться о своем пропитании – они только и могут надлежащим образом исполнять свой долг. Мысль, высказанная Спасителем, повторяется и Его св. апостолом Павлом: разве не знаете, говорит он, что священнодействующие питаются от святилища, что служащие жертвеннику берут долю от жертвенника? Так и Господь повелел проповедующим Евангелие жить от благовествования (1Кор. IX, 13, 14)24 ...

Впрочем, все сказанное нами относительно наших нормальных отношений к храму, его святыням и его служителям прекрасно сознается всеми. Поэтому, отметив данное обстоятельство, идем дальше. С вопросом относительно общественной молитвы тесно связан вопрос о праздновании воскресного дня и вообще о почитании так называемых праздничных дней, установленных Церковью. В эти дни, как известно, в храмах совершается богослужение, в известной степени принаровленное к воспоминаемым в них событиям и лицам. В свободное от общественной молитвы время христиане, в эти дни не занимаясь обычными будничными работами, направленными к снисканию материального пропитания, занимаются другими делами: или ведут приличествующие празднику беседы, или читают Слово Божие и книги религиозно-нравственного характера, или позволяют себе какие-либо иные (невинные) развлечения: занятие музыкой, пением, некоторыми играми, чтением полезных «светских» книг и т. д. Оснований, оправдывающих подобное провождение праздничных и воскресных дней, много. Прежде всего, взглянем на дело с чисто-житейской точки зрения. Один день отдыха от обычных – тяжелых и однообразных работ необходимо обособлять в ряду известного количества других дней. Этот отдых вносит полезное для физического и духовного организма человека разнообразие и действует на него освежающим образом, давая ему возможность с новым запасом сил и энергии и даже с большею охотою на следующий день снова приниматься за свои обычные дела. Дело обстоит несомненно так, если только данные дни проводятся вышеуказанным образом: иначе получится как раз противоположное следствие. В самом деле, припомним, как часто пьянствует в эти дни простой – необразованный люд и к чему это приводит? Кто, если не родился, а по крайней мере, жил в деревне, тот знает все это хорошо. В больших же центрах, где существуют фабрики и заводы..., происходят еще большие безобразия, опять-таки всем известные. Но и так называемая интеллигенция часто проводит данные дни не менее преступно, чем необразованная масса народа, и даже более преступно и потому именно, что она – «интеллигенция». Чтобы убедиться в этом, вспомним, напр., только об известной игре в карты, всецело владеющей известным также сортом людей: за этою игрою проводятся не только дни, но и ночи, и даже чаще именно ночи; участники игры сидят с воспаленными глазами, крайне напряженные, не могут спокойно отнестись ни к одной ошибке партнёра и в конце концов часто лишаются трудом добытых средств к существованию и т.д. Картина – всем известная! И что же дальше? Из-за карточного стола нередко прямо и отправляются игроки «на службу». Здесь уже получается, следовательно, не отдых, а наоборот: еще большее ослабление сил. Итак – изо дня в день, из года в год! Наше время – время погони за наслаждениями всякого рода и наживою всякими средствами дает обильнейший материал для составления понятия о том, как проводит праздничное время и пресловутая «интеллигенция» (конечно, не вся, а известная её часть). Не касаемся, однако, других подробностей и здесь, потому что они известны читателям. Повторяем: подобное (ненормальное) провождение данных дней нами в виду не имеется, когда говорим о пользе установления известных дней отдыха, оправдываемой житейскою точкою зрения на дело. Умалчиваем уже о многом другом: о том, напр., что при наличных условиях жизни многие представители семьи, с утра до вечера проводящие на работах где либо на фабрике и пр., только в дни отдыха и могут побеседовать со своею семьёй, дать членам её известные руководственные правила жизни и т.д. Порицая вышеотмеченную (к сожалению, сильно дающую о себе знать) крайность, с таким же чувством относимся и к противоположной ей – другой крайности. Некоторые лица, как бы будучи детьми древних евреев или новейших пуритан и подобных им людей, отрицательно относится ко всякого рода даже вполне невинным развлечениям в рассматриваемые нами дни, находя их нравственно-дурными.

