Послание к армянам о вере

В качестве столичного архиерея он принял участие в спорах относительно Диодора Тарсского и Феодора Мопсуестийского, которые вспыхнули после Третьего Вселенского Собора. Жаркая дискуссия относительно богословского наследия этих двух представителей Антиохийской школы сначала вспыхнула в Эдессе. В период 412–435 годов епископом здесь был Раввула – человек, несомненно, яркий и неординарный, строгий и ревностный подвижник, остававшийся таковым до самой кончины. Как богослов Раввула во многом следовал традициям св. Ефрема Сирина, полемизируя против многих ересей, которых тогда много было в сирийском ареале (вардесаниты, манихеи и т. д.). Одновременно он разделял многие богословские взгляды Александрийской школы и, в частности, горячо защищал слово «Богородица» как наиболее емко выражающее таинство Домостроительства спасения. И не случайно, что христологические воззрения Раввулы тесно сближались с христологией св. Кирилла Александрийского, а поэтому в спорах относительно Нестория Эдесский епископ, нисколько не колеблясь, встал на сторону Александрийского святителя. Именно в качестве Эдесского предстоятеля Раввула оказывал всяческое покровительство и поддержку возникшей здесь еще в IV веке знаменитой школе. Однако большинство преподавателей и учеников этой школы ориентировалось на традицию Антиохийской школы, высоко ставя авторитет Диодора и Феодора. Во главе их стоял Ива, являвшийся как бы «руководителем проекта» по переводу произведений указанных антиохийских богословов на сирийский язык; после смерти Раввулы в 435 году Ива занял Эдесскую кафедру. Между этими двумя разнородными, а часто и противоположными богословскими тенденциями в Эдессе возник конфликт, который вскоре перекинулся в Армению. В римской части ее горячим сторонником св. Кирилла Александрий ского и непримиримым оппонентом Нестория и Феодора Мопсуестийского был Акакий Мелитенский, который в своих посланиях убеждал армянского католикоса Саака и армянскую знать осудить несторианство. католикос занял уклончивую позицию в спорном во просе, но в персидской части Армении нашлось немало христиан, поддержавших Раввулу и Акакия. Представителями их стали ученики Месропа Маштоца пресвитеры Леонтий и Авель, которые привезли в Константинополь к Проклу послание армянских христиан, просивших столичного предстоятеля разрешить спорный вопрос о православности взглядов Мопсуестийского епископа. Отвечая им, св. Прокл и написал свой знаменитый «Томос к армянам», датирующийся 435 годом, который во многом представляет собою шедевр древнецерковного учения о Лице Господа Иисуса Христа.

профессор Сидоров А.И.

Обращаясь к этому «Томосу», следует отметить, что он начинается как бы с «нравственно-аскетического введения», поскольку его автор теснейшим образом увязывает догматические заблуждения с преобладанием в душах людей порока. В этой связи он касается учения о добродетелях, выделяя здесь два рода такого учения: эллинское, которое устанавливает надлежащий «чин» для здешнего бытия и имеет относительное значение, и христианское, которое «окрыляет нас к Богу» и носит на себе отпечатление абсолютности. Таким образом, св. Прокл, в полной гармонии со всеми святыми отцами, еще раз подчеркивает, что «делание» является основой всякого подлинного Богомыслия. Причем он отмечает, что эта связь является взаимосвязью: если богословие немыслимо без молитвы, телесной аскезы и борьбы со страстями, то и само подвижничество бесполезно для спасения, если оно не увенчивается догматической «акривией». Что же касается основной, вероучительной части трактата, то в центре ее, естественно, находится учение о Воплощении. Ссылаясь на св. Иоанна Богослова (Ин. 1, 14), Константинопольский предстоятель указывает, что Слово стало плотью, а «не вошло в [уже существующего] человека». С данным местом «Евангелия от Иоанна», согласно св. Проклу, органично сочетается и высказывание в Флп. 2, 7 о том, что Бог принял зрак раба: высказывание Евангелиста предполагает «нераздельность высшего единения», а слова св. Апостола Павла указывают на непреложность [Божиего] естества. Категорически отрицается в «Томосе» всякий намек на учение о «двух сынах»: не иной есть Бог Слово и не иной Иисус