Такой взгляд не может быть оправдан житейскою точкою, на которой пока мы только и стоим. Слишком однообразное провождение данных дней, не внося живости в быт человека, вносит, напротив, элемент сухости не поднимает сил и энергии, а скорее давит их, односторонне настаивает человека и т. д. – Житейская точка зрения на дело подкрепляется и откровенной. Известна всем 4-я заповедь Моисеева 10-словия о посвящении седьмою (субботнего) дня недели Господу Богу и о совершении человеком всех житейских дел в течение остальных шести дней недели (Исх. XX, 8 – 10). С наступлением новозаветных времен это постановление осталось во всей силе, впрочем, с тою разницею, что вместо дня субботнего днем для служения Богу избрано воскресенье (-1-й день недели) в воспоминание славного воскресения Господня. Начало данного празднования относится к первым дням существования на земле христианства. Так, в книге Деяний Апост. говорится, что в первый день недели, когда ученики собрались для преломления хлеба и т. д. (XX. 7). Судя по ходу речи, они собрались в силу уже некоторого как бы обычая (ср. 1Кор. XVI, 2; 2Тим. II, 8. Ср. отч. Апокал. I, 10 и др.). Затем с течением времени, по мере развития церковной жизни, дело укрепилось окончательно, причем по различным причинам, помимо воскресенья, отмечены церковью и некоторые иные дни в году для провождения их в праздничном смысле. Словом, в пользу праздников, как таких, высказывается не только Слово Божие, но и св. Предание христианской Церкви. Все это – истины, прекрасно известные и потому, лишь отметив факт – не больше, идем дальше. Что касается того, как надлежит проводить праздники, то и эта сторона не оставлена без разъяснения в Слове Божием. Против взгляда на дело современных Господу евреев и подобных им людей всех времен оттеним прежде всего случай из земной жизни Спасителя, когда Он шел со Своими Учениками в субботу по засеянным полям. Ученики Его, под влиянием чувства голода, срывали колосья и ели, и Господ не только не упрекнул их за это, но даже защитил от нападок иудейских... (Мф. XII, 1–8; Мрк. II, 23 – 28; Лук. VI, 1 – 5.). Затем, встретив в одну из суббот сухорукого, Господь обратился к наблюдавшим за Ним иудеям с вопросом: что должно делать в субботу? Добро, или зло? Спасти душу, или погубить? Они молчали… (Лук. VI, 6–11)25. В субботу также был исцелен Спасителем 38 лет страдавший расслабленный (Иоан. V, 1 и следующие стх.)... Все эти обстоятельства ясно показывают, что совершение добрых дел, добра должно иметь место и в субботу, т. е., выражаясь нашим языком, и в праздничные дни. С течением времени христианскою церковью постепенно все подробнее и подробнее выяснялось, как нам проводить эти дни. Вопрос решен ею в том именно смысле, какой и указан нами в начале наших рассуждений о провождении последних. Против представителей другой крайности достаточно припомнить смысл 4-й Моисеевой заповеди – и только. Заметим мимоходом, что и в наше время, при всех его недостатках, заявляют о себе некоторые светлые стороны. Конечно, известно читателям движение в среде просвещенной части нашего общества, направленное к освобождению приказчиков от исполнения ими их обязанностей в воскресные и праздничные дни, чтобы и эти труженики могли и помолиться в храме, и отдохнуть в своей семье... И движение это, нужно сказать, не совсем уж безрезультатно. Хорошо и то. – Переходим к речи о постах. Они весьма полезны для человека в деле молитвы. Известно, что чем больше предан чувственности человек, тем слабее в нем – господство духовного начала. Эти два начала не могут ужиться между собою. А для того, чтобы человек мог молиться, вполне (конечно, в пределах возможного) отрешившись от земных влечений и воспарив духом к Богу, предварительно необходимо, чтоб он по мере своих сил ослабил влекущие его к земному узы. Все это – истины, понятные каждому. И вот, когда чувственное начало будет придавлено, а духовное возведено на подобающий ему пьедестал, тогда легко будет человеку и молиться, как надлежит по существу. Пост как раз и служит целям придавления греховных чувственных влечений и очищения духовного нашего Я, возвышения последнего; пост расчищает путь для молитвы. В этом – великое нравственное его значение, его нравственный смысл. – Кроме того, и в обыденной жизни сплошь и рядом имеет место такое явление: случается с нами какое-либо несчастие, горе..., мы теряем всякий аппетит, не хотим даже и смотреть на самые изысканные кушанья: они нам – противны. Это – раз. А затем, потеряв, напр., близкого нам человека, мы и по некоторому самопринуждению отказываем себе в продолжающих быть приятными для нас вещах и предметах, т. е., налагаем на себя также известного рода и смысла пост... Это-два. Если перенесемся в чисто нравственную сферу, то и здесь найдем весьма много поводов к наложению нами на себя поста физического и также духовного, поводов, кроющихся в нашей духовной пустоте, греховности – крайне прискорбных явлениях, более прискорбных, чем потеря близкого лица или что-либо иное в этом же роде. При этом надлежит только внимательнее и безпристрастнее всматриваться в свою духовную бедность... Открывается, таким образом, новая (сравнительно с отмеченной раньше) сторона значения и смысла поста. – Но пост имеет еще и иное значение – чисто-житейское. Чередуясь со скоромною, постная пища вносит разнообразие, по свидетельству наилучших медицинских авторитетов, весьма полезное для нашего организма, но выносящего однообразия. Невольно приучая и располагая человека к воздержной пище, пост, по свидетельству опыта, и с этой стороны благоприятствует укреплению нашего организма. Взгляните на преданных объедению и на людей воздержных. Даже и внешний вид первых часто внушает к себе непреодолимое отвращение; умственные способности их спят, как окованные узами чувственности... Совершенно другой вид – вид постника и вообще даже просто воздержного человека: благообразная наружность, полные энергии глаза, всегда светлый ум, меньшая расположенность к известным заболеваниям и т. д. Наиболее строгая статистика удостоверяет нас в большем долголетии людей воздержных, сравнительно с невоздержными. Даже самый вопрос о пользе для нас, напр., животной пищи, об её преимуществах пред растительною, породивший два враждебных лагеря и особенно обострившийся в последнее время, нам, по крайней мере, кажется, возник просто но недоразумению и во всяком случае, не должен быть решаем более или менее опрометчиво (хотя бы уже в виду тех данных, какие в настоящем случае предлагаются опытом и какие у всех под руками)... Не говорим уже об иных еще сторонах, выдвигаемых защитниками поста; напр., о том, что воздержный, постящийся человек, благодаря своему воздержанию, обыкновенно владеет некоторым избытком своих средств и, следовательно, большею возможностью помогать своим ближним, – не говорим об этом просто потому, что здесь дело идет уже с некоторыми иногда натяжками, иногда обоюдоострыми вещами и т.д.: сострадательный человек, и при своей невоздержности, поможет своему ближнему, а скупец, и при воздержности, откажет ему в своей помощи... и пр. – Пост, значение которого нами намечено, проявляется, в частности, в воздержании от так называемой скоромной пищи в известное время года или в известные дни или в воздержании от некоторых сортов и постной пищи в известное время, или в воздержании на некоторое время даже от какого бы то ни было рода пищи и проч. Нашею Церковью установлены известные читателям посты в известное время года или в известные числа некоторых месяцев, или в известные дни недели. Говорить об этом, как деле хорошо известном читателям, не настоит надобности. Устанавливая посты, Церковь в этом случае прежде всего руководствовалась данными, заключающимися в Слове Божием. Эти данные весьма ясны. Так, рассуждая об условиях изгнания из человека беса, Господь заметил, что сей род изгоняется только молитвою и постом (Мо. XYII, 21)26. Значение поста, таким образом, велико: пост – средство, против которого бессильны и бесы. Говоря же с Иоанновыми учениками по поводу того: почему они и фарисеи постятся много, а Его – Христа – ученики не постятся, Господь указал на пребывание сынов брачного чертога вместе с женихом, как на условие, исключающее возможность поста, и на то, что они станут поститься, когда отнимется у них жених (IX, 15)27. Этими словами указываются как раз те обстоятельства какие, между прочим, были отмечены выше и нами при рассуждении о значении поста. Итак, что значение за постом, как таким, признавал Сам Господь, это не подлежит сомнениям. Постились, служа Господу, и св. апостолы (Деян. XIII, 2); пред таким важным событием, как отделение Варнавы и Савла на дело, к которому их призвал Бог, они совершили пост и молитву... (-3): рукоположив пресвитеров в каждой церкви, свв. Павел и Варнава помолились с постом, и предали их Господу... (XIY, 23). Приведение других свидетельств для обоснования положения о важности и значении поста уже излишне. При этом само собою разумеется, что свое значение (нравственное) пост сохраняет лишь в том случае, когда он рассматривается только в виду вышеотмеченных моментов. Если же он рассматривается только как пост, в его обособленности от того, с чем он должен стоять во внутреннейшей связи, тогда о нравственном его значении рассуждать нет оснований (ср. Мф. XV, 8, 11 и др.). – Помимо библейских данных, св. Церковь, устанавливая пост, руководствовалась и соображениями, совпадающими с большинством приведенных выше, именно с указанными нами в начале нашей речи о посте... – В наше время, к сожалению, слово: пост имеет смысл в устах почти только простого народа, еще не ознакомившегося с фабричною и вообще с городского жизнью. Среди же так называемого образованного класса о нем по большей части говорят лишь с улыбкою на устах, считая его отжившим свой век. В свое оправдание подобные лица или ссылаются на ложно толкуемые ими библейские места, или говорят о посте, как губителе здоровья человека, и проч. Но, конечно, и сами они, и их слушатели прекрасно сознают, что источник их мыслей не в библейских местах, смысл которых нами намечен, и не в их заботах о здоровье своего организма (о влиянии на последний поста нами также сказано), а просто в привлекательности для их вкуса скоромной пищи. Это – так ясно, что всякий серьезный спор с данными лицами на данную тему совершенно невозможен. Разумеется, когда дело идет о тяжко больных, то в этом случае взгляд на пищу изменяется: здесь, в случае надобности, и во время поста дается больному скоромная пища, рассматриваемая уже как лекарство. Но это, повторяем, уже иное дело, и говорить о нем не видим побуждений.