Христос. При этом св. Прокл считает нужным акцентировать полноту человечества единого Господа. Ключевой фразой всего «Томоса» являются слова: «Я, будучи воспитан в благочестии, ведаю единого Сына и исповедую единую Ипостась Бога Слова». Само собою разумеется, что христология в рассматриваемом сочинении немыслима без сотериологии: Бог Слово, «став человеком, подобострастным [Своим началом] спасает сродный [Ему] по плоти род, заплатив долг греха тем, что Он умер за всех, как человек», а «державу смерти, то есть диавола, Он упраздняет, как ненавидящий лукавство Бог». И исполнив всякую правду, Он «вернул нашему естеству прежнее его благородство, почтив Вочеловечиванием образованное Им из земли естество». Захотев спасти это естество, Слово поселилось в утробе – общей двери [всякого человеческого] естества, показав превышеестественным рождением, что Вочеловечивание превышает разум. Согласно св. Проклу, «если Дева родила не Бога, то Сия Нетленная не заслуживает великого удивления, ибо и многие другие жены рожали праведников». Отводя возражение, что рождаемое всегда однородно рождающему, святитель говорит: это верно, когда рождение происходит в соответствии с естеством, а предпосылкой такого естественного рождения является тление, следующее за совокуплением. Когда же рождение превышает естество, тогда Рожденный – Бог. Таково содержание «Томоса к армянам» св. Прокла. Обычно подчеркивается, что в нем святителю удается найти «средний путь» (та media) между крайностями антиохийской и александрийской христологии.

Боголюбивейшим и Богочестивейшим Епископам, Пресвитерам и Архимандритам православной святой Церкви, сущим в Армении, Прокл о Господе радость. Немалою, братия, скорбию поразил и уязвил наш ум и сердце слух о новых плевелах заблуждения, которые недавно лукаво всеял в вашей стране общий враг рода нашего. Ибо слух о печальных событиях, обыкновенно, несносным образом поражает душу, не приготовленную к подобным впечатлениям: но он тем сильнее поражает, и тем глубже вонзает стрелы, если возвещает об опасности не для грубого тела, а для невещественной стороны нашей; если разсевает молву о том, что дрогоценная риза Веры или разодрана жалким образом, или же совсем похищена. У кого разумная сила души не помрачена чувственностию, для тех всякая добродетель вожделенна; как напротив всякий порок благомыслящие справедливо почитают достойным отвращения, потому что он совершенно противен естеству, как нечто неестественное. И, как то, что избирается, как полезное, необходимо должно защищать: так и то, что не таково, а противоположно сему, должно или отражать когда оно есть, или заботиться, чтобы не случилось, когда оно только ожидается.

Есть много видов добродетели; но их различно определяли, как язычники, подавленные заблуждением, у коих способность точного суждения помрачена неведением Божества, так и христиане, которые, имея мысленные очи просвещенными Верою, чрез исповедание её могут прямо взирать на Солнце правды. Первые, претыкаясь в своих умствованиях, как бы во тьме, и, по причине предубеждения, не имея вождя для своего ума, идут скользким путем в своих разсуждениях, касаются в своем учении только преходящей и непостоянной природы видимого; а зрение для истинного созерцания они потеряли, или притупив его от времени, или ослепив его заблуждением. Они говорят, что добродетели четыре вида: правда, благоразумие, воздержание и мужество, которые, хотя на вид точно суть добрые дела, однако касаются только земного, обращаются около земли, и далеко не достигают высоты небесной. Ибо утверждая, что мужество состоит в борьбе с чувственностью, воздержание – во владычестве над страстями, благоразумие – в хорошем управлении гражданством, и правда – в наилучшем распределении должного, они, как и сами думали, устанавливали порядок только для настоящей жизни, обуздывая сим определением безмерность и излишество с обеих сторон. А чего-нибудь высшего и лучшего настоящей жизни, они не могли ни помыслить, ни предписать, и, по неразумию омраченного сердца, стеснили, сколько могли, добродетель, заключив ее в пределы одного видимого, и не усвоив ей ничего высшего и похожего на небесное благолепие. Те же, которых очи сердца просвещены Верою, и которые