Речь о первом особом проявлении Богопочитания, т. е., молитве, нами окончена. Но прежде, чем перейти ко второму, скажем несколько слов о некоторых возражениях против молитвы. Некоторые возражают: Бог – всеведущ; следовательно, Ему не могут быть неизвестны наши нужды и потребности; отсюда, как Промыслитель о нас, Он поможет нам всегда и без наших молитв. Все это, конечно, так. Однако, для истинного понимания дела другие советуют присмотреться к аналогичному в данном случае явлению: к отношениям между родителями и детьми. Родители заботятся о детях, знают об их потребностях. Однако, имеют в виду и то, чтоб дети сами (особенно достигшие известного возраста) прежде сознали свои потребности, сознали, что без помощи родительской им здесь не обойтись, и – чтоб движимые надеждою на своих родителей, любовью, уважением к ним, они опять-таки сами сначала обратились к последним со своими просьбами. Такой порядок дела считается вообще нормальным. Он уместен и в отношениях между людьми – детьми Божиими и Богом – их Отцом. При том, человеку дано известное назначение, к выполнению которого он должен стремиться своею жизнедеятельностью. Ведущая к его конечной цели жизнедеятельность – добродетель. Она должна быть результатом собственных усилий человека. Последний, конечно, не может обойтись без помощи Божией. Она нужна ему постоянно. Но он прежде должен заслужить ее, насколько то, разумеется, в его силах. Вот молитва-то здесь, между прочим, и является одним из средств, помогающим человеку приобрести благоволение Божие, – так как истинная молитва – дело не легкое, требует больших усилий со стороны человека... и, во всяком случае, весьма ценное в очах Божиих дело... Другие из противников молитвы указывают на то обстоятельство, что все во вселенной идет своим, раз навсегда предустановленным, путем, в строгой зависимости от законов, вложенных Богом в сущность мировой жизни, так что, следовательно, наши молитвы не в состоянии внести в ход последней никаких изменений и отсюда в своем существе нелепы... (мнение Канта и друг.). В ответ подобным лицам обыкновенно указывают, что Бог сотворил человека и наделил его свободною волею. В силу этой свободы человек многое произвольно изменяет в физическом мире. Что же касается мира нравственного, то здесь все в сущности стоит в прямой зависимости от нравственной свободы человеческой. Итак, не все в ходе мировой жизни находится вне условий постороннего на него воздействия. И нет ничего странного в надежде человека с помощью молитвы достигнуть некоторого (желательного) изменения жизненных его обстоятельств и т. д. В пользу этой истины Слово Божие высказывается весьма определенно. Оно ясно и подробно говорит о тех изменениях в жизни человека и окружающей последнего природы, какие стоят в непосредственной зависимости от такого или иного нравственного поступания человека (см. Второз. XXVII, 15 – 26; XXVIII, 1 – 68; XXXII, 39 и т. д.). Если же, по Слову Божию, нравственное поступание может так или иначе изменять окружающие человека внешние условия, то отсюда ясно, что и молитвенное настроение, являющееся важною добродетелью, может рассчитывать на достижение тех же целей. Когда мы говорили о свойствах молитвы, то это обстоятельство и было нами отмечено с точки зрения именно откровенных данных.