своим вождем и учителем имеют блаженного Павла, называли добродетелью то, что окрыляет нас к Богу, располагая надлежащим образом и земным. Ибо сей самый муж, во всем достохвальный, хотя исчисляет многие виды добродетели, но главнейшими называет три: веру, надежду и любовь (1Кор. 13, 13). Вера доставляет людям то, что превыше естества, и таким образом с предметами духовными сближает того, который еще носит многострастную одежду плоти: ибо чего, по причине высоты, не ведают даже Ангелы и другие безплотные Силы, о том Вера дает познание людям, живущим долу и обращающимся на земле, приводя их к непокровенному престолу Царя, вселяя в них свет безначального и несотворенного естества, и сиянием своим прогоняя мрак чувств и удаляя от нашего ума то, что есть в нем грубого и темного; ибо она дает видеть то, что невидимо, поелику недостижимо, и что непонятно, поелику недоступно. Надежда производит в нас то, что мы в настоящее время не во сне только, так сказать, будущее объемлем, но и на самом деле оным обладаем; потому что несомненная уверенность являет уму, как настоящее, то, что во времени еще не существует, и представляет уже пред очи то, что еще ожидается. Переступая встречающиеся преграды и опережая мимо текущее время доставлением будущего, надежда соединяет желающего с желаемым. Любовь наконец есть глава таинства Веры нашей: ибо она побудила Бога Слова, всегда присущего на земле, прийти во плоти. И между ними обеими существует взаимная связь: вера есть зерцало любви; любовь есть утверждение веры. Мы веруем, что Бог Слово безстрастно воплотился, и веруем благочестиво: ибо это – основание нашего спасения. Но мы и любим Того, Который ради нас принял зрак раба, не потерпев применения естества и не сделав приложения в Троице. Посему всякий христианин, не богатый верою, надеждою и любовью, не есть то, чем называется, и хотя бы он, по-видимому, часто порабощал тело свое, и свободен был от страстей душевных; однако, при одной нравственной добродетели, он не удостоится венцов победы, как не достигший чрез богословие до Того, Кто есть раздаятель венцов.

И так Вера, глава всех добродетелей, как сказал я прежде, да соблюдается неподдельною; да не принимает никакого прилога от человеческих мудрований; да не омрачается никакими языческими суесловиями, но да пребывает в пределах Евангельских и Апостольских, так чтобы никто не дерзал посягать на ту Веру, чрез которую мы спасены и которую при крещении мы языком, как бы рукописанием, засвидетельствовали. Ибо высота Веры отревает всякое дерзновенное на нее посягательство не только от людей, но и от безплотных существ, как говорит блаженный Павел: “но если даже мы или ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема” (Гал. 1, 8). Ибо Ангел назначен не к учению, а к служению, и опасно не оставаться всякому в том чине, в каком кто поставлен, а браться за то, что выше его природы. Но если бы даже кто, и опираясь на свою природу, дерзнул вводить что-нибудь, то никакое нововведение учение да не приемлется.

И так будем неусыпно хранить то, что мы приняли, не сводя духовных очей с сокровищницы Веры. Что же мы из Священного Писания приняли? – То, что Бог словом сотворил мир и произвел тварь, которой прежде не было; что разумное животное почтил законом естественным; что самовластному человеку дал заповедь, указав полезное, дабы он избегал вредного, избирая лучшее; что добровольное устремление человека к худшему изгнало его непослушного из рая; что чрез отцов, чрез патриархов, чрез закон, чрез судей и пророков Творец учил род наш отвергать грех и заботятся о праведности; что, наконец, когда грех возобладал над нами, по нашей воле, и диавол требовал, в отмщение за преступление, всеобщей погибели рода нашего, – между тем и естественный закон помрачился, и закон писанный сделался вовсе безполезным, и пророки, хотя, как люди, учили, что должно делать, однако не освобождали от зла, – тогда сам Бог Слово не имеющий вида (ἀσχημάτιστος), безначальный, неописанный и всемогущий, пришедши, воплотился (ибо это было возможно для него, когда Он восхотел), и, приняв зрак раба, соделался плотию, и родился от Девы, благоволив показать во всем, что Он сделался истинным человеком; потому что за естеством необходимо следуют и свойственные оному начала (ἀρχαὶ), образы (σχήματα) и страсти (πάθη). Евангелист не говорит, что Слово вселилось в человека уже совершенного, но что Оно стало плотию, нисшедши до самого зачатия естества и до самого начала рождения. Ибо как человек, естественно рождающийся, не тотчас уже бывает совершенно готовым к действованию, но сперва самый зародыш естества делается плотию, потом, с течением времени, мало по малу получает силы, образующие органы чувств и действования: так и Бог Слово, нисшедши к самому началу и корню рождения человеческого, сперва соделался плотию, не преложившись однако же в плоть, – да не будет; – ибо божество выше всякого преложения, и прелагаться свойственно только преходящему естеству, а вечному и всегда одинаково пребывающему естеству свойственна неизменяемость. Посему, употребляя оба выражения Священного Писания, мы говорим, что Слово и стало плотию (Иоан. 1, 14), и приняло образ раба (Флп. 2, 7). И то и другое, будучи понимаемо благочестиво, составляет семя нашего спасения. Выражением: стало плотию Евангелист показывает неделимость совершеннейшего соединения. Ибо как единица не может быть разделена на две единицы, потому что если бы могла так разделяться, то была бы не единица, а двоица: так и то, что по совершеннейшему единению есть едино, не может быть разделено на двое. Словом же: приняло, Апостол выражает непреложность естества. Все производимое или производится из ничего, как, например, небо, прежде не существовавшее, или преобразуется из чего-нибудь уже существующего, как, например, воды Нила были превращены в кровь; но ни то, ни другое не приличествует Божескому естеству; ибо Безначальный не произошел из ничего, и неизменяемое Слово не образовалось из чего либо. Посему-то Священное Писание, дабы чрез то и другое выражение показать и непреложность божества, и нераздельность таинства, и употребило выражения: плоть бысть и приняло, первым указывая на единство лица, а последним проповедуя неизменяемость естества. И так Бог Слово соделался совершенным человеком, но не так чтобы сие чудо, превышающее разум, повредило неизменяемости естества; – что, впрочем мы познали верою, а не чрез изследование постигли. Сделавшись человеком, Он подобострастным спасает сродный себе по плоти род наш, заплатив оброк греха тем, что умер за всех, как человек; и упразднив имущего державу смерти, т. е., диавола (Евр. 2, 14), как Бог, ненавидящий зло. А исполнив (сам) всякую правду, Он показал, что закон удобоисполним; и, почтив своим Богочеловечеством природу, сотворенную Им из земли, Он возвратил нашему естеству древнее его благородство. И так един есть Сын: ибо, покланяясь единосущной Троице, мы не привносим в нее четвертого по числу; но веруем, что един есть безначальный Сын, рожденный от Отца, и что Им веки сотворены (Евр. 1, 2). Он есть ветвь, совечная корню, возникшая от Отца неизреченно. Он есть Слово, неразлучно из ума происходящее, и в нем пребывающее; ибо хотя Оно и явилось на земле (Вар. 3, 38), однако и не разлучилось от Родившего Его. Оно восхотело спасти созданное им, и спасло, вселившись в утробу, – общую дверь естества (человеческого), которую благословив вселением и запечатлев рождением, преестественным рождеством своим показало, что Его вочеловечение превыше ума. И так не иной есть Христос, и не иной – Бог, Бог Слово: ибо Божеское естество не знает двух сынов. Единый родил Единородного; потому что где нет совокупления рождающих, там нет и двойства рождаемых. “Дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних” (Флп. 2, 10). Если же иной есть Христос, кроме Бога Слова: то Христос, по необходимости, есть простой человек, как некоторые безумцы говорят. Если же Христос – простой человек: то как существа небесные воздают ему почесть, превосходящую Его естество, и преклоняют колена пред именем низшего? Но как мы можем принять и слова пророческие, которыя гласят: Бог наш на земли явися, и с человеки поживе (Вар. 3, 38)? Ибо под словом – явися Пророк разумеет Его явление во плоти; а словом – поживе означает временное Его пребывание с людьми, во время коего Он хотя не являл всего своего могущества, но и показал, что Он, как Вседержитель, и остался сам в себе