Затем раньше речи об обетах скажем еще несколько слов об обнаружениях, не гармонирующих с истинным понятием о молитве. Подробной речи о них вести не предстоит надобности: выше была предложена положительная характеристика и молитвы, и тех обнаружений, которые стоят с нею в непосредственной связи, – и все, что так или иначе не подходит к намеченным там рамкам, и является уже одним из моментов, о каких мы намерены сейчас говорить. Отсюда мы ограничимся оттенением наиболее рельефных из них. – Обыкновенно молитва и все, соединенное с нею, нашими отечественными моралистами относится к области так называемого внешнего Богопочитания, но относится разумеется, неправильно: большая часть сущности молитвы и проч., что здесь в виду имеется, падает на область внутреннейшей жизни нашего Я: внешние же обнаружения последнего имеют сравнительно лишь второстепенное значение и то поскольку они стоят в непосредственной связи с внутренними. Называть целое именем меньшей и ничтожнейшей части – неосновательно. Все это мы говорим, впрочем, не с намерением полемизировать с кем-либо, так как это было бы вполне бесцельно, а для того, чтобы отметить всем очевидную истину, что в молитве и том, что тесно с нею связано, две стороны (хотя и не равного достоинства). – Некоторые люди, обыкновенно по недостаточности истинного понимания дела, ограничивают исполнение последнего одною только внешнею стороною: читают, произносят молитвы, соблюдают посты, посещают общественное богослужение, жертвуют большие суммы на устройство и украшение храмов и т. д., но внутреннее их Я в этом обыкновенно не принимает участия. Подобное отношение безусловно ненормально. Это ясно. Это – труп, в котором, как именно трупе, духа нет. Подобное нежелательное явление, по большей части имеющее место в низшем классе нашего народа, должно быть всячески устраняемо стараниями наших пастырей. Но, если невежественный человек допускает указанное отношение к делу именно в силу своего невежества, то так называемый интеллигентный человек, – иногда допуская тоже просто по лености своей, по слабости своего характера, не позволяющей ему настроить себя гармонично с произносимыми им молитвами или совершаемыми им делами..., – чаще заявляет о себе еще менее желательным моментом: попросту сказать – фарисейством. По внешности фарисей, кажется, человек благочестивый: он и молится, и посещает храм Божий и т. д., не оставляя без исполнения ни одного церковного постановления. Но все ограничивается только показною внешностью. Все дело сводится к тому, чтобы последней привести публику в заблуждение относительно суждения о наличных достоинствах фарисея. Наивные люди считают фарисея благочестивым, так как не знают, что он – именно фарисей. А между тем вдали от лиц, показать свое мнимое благочестие которым для него по чему либо – расчет, подобный человек часто ведет себя крайне разнузданно; внутри же он и всегда настроен нравственно дурно. Это – актер, но в гнуснейшем смысле слова. О Боге он, конечно, не думает. Ему важно данным путем устроить лишь свое земное благополучие. Гнусность фарисея – неизмерима. Он – безответен. Всем известны угрозы фарисеям, высказанные Спасителем (Мф. XXIII, 2 и т. д.). Сказанное в отношении к древним фарисеям вполне уместно и в отношении к фарисеям всех других времен... – Рассмотренные представители двух ненормальностей в деле молитвы и проч., по крайней мере, с наружной стороны показывали, что они с заботливостью относятся к делу. Но были и есть лица, не только не скрывающие и не маскирующие своего образа мыслей, но даже бравурно оттеняющие последний пред всеми. При этом, разумеется образ мыслей – нравственно-дурной, а не иной какой-либо. Мы говорим о лицах, всячески глумящихся и издевающихся и над молитвою, и над христианскими храмами, и над тем, что в них находится и совершается, и над постами и т. д. Это – так называемые кощуны. Такими лицами особенно богато современное общество. Глумятся не только на словах, не только в частной беседе..., но и на деле, даже в печати (особенно уличной). Всем памятны те неистовые фельетоны подобного направления, какие несколько лет назад печатались в одной большой газете и ныне в виде отдельного оттиска, продаются, изданные далеко не первым тиснением! И это не единичное явление. Не так давно в одном театре «давалась» онера: «Ночь под Рождество». Сюжет – гоголевский. Между прочим, выводится на сцену дьяк. Составитель «программы», очевидно, чувствовал всю неловкость выводить на сцену подобное лицо. Отсюда он назвал его просто «бурсаком». Но в действительности на сцену выходит человек в подряснике и с волосами, заплетенными в косичку: точь в точь дьячок прежних времен. Наша публика рада случаю поглумиться: и вот она (заметьте: это – так называемая интеллигентная публика), лишь взглянув на артиста, изображавшего дьяка, «разражается» гомерическим хохотом. Лишь немногие лица отнеслись к делу иначе. Но все сказанное – еще пол-беды! Вся «суть» дальше: творец оперной музыки влагает в уста дьяка мотивы, напоминающие собою «другие» мотивы, да еще и как напоминающие! Какие это «другие» мотивы, читатели, конечно, догадываются. А публика (почти вся) опять гогочет, вызывает скомороха с неистовством... Удивителен и композитор, удивительна и публика, сочувствующая последнему!.. Впрочем, довольно... Каждый из читателей, я полагаю, видел на своем веку кощунов всякого рода. Впрочем, и между ними обособляются два главных типа: один тип – это – кощуны, изощряющиеся в искусстве просто «так-себе», по недоразвитости, даже по глупости, не желающие, да иногда и не могущие дать себе отчет в совершаемом ими...; другой тип – это – более ужасные кощуны, допускающие издевательства данного рода по чувству всепроникающей их злости на все, относящееся к христианской религии... Лица последнего рода уже без особого труда переходят к тому, что называется богохульством, тем более, что и их кощунство в сущности сводится к тому же. Богохульство – верх нечестия, это – хула на Духа Святого, это – грех, за который человеку не будет дано прощения ни в сем веке, ни в будущем (Мф. XII, 31, 32)28; Мрк. III, 28, 29)29)... – Моралистами обыкновенно отмечаются еще два выдающихся проявления из числа относящихся к рассматриваемым нами: это – святотатство и симония. Под первым разумеют такое явление, когда кто-либо, вместо уважения ко всему священному, оказывает в отношении к этому презрение: смотря на священные предметы, как на самые обыкновенные вещи, похищает их всякими путями. Если прежде, при высоком уровне религиозно-нравственного чувства у наших соотечественников, были немыслимы подобные явления, то теперь они – заурядны: раскройте любую газету и вы не редко встретите известия о грабеже вещей из какого-либо храма и пр. И если подобные случаи еще не более часты, то причина лежит не в добропорядочности воров, а в невозможности для них проникнуть в храм... Впрочем, под святотатством разумеют также похищение не только материальных священных предметов, но и духовных святынь: указывают на «недостойное» приобщение Тела и Крови Христовых (сравн. Мф. VII, 6) и т. п. История Симона, бывшего прежде волхвом, потом давшего имя дальнейшему из подлежащих нашему рассмотрению моментов, известна из кн. Деян. Ап. (VIII, 9, 13, 18 – 24). Известны читателям также и сказанные Господом, при отправлении Им на проповедь 12-ти учеников слова: даром получили, даром и давайте (Мф. X, 8)30. Не смотря на ясные данные, предлагаемые Словом Божиим по рассматриваемому пункту, симония практиковалась там или сям осязательно: деньги или иные соблазнительные условия часто заменяли собою отсутствие всяких внутренних достоинств известного лица и доставляли последнему известное положение в церковной иерархии т.д. и т.д. Так, в католическом мире симония практиковалась почти открыто и как бы на самом законном основании...

II.

Haряду с молитвой, особым же видом Богопочтения является известный под именем обетов. Как показывает самое имя, дело идет о каком то обещании. Под обетами действительно и разумеются обещания, даваемые человеком Богу или святым Его при различных обстоятельствах жизни и по различным побуждениям. Таких обстоятельств и побуждений – много в жизни каждого из нас, и некоторые из них общи у всех нас. Каждый из нас приступает к таинству крещения, где дает сам лично (если он – взрослый) или за него восприемники (если он – дитя) обещание Богу проводить всю свою жизнь в соответствии с божественною волею. Затем, став христианином, каждый же из нас или однажды в год, или чаще приступает к таинству покаяния. Раскаиваясь в своих грехах, мы даем Богу обещание на будущее время воздерживаться от допущенных нами греховных дел и даже мыслей, намерений... По достижении зрелого возраста мы пред лицом Божьим даем обещание верою и правдою служить своему царю. В частности, занимая известную должность, мы даем обещание проходить ее согласно с требованиями законов и совести, подтверждая истинность своего внутреннего настроения и намерения клятвою. Те из нас, кто вступает в брак, также высказывают пред лицом Бога обещание быт верными друг другу и т. д. Все это – случаи, имеющие место в жизни или каждого из нас, или (напр., брак...) большей части из нас. Кроме того, в жизни отдельных лиц иногда случаются различные обстоятельства, в свою очередь, также служащие поводом к даче ими таких или иных обещаний. Замышляет ли человек какое-либо трудное дело, попадает ли он в беду, постигает ли его тяжкий недуг и т.д., – во всех этих и подобных им случаях он часто дает Богу тот или иной обет, если дело благополучно окончится или – если беда его минует, или – если недуг оставит его и т.д. Подобные случаи в нашей жизни – весьма часты. Не приводя каких-либо отдельных происшествий из нашей жизни в пример, так как они у каждого из нас под рукой, оттеним лучше несколько случаев, записанных в Библии и потому более поучительных. Патр. Иаков дает Богу обет, что камень, служивший ему изголовьем, будет домом Божиим и проч., если он – Иаков – благополучно возвратится из Месопотамии, куда лежал его путь... (Быт. XXVIII, 20–22: сравн. 1 –19 стх.). Судия Иеффай дал обет, в случае благополучного исхода войны с Аммонитянами, принести в жертву Богу первое, что попадет ему навстречу из его дома при его возвращении туда (Суд. XI, 30. 31). Известен обет Анны – посвятить на служение Богу дитя мужеского пола, если только Бог услышит её молитву и даст ей последнее (1Цар. I, 11). Об обетах, как явлении обычном, встречаем свидетельства и в Новом Завете: так, св. ап. Павел остригает свою голову по обету (Деян. XVIII, 18); упоминаются каких-то четыре человека, давшие также обет Богу (- XXI, 23) и т. д. (сравн. еще: Псал. LXV, 13 и проч.). Приведенные примеры указывают на частные обстоятельства из жизни упомянутых лиц, вызвавшие различные обеты последних. – Спрашивается: что за смысл обетов? В обыденной жизни мы нередко говорим друг другу: если ты сделаешь для меня то-то и то-то, то и я обещаю тебе то-то и то-то... Выходит своего рода мена, услуга за услугу. Между людьми подобные отношения, конечно, и понятны,– как отношения друг к другу субъектов равных по существу. Возможны ли эти отношения между человеком и Богом? Может ли иметь место и здесь услуга за услугу? Конечно, Вог не нуждается в наших услугах. Конечно, человек не может, так сказать, вознаградить Бога за Его милости. Отсюда некоторые богословы (протестантского направления) отрицательно смотрят и на самую возможность каких-либо обетов, отмеченных религиозным характером. Противники их, однако же, смотрят на вопросы иначе: они резонно замечают, что здесь на сцену выступает не какая-либо мена, не взаимность услуг..., а то, подобное чему бывает и между людьми: признательность, благодарность. Этот и только этот элемент и составляет все содержание отмечаемых рассматриваемыми обетами отношений человека к Богу. Отсюда Дело получает совсем иной вид. При том, мена, взаимность услуг в человеческих отношениях – нечто обязательное; во всяком случае, нечто такое, отсутствие чего дурно рекомендует известного человека. Между тем обеты религиозного характера оттенка обязательности не имеют, т.с., дающий обет человек ничем не вынуждается давать его: он может отблагодарить Бога и иным путем и снискать Божие благоволение... Отсюда обеты получают тем ценнейший смысл, какой им действительно и присущ... Однако, противники обетов (из того-же все лагеря) пытаются отстоять свои взгляды и иными еще соображениями: нравственно-хороший субъект, рассуждают они, всегда старается поступать добродетельно, всегда проявляет свою благодарность в отношении к Богу; нравственно-дурной поступает наоборот; и тот, и другой ведут себя постоянно так, безотносительно к каким бы то ни было обетам. Наличность последних равно как и отсутствие их – не изменяют картины ни-мало. Отсюда, говорят, обеты не нужны. Правда, что нравственно-добрый и нравственно-дурной люди живут в известном направлении и помимо обетов; но последние, тем не менее, смысла своего не теряют. Дело в том, что человек, поскольку он – именно человек, слаб; силы его, даже и значительные, не могут быть всегда равны себе; энергия его в некоторых случаях может ослабеть и т.д. Отсюда всякая сторонняя поддержка при случае может быть весьма полезна для всякого. Обет, между прочим, и служит такою поддержкою. Положим, я обещал, в случае успеха того или иного из моих предприятий, помогать бедным, – обещал пред лицом Бога. Предприятие удалось, а я забываю или не прочь бы уклониться от исполнения своего обета. Но сознание важности последнего, сознание соединенных с нарушением его результатов побуждает меня оставаться верным своим словам. И я остаюсь. Здесь – великое значение обетов для человека, как для человека... Словом, с какой бы стороны мы ни посмотрели на обеты, их значение неоспоримо. Поэтому и Слово Божие смотрит на вопрос положительно же: с одной стороны, повелевает нам давать обеты Господу в случаях, разумеется, надлежащих (Псал. LXXV, 12), с другой, заповедует строго исполнять данные, при том, исполнять немедленно; иначе же Оно не советует и давать их (Еккл. V, 3. 4); с третьей, предает проклятию всякого нарушителя последних (Малах. I, 11) и т. д. Итак, с точки зрения Слова Божия, обеты весьма важны; иначе нарушение их не влекло бы за. собою такого грозного, по адресу нарушителей, приговора.