тем, чем был, и соделался для нас тем, чем восхотел. Если же для кого-либо служат поводом к соблазну Его пелены, возлежание в яслях, временное по плоти возрастание, и то, что Он спал в корабле, утруждался в пути, иногда алкал, и вообще все то, чему Он подвергался, соделавшись истинным человеком: то да ведают таковые, что, соблазняясь этими состояниями (πάθη), они отвергают самое естество; а отвергая естество, не верят и домостроительству; не веря же домостроительству, уничижают самое спасение. Пусть любители прений укажут, пришел ли кто-либо в сию жизнь, от начала мира, другим путем, а не сим естественным; – и тогда пусть сплетают свои пустословия. Если же таково общее начало для всего естества, а Бог Слово сделался совершенным человеком: то почему те, которые допускают естество, соблазняются страстями? И так пусть они изберут одно из двух: или, стыдясь страстей, отвергают естество, и, держась мнения Манихеев, причислят себя к нечестивым; или, признавая благо, происшедшее от вочеловечения, и допуская естество, не стыдятся страстей, свойственных естеству. Удивляюсь я безумию людей, пролагающих себе новые пути заблуждения. Ибо, будучи благочестиво научен и наставлен в том, что един есть Сын, я исповедую единую ипостась воплощенного Бога Слова. Если же один и тот же и терпит страсти, и творит чудеса, то почему, умалчивая о Божественном, издеваются над тем, что ниже божества? Дабы уверить, что Он, будучи Богом и Словом, и, оставаясь тем, чем был, сделался плотию и младенцем и человеком, и что таинство не нарушено никаким преложением, Он и творил чудеса, и страдал. Чрез знамения Он давал знать, что Он есть то, чем был; а чрез страсти уверял, что Он сделался тем, что создал. И так мы исповедуем единого и того же Сына и вечным, и воплотившимся в последние дни, не привнося ничего подложного в естество Его; ибо нет ничего лишнего на престоле Божественном. Но соплетатели силлогизмов, слабейших паутины, без сомнения, скажут мне следующее, всем известное, умствование: «если Троица – единосущна, и Троица безстрастна, и если Бог Слово созерцается в Троице: то следует, что Слово – безстрастно. Если же Бог Слово – безстрастен: то уже должно заключить, что распятый есть иной, кроме Бога Слова безстрастного». Подлинно, тканье пауков ткут (Ис. 59, 5) говорящие сие, и на воде пишут занимающиеся такими пустыми выдумками. “осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце; называя себя мудрыми, обезумели” (Рим. 1, 21–22). Загноившийся глаз не принимает чистых лучей солнечных, и слабый ум не досягает до высоты Веры. Что ж, говоря, что Бог Слово пострадал, не утверждаем, что пострадал по божеству: ибо божеское естество не подлежит никакой страсти (страданию). Но исповедуя, что Бог Слово, единый из Святой Троицы, воплотился, мы тем, которые с верою спрашивают, даем разуметь, для чего Он воплотился. Поелику Бог Слово восхотел упразднить страсти, из коих крайняя была смерть; безсмертное же естество не таково, чтобы могло подвергнуться страстям (ибо если всякая страсть есть возмущение и борьба сложных; а в существе невещественном и единичном нет никакой сложности: то следует, что там нет ни какой страсти, где нет сложности): посему, восхотев, как мы сказали, упразднить страсти, кои обладали разумно-телесным существом, и коих верхом была смерть, Бог Слово воплощается от Девы (как ведает то сам Бог Слово), и по виду став как человек (ибо так Ему было угодно), смиряет себя в зраке раба, не претерпевая впрочем никакого ограничения по божеству, и таким образом спасает весь человеческий род, упразднив страсти в своей плоти, а божество свое сохранив безстрастным. По сей-то причине и Гавриил, благовествуя о власти и могуществе Рождающегося, сказал Марии: ибо Он спасет людей Своих от грехов их.: а люди принадлежат не человеку, но Богу. Да и никто, пришедши в жизнь сию с растлением, и не имея невинного начала рождения, не мог бы освободить мира от грехов. Но, без всякого сомнения, один и тот же, будучи и Богом и человеком, не разделяясь на двое, но оставаясь единым, рождением от жены явив в себе человека, а рождением не от совокупления, и сохранением родившей девою, явив в себе Бога, Иисус Христос спас мир, пришедши на землю и поживши между