Помимо тех обетов, какие нами намечены, какие имеют место или в отношении ко всем нам, или – к большей части из нас, или какие уместны в обыкновенной жизни отдельных лиц, обуславливаясь индивидуальностью каждого из последних.., есть обеты особого рода, не обыкновенные. Хотя они относятся к разряду только что упомянутых, отмеченных печатью индивидуализма, обетов, но нами обособляются в виду их отличительных свойств, как не уместные в обыденной, обыкновенной жизни. Разумеем, конечно, обеты монашества31: безбрачие, нищету, отречение от своей воли. Как смотреть на эти обеты? Дело вот – в чем. Каждый христианин стремится к достижению небесного царства. Путем, ведущим в него, является следование предписаниям нравственного закона. Но это следование может разнообразиться применительно к личным особенностям каждого в отдельности индивидуума. Иной человек может спастись, не давая обетов в роде указанных нами32. Иной может спастись или, по крайней мере, надеется спастись только под условием следования им. Таким образом, инок, давая известные обеты, вовсе не думает о достижении иноческою жизнью каких либо особых преимуществ, ставящих его высоко над прочими смертными, вовсе не надеется этим путем достигнуть какой-либо такой степени совершенства, достижение которой безусловно не обязательно для всех остальных Он стремится к тому же, к чему должны стремиться и прочие люди. Различие, повторяем, только то, что он надеется удобнее и скорее достигнуть цели, следуя тем трем обетам, между тем как другие люди, в силу присущих им личных особенностей, надеются прийти к той же цели иным путем. Следовательно, о какой-либо гордости своими подвигами инок вовсе не думает. Знакомство с великими представителями иноческой жизни показывает, что эти бежали в пустыни потому, что считали невозможным для себя или затруднительным делом спастись, оставаясь в мире, ведя брачную жизнь и проч. Никому из этих великих иноков и в голову не приходило превозноситься своим образом жизни. Напротив, смирение и сознание (не горделивое, а истинное, искреннее) своего собственного не достоинства – отличительные черты, характеризующие собою всех великих и достославных иноков. Кто не пожелал бы согласиться с нами, тому мы посоветовали бы внимательнее прочитать, напр., изумительные по своей глубине «подвижнические слова аввы Исаака Сириянина»33.., или посоветовали бы вникнуть в смысл такого, напр., факта из жизни одного великого пустынника. Последний (пр. Макарий Египетский), согласно божественному голосу, пошел в одно селение, чтоб посмотреть на образ жизни двух женщин, которые, – говорил голос, – стояли выше данного отшельника в нравственном отношении... И что-же в конце концов оказалось? Оказалось, что эти женщины – замужние и вели обычную «мирскую» жизнь. Но что же возвышало их в нравственном отношении, так что даже сам великий подвижник пришел у них учиться? А то, что они не ссорились между собою, не вели пустых, праздных разговоров, жили мирно, помышляли о Боге и Его святых, раздавали милостыню, постились, молились... Пр. пустынник, познакомившись с образом жизни этих женщин, сказал себе, что все дело заключается в «правом произволении», а «не в имени монаха, мирянина, девы, замужней женщины»..., и что он сам не достиг еще совершенства этих мирянок...34. Итак, как сказано, иноческий и мирской образы жизни (оба достохвальные, если ведутся должным образом и при надлежащих условиях) обусловливаются личными особенностями каждого человека, так что если кому, по слову Господню, дано вместить слово сие, т.е., вести иноческую жизнь, то такой человек и должен, обязан делать это, – и наоборот. Поэтому лицам, помышляющим о том: какой образ жизни для каждого из них более уместен, крайне необходимо строго всмотреться в свои индивидуальные черты, разобрать, к чему кто из них имеет больше склонности и расположения и только после того уже делать решительный шаг в том или ином направлении. Иначе результаты для них будут весьма плачевны, и вместо осуществления цели своего бытия на земле они, т.е., лица, осуществят то, что ни-мало к той цели не относится... – Отказываясь от брачной жизни,35 от всякой собственности, наконец, ставя свою волю в подчинение воле внешней, сторонней, иноки обыкновенно жили в пустынных местах, где не было мирских соблазнов, влекших их к нарушению их трояких обетов. При этом, одни из иноков проводили свою жизнь в полном одиночестве; другие – в сообществе с людьми, одинаково с ними настроенными, помогая друг другу и облегчая подвиги друг друга взаимными услугами. Иные из подобного рода подвижников оставались жить в обществе остальных, так называемых «мирских» людей. И те, и другие, и третьи поступали указанным образом, согласуясь с их личными особенностями и силами. В соответствии с теми и другими стояли также и разнообразные формы, в какие отливалась жизнь и тех, и других, и третьих. Так, одни, находя, что жизнь в самой безлюдной пустыне не достаточно пустынна, заключались в пещерах, откуда почти и не выходили, иные вели жизнь столпников и проч. Жизнь же подвижников благочестия, остававшихся в «мире» (в известном его смысле), иногда отливалась в странную на вид форму так называемого юродства и проч. Что касается относительной ценности различных форм подвижнической жизни, то нечего об этом и говорить: каждая форма сама по себе ценна, а вытекающая из индивидуальных особенностей того или иного субъекта – она стоит вне условий сравнения с другою формою: если, в силу своих внутренних особенностей, один с большим трудом ведет нравственно добрую жизнь, даже пользуясь поддержкою своих собратий в деле подвижничества, то другой, в силу тех же особенностей, с большею лёгкостью ведет столь же высокую жизнь, Даже предоставленный одному себе только и т. д. А раз разгадка и каждой отдельной формы подвижнической жизни, и даже самого подвижничества и иных форм человеческого существования на земле кроется в индивидуализме каждого субъекта, раз, следовательно, все эти явления естественны и – значит – нормальны, eo ipso неосновательны всякого рода воззрения, отрицательно относящиеся к монашеским формам жизни36. Не (так как это не наша задача) о той чисто практической пользе для общества, какую приносило и приносит последнему монашество во все времена (разумеем, конечно, стоящее на приличествующей ему нравственной высоте; уклонений от нормы в виду естественно не имеем), – пользе, которая часто была многознаменательна... При том, и Слово Божие с похвалою отзывается об истинных подвижниках всякого рода: о считавшихся в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления, о скитавшихся по пустыням и горам, по пещерам и ущелиям земли и бывших такими людьми, которых весь мир не был достоин (Евр. XI, 37, 38 и мног. др.37. Все такого рода подвижники указываются нам Словом Божиим – как образцы, которыми мы должны руководствоваться в своем нравственном поступании (-XII, 1 и мн. друг.)... – Итак, что в данном случае от нас требуется существом нашей задачи, нами уже намечено. Однако, прежде чем окончить настоящую речь, остановим мимолетное, по крайней мере, внимание на одном, довольно непонятном, по-видимому, обете, упомянутом выше – обете юродства. История передает нам о случаях юродства. В частности, были юродивые в старину38 и у нас в России39. Все это известно читателям. Что за смысл юродства? Грязные, оборванные, вообще с крайне непривлекательным внешним видом юродивые совершали непонятные действия, непонятные, по крайней мере, на первый взгляд, – на предлагаемые им вопросы отвечали невпопад, опять, по-видимому только, – там, где обыкновенные люди боялись возвысить голос в защиту правды, юродивые выступали смело и т.д. В тех, кто не понимал безумных, по-видимому, выходок, слов и пр. юродивого, последний возбуждал смех; но дальновидные относились к юродивому совсем с другими чувствами, потому что они видели в нем необыкновенного человека, и с чуткостью прислушивались к его словам, надеясь найти в них даже указания на грядущие события. В действительности юродивые, обыкновенно обладавшие вполне здоровым умом, были плодотворными проповедниками нравственных начал. Нельзя выступать проповедником последних, не пользуясь при выборе метода и вообще манеры проповедничества особенностями данного времени. Отсюда в одно время уместны одни приемы, в другое – иные и т.д. Бывают времена, когда положительное выяснение сущности нравственных начал может не повести ни к чему плодотворному; между тем как противоположное отношение к делу может привести к противоположным и результатам. Юродивые, т.е., лица, принявшие на себя подвиг юродства, понимали это и в своей жизнедеятельности проводили решение: выказав во всей наготе нравственно-дурные поступки и пр., тем самым вселить в сердца своих современников отвращение к последним и т. д.; своим поведением они старались выяснить, чем не должно быть поведение окружавших их людей. Конечно, это – весьма трудный и опасный подвиг: требовалось большое старание и большой такт, чтобы не впасть в гибельную крайность, не стать на ложный путь и чтоб не принести, вместо пользы, вреда окружающей среде. Да, это – трудный подвиг, но зато он сравнительно и не частый, редкий. Случаев лже-юродства было (и, пожалуй, есть) не мало: представители его – или люди, не понимающие истинного смысла юродства, или – люди, пользующиеся последним лишь только как особым средством для осуществления некоторых личных (не особенно чистых) планов. Но об этих людях мы не говорим. Что же касается истинных выразителей юродства, то они, избирая для себя данный подвиг, имели у себя в виду некоторые библейские данные. Именно: если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым (1Кор. III. 18) 40 и след.), – так говорит св. ап. Павел. Бог, говорит тот же св. апостол, избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное (-I, 27...;) 41 ср. стх. 18–26, 28 – 29).