людьми. Если же Христос есть простой человек, а не Бог Слово: то как Он все сотворил в начале, тогда как Его еще не было? Ибо если человек есть последнее творение: то явно, что Христос не даровал бытия тому, что было прежде Его; потому что Он, как простой человек, произошел после. Как же Павел говорит: “един Господь Иисус Христос, Которым все” (1Кор. 8, 6)? Ибо если все – чрез Христа: то явно, что Христос есть Бог Слово, как и Евангелист свидетельствует: “В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога.” (Иоан. 1, 1–2). И так если Евангелист свидетельствует, что все сотворено Словом, и блаженный Павел, изъясняя сие, говорит: един Господь Иисус Христос, Которым все: то явно, что Христос есть Бог Слово. Если же станут нам указывать на такие выражения Священного Писания, в которых Он называется человеком, например, на слова Апостола Петра: Иисуса Назорея, Мужа от Бога засвидетельствованного вами (Деян. 2, 22); на слова Павла: “ибо Он назначил день, в который будет праведно судить вселенную, посредством предопределенного Им Мужа, подав удостоверение всем” (Деян. 17, 31), и на слова самого Господа, Который говорил о себе: ”А теперь ищите убить Меня, Человека скаавшего вам истину” (Иоан. 8, 40): то пусть знают таковые, что они или по лености не уразумели смысла Писания, или по лукавству извращают, согласно своему нечестию, то, что хорошо написано. Ибо Христос, поистине, есть человек; но Он сделался им, быв прежде только Богом. Как Он есть Бог несотворенный, так Он же есть и человек не кажущийся только; и как Он, по божеству, единосущен Отцу, так Он же, по плоти, однороден с Девою, так что истина таинства во всех отношениях явна, и чужда всякого обмана. Если же Дева родила не Бога, то сия Нетленная не великое заслуживает удивление; ибо многие и другие жены родили праведных людей. Если Пророки, предвозвещая неизглоголанное таинство, взывали: се дева во чреве приимет, и родит сына, и нарекут имя ему Еммануил (Ис. 7, 14), что изъясняя Гавриил говоритчто значит: с нами Бог (Матф. 1, 23); то для чего, по причине снисхождения Родившегося, уменьшать славу родившей? Но нам конечно скажут вопреки следующее: «все, что рождается, – однородно с рождающею; следовательно, если родившая есть человек: то и рожденный, по необходимости, есть человек». Основательно говорите вы; но рождающая тогда рождает однородное с собою, когда рождение происходит по законам природы, и началом естественного рождения бывает растление, потому что совокупление ведет за собою растление: здесь же, поелику нет и мысли о таком насилии, но совершилось чудо, которое превыше ума, – здесь, где рождение превыше естества, рожденный есть Бог. И так будем исповедовать, что один и тот же и сотворил мир, и даровал закон, и сообщил вдохновение Пророкам, и в последние дни воплотился, и послал Апостолов для спасения языков и народов. Будем убегать мутных и нечистых потоков обмана, т. е., богоборных ересей; – безумства Ария, разделявшего нераздельную Троицу, неистовства Евномия, покушавшегося непостижимое естество вместить в пределы познания, сумасбродства Македония, отделявшего от Божества нераздельно из него исходящого Святого Духа, и нового сего, недавно явившогося, богохульства (Несториева), которое великостию хулы далеко превышает самое иудейство. Ибо Иудеи, отвергая Сына, отнимают у корня ветвь; а сия ересь, вводя, кроме одного Сына Божия, другого, представляет неслитное естество каким-то многоплодным. И так скажем с Павлом: Ибо Он есть мир наш, соделавший (сотворивый-церковнославянский) из обоих одно (Ефес. 2, 14); поелику Он из Иудея и Еллина чрез крещение творит одного нового человека, силою своею соединяя разделенных образом жизни. Да убоятся же осуждения за нечестие нововводители, которые, тогда как разделенное приведено в согласие, разделяют на двое Того, Кто привел в согласие. Но, оставив дальнейшее распространение, я приступлю к сокращенному изложению правого догмата. Кто истинно желает познать, что один и тот же есть единый и единственный Сын, Который был прежде Авраама (Иоан. 8, 58), и в последнее время преуспевал премудростию и возрастом (Лук. 2, 52) по плоти, потому что божество Его всегда совершенно: тот пусть вопросит Апостола Павла, который