Но, сколь ни разновидные всякие формы подвижничества и вообще Богопочитания, все они, объясняемые и разносторонностью наших отношений к Богу, и индивидуальными свойствами каждого из нас в обособленности, и проч., концентрируются в начале любви нашей к Богу, – этом одухотворяющем наши отношения к Нему, элементе.

* * *

1

О нем чит. нашу статью в декабр. ки. «Христ. Чт.» за 1898 г.

2

Просите, и дастся вам, ищите, и обрящете, толцыте, и отверзется вам...

3

Вся, елика аще молящеся просите, веруйте, яко приемлете: и будет вам...

4

Боже, милостив буди мне грешному...

5

...сниде сей оправдан в дом свой паче оного (т. е., фарисея)...

6

Ни о чем же печытесн, но во всем молитвою и молением, со благодарением прошения ваша да сказуются к Богу

7

См. нашу статью в декаб. кн. «Хр. Чт.» за 1898 г.

8

грешники Бог не послушает: но аще кто богочтеy есть и волю Его творит, того послушает

9

Уклоняяй ухо свое не послушати закона, и сам молитву свою омерзил.

10

... греси ваши разлучают между вами и между Богом, и греси ради ваших отврати лице Свое от вас, еже не помиловати (ст. 3) я т. д.

11

И вся, елика аще воспросите в молитве, верующе, приимете.

12

Да просит же верою, ничтоже сумняся: сумняйся бо уподобивя волнению морскому ветры возмогшему и развеваему. Да не мнит бо человек он, яко приимет что от Бога.

13

См. нашу статью в «Хр. Чт.» (дек. 1898 г.).

14

См. нашу статью в «Хр. Чт.» (нояб. 1897 г.).

15

Аще убо принесеши дар твой ко алтарю, и ту помяпеши, яко брат твой имат нечто на тя: остави ту дар твой пред олтарем, и шед прежде смирися с братом твоим, и тогда пришед принеси дар твой.

16

И егда стоите молящеся, отпущайте, аще что имате на кого: да и Отец ваш, иже есть на небесех, отпустит вам согрешения ваша...

17

Сердца: сокрушенно и смиренно Бог не уничижит ..

18

На кого воззрю? Токмо па кроткаго и молчаливаго...

19

Идеже бо еста два или трие собраны во имя Мое, ту семь посреди их.

20

Сии вси бяху терпяще единодушно в молитве и молении, с женами и Мариею-Материю Иисусовою, и с братьею Его...

21

Бияху же терпяще во учении Апостол и во общении и в преломлении хлеба и в молитвах...

22

И вниде Иисус в церковь Божию, и изгна вся продающия и купующия в церкви, и трапезы торжников испроверже, и седалища продающих голуби. И глогола им: писано есть, храм Мой, храмъ молитвы наречется: вы же сотвористе и вертеп разбойником.

23

Не стяжите злата, ни сребра, ни меди..., ни пиры в пут, ни двою ризу, ни сапог, ни жезла: достоин бо есть делатель мзды своея.

24

Не весте ли, яко делающий священная от святилища ядят? и служащии олтарю со олтарем делятся? Тако и Господь повелт проповедающим благовестие от благовестия жити.

25

... что достоит в субботы, добро творити или зло творити? душу сплети или погубити? Они же умолчаша... (ст. 9).

26

Сей же род не исходит, токмо молитвою и постом.

27

... еда могут сынове брачнии плакати, елико время с ними естъ жених? Приидут же дние, егда Иотъимется от них жених, и тогда постятся.

28

иже речет на Духа Святаго, не отпустится ему, ни в сей век, ни в будущий... (стх. 32).

29

... иже восхулит на Духа Святаго, не имать отпущения во веки, но повинен есть вечному суду... (стх. 29).

30

... туне приясте, туне дадите...

31

Скажем о них кратко. За подробностями же отсылаем к другим своим статьям: чит., напр., «Христ. Чт.» за .1896 г., ноябрь-дек. и друг.

32

Православная христианская церковь знает и чествует лиц как святых, которые, однако, всю свою жизнь провели в обычных условиях, не давая таких обетов...

33

Они перевед. на русск. яз. и изданы в 1854 г., в Москве. Есть и более нов, издание их.

34

«Apophthegmes sur saint Macaиre»: рр. 228230 (изд. E. Amelinean. Paris. 1804). Подробности см. в печатаемом нами исследовании о. пр. Макарии Египетском.

35

Чит., между прочим, нашу статью «К вопросу о нормальных условиях жизни христианской семьи» («Христ. Чт.» 1898 г., апрель).

36

Эти воззрения – все из того же протестантского лагеря.

37

… проидоша в милотех и в козиях кожах, лишени, скорбяще, озлоблены: их же не бе достоин (вес) мир: в пустыняхъ скитающеся и в горах и в вертепах, и в пропастех земных...

38

О нынешних юродивых (изредка заявляющих о себе) говорить считаем еще преждевременным; здесь возможно впасть в ошибку.

39

Чит., напр., о. Ковалевскаго сочин.: «Юродство о Христе и Христа ради юродивые восточной и русской церкви. Историч. очерк жития сих подвижников благочестия». Москва. 1895 г.

40

... аще кто мнится мудр быти в вас в веие семл буй да бывает, яко да премудр будет...

41

... буяя мира избра Бог, да премудрый посрамит; и немощная ми избра Бог, да посрамит крепкая...