и возвестит ему благочестивое учение, показав, что Сын, и после того как произошел по плоти от Иудеев, есть Бог предвечный. Ибо, говоря об Иудеях, и отдавая честь сему неблагодарному и богоборному народу за то, что корень его – Авраам, и семя его – Христос Господь, Он говорит: ихже усыновление есть – потому, что Бог чрез Пророков взывал: сын мой перворожденный Израиль (Исх. 4, 22), и слава – потому что безпрерывные чудеса доставляли безмерную славу тем, коих Бог сам, подобно кормилице, воспитывал, и завет – которыми Аврааму обещано было размножение и благословение, и законоположение – на горе начертанное перстом Божиим, и обетования – относившиеся как до земли Палестинской, так и до благословения всех народов чрез семя Авраамово, их же отцы – которые сияли как светила веры, и от них же Христос, – сказав сие, блаженный Павел не остановился, – ибо не с того времени началось бытие безначального Слова, как Оно родилось от Марии, – но тотчас прибавил: по плоти, означая сим Его явление во плоти, а не рождение по божеству. Кто же есть сей Христос, рожденный от Девы, вместившийся, как сам ведает, в вертепе, возлежавший в яслях, возраставший во времени по плоти, сходивший даже в дальнейшие страны земли (Ефес. 4, 9), потерпевший все свойственное плоти, – дабы уверить, что Он поистине соделался человеком, – Христос не иной, кроме снизошедшего, но тот же самый, который сошел, тот и восшел (Ефес. 4, 10), – ибо Он не восшел прежде, но снизошел, так как Он и не чрез преспеяние соделался Богом, – да не будет, – по милосердию своему стал человеком, поелику мы имели в этом нужду: – кто, говорю, сей Христос? Не спрашивай об этом ни у меня, ни у кого-либо другого, а – у Павла, который познал Его по откровению Отца, и сказал: «когда же Бог, избравший меня от утробы матери моей и призвавший благодатью Своею, благоволил открыть во мне Сына Своего» (Гал. 1, 15–16), – и он истинно научит тебя, кто есть Иисус Христос; он говорит: «от них (Иудеев) Христос по плоти, сущий над всем Бог, благословенный во веки, аминь» (Рим. 9, 5). Какой клеветливой выходке ругателей не преграждают пути эти слова Апостола Павла? Назвал Его Христом, дабы показать, что он сделался истинным человеком; назвал Его происшедшим от Иудеев по плоти, дабы показать, что Он стал существовать не с того только времени, как воплотился; сказал о Нем: этот, дабы провозгласить, что Он безначален; сказал: этот над всеми, дабы возвестить, что Он есть Господь твари, назвал Богом, дабы мы, обманувшись Его видом и страстями (страданиями), не отвергли безсмертного (божественного) естества Его; назвал Его благословенным, дабы покланялись Ему, как Вседержителю, а не порицали Его, как подобного нам раба; сказал о Нем: во веки, дабы показать, что Создавший их (веки) словом всегда в них и возвещается, как Бог, Если же Христос есть и Бог и Благословенный: то будем покланяться Ему, и скажем тем, которые иначе думают: Если же кто Духа Христова не имеет, тот и не Его. (Рим. 8, 9): а мы имеем ум Христов (1Кор. 2, 16); а посему и ожидаем славы великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа (Тит. 2, 13), Который воздаст благочестивым славные награды, а тем, которые отвергают Его, – мзду их дерзости (Рим. 2, 6–8).

Вот, что мы посылаем вашей любви в ответ на ваши письма, которые вы к нам прислали, извещая, что пагубные некоторые люди с странным учением своим проникли в вашу страну, стараясь зловредными сочинениями и прекословиями лжеименного разума (1Тим. 6, 20) исказить простую неподдельную красоту православной Веры. Но я обращаюсь к вам опять со словами блаженного Павла: «Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философией и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу» (Кол. 2, 8). Ибо «Никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос» (1Кор. 3, 11). И так стойте в едином духе, единодушно подвизаясь за Веру Евангельскую, и нимало не страшитесь противников, но храните предания, которые вы приняли от святых и блаженных Отцов Никейских, изложивших православную Веру, и от блаженных и святых мужей, Василия и Григория, и других единомысленных с ними, «чьи имена в книге жизни"(Флп. 4, 3). Приветствуем, я и все сущие со мною, вас и все ваше братство.