Алексеев А.
Общественная жизнь евреев, их нравы, обычаи и предрассудки

Содержание

Часть 1. Общественная жизнь евреев и их отношение к христианам Вместо предисловия Общественная жизнь евреев Раввины Еврейский суд Бездин О еврейском кагале и о других еврейских обществах Еврейские училища Жилища евреев Пища евреев Платье евреев Умственные способности и нравственность евреев Семейная жизнь евреев 3анятия, которым преимущественно предаются евреи О торговой деятельности евреев Характер еврейского рабочего в России Взгляд евреев на рабочий класс Воззрение еврейского древнего вероучения на труд Обстоятельства, неблагоприятно влияющие на положение еврейского рабочего Значение для еврейского рабочего класса указа от 16 июля 1865 года Как смотрят евреи на нарушение государственных законов О еврейской присяге Несколько слов о том, как думают в настоящее время евреи о христианстве, и каково их отношение к христианам Часть 2 Благосклонный читатель! Автобиография христианина из евреев Часть 3 Кое-что о предрассудках и суевериях евреев Средства, будто бы предохраняющие евреев и их дома от злых духов

 

Часть 1. Общественная жизнь евреев и их отношение к христианам

Вместо предисловия

В настоящее время более, чем когда либо, стали появляться в разных журналах и газетах статейки о евреях, одни уж чересчур восхваляют израильтян, другие же напротив, уж слишком роняют их, так что иной из читателей, не ознакомленный с жизнью евреев, приходит в недоумение и не знает кому верить. Поэтому я, как природный еврей (ныне, по милости Божьей, христианин), желая представить иудеев в том виде, в каком они есть на самом деле, решился написать об общественной их жизни, чтобы дать возможность читателю самому судить беспристрастно о них. Меня особенно побудило в настоящее время написать о жизни евреев еще и то, что большинству из них, а именно ремесленникам и купцам, разрешено Высочайшим Указом, от 16 июля 1865 года жить не в одних тех городах, которые исключительно отведены для еврейского народонаселения, а во всей Русской империи. Поэтому не мудрено, что теперь русскому человеку, более чем когда либо, придется иметь какие- либо отношения с евреями; следовательно, ознакомиться с их жизнью, нравами и обычаями будет в настоящее время весьма небесполезно.

Общественная жизнь евреев

Так как жизнь каждого общества имеет в основании своем религию, то не лишним считаем взглянуть на жизнь евреев в религиозном их отношении, тем более, что жизнь иудея вполне подчинена религиозной обрядности. В изданной нами книге о еврейском богослужении за 1865 г., мы уже говорили, что евреи имеют большую привязанность к своей религии, что они в точности исполняют каждый обряд, утвержденный их раввинами и законом Моисея. Еврей в назначенный час утреннего и вечернего богослужения отправляется в синагогу на молитву, и если обстоятельства не позволят некоторым из них исполнить это, то они, хотя бы дома, а прочитают все молитвы, положенные уставом синагоги. А как они свои праздники сохраняют! Например, в субботу евреи не займутся никаким житейским делом, они и огня не разведут, не вытопят печку даже в самый холодный зимний субботний день; словом, ничего евреи не сделают в шабат; даже во время пожара не пойдут в этот день гасить огонь и спасать свои вещи. Конечно, все это может казаться странным, но удивляться этому не должно, если возьмем во внимание то, что законы Моисея со всей строгостью запрещали евреям заниматься в день субботний житейскими делами, и тем более не должно удивляться, если вспомним, что они клялись на Синае перед самим Богом исполнить все, что Он им повелит; «Вся елика рече Бог, говорили они, сотворишь и послушаешь» (Исход 19 глав. ст. 8). Правда, что израильтяне в скором времени, по получении закона, неоднократно нарушали его, но постоянные чудеса, являемые десницей Божьей в сем народе, заставляли его раскаиваться в своих поступках и благоговеть перед именем Иеговы. И древние израильтяне, вразумляемые чудесами и явлениями славы Божьей, несмотря на свое неоднократное падение, всегда искали утешения в Боге и в Нем находили оное. Но со времени отвержения ими Христа Мессии они лишились прежней любви Божьей и рассеяны, как мы видим, по всему лицу земли1. Но вот замечательно, что они и в рассеянии своем, находясь под влиянием чужеземных государств, везде сохраняют веру свою, нравы, обычаи и постановления; так, например, есть у них, как и у древних евреев, свой духовный начальник, под управлением которого живет, действует и управляется каждая община; есть и домашний свой суд Бездин, нечто похожее на древний синедрион. В каждом городе и даже местечке, где обитают евреи, имеется по нескольку училищ; везде есть синагоги и молитвенный дом; в больших же городах имеется их по нескольку, а во всей России, как видно из доклада министерства внутрених дел, находится 616 синагог, 2435 молитвенных школ с 5109 духовными. Так как все эти учреждения, как и сама жизнь евреев, находятся под влиянием духовных раввинов, то нужным считаем, прежде всего, поговорить о них.

Раввины

Раввин, значит учитель, и древние раввины соответствовали этому названию – они учили в храме, на стогнах и везде, где только имели к тому возможность. Это видно из того, что сам Господь наш Иисус Христос, посещая Иерусалимский храм, нередко находился там посреди учителей. Так учение распространялось не только в Иерусалиме, который был тогда центром иудейского просвещения, но и в самом плену вавилонском в деле учения не было застоя. История евреев сохранила память об этом: она повествует, что в тевериадских и яффских народных училищах находились сотни учеников, с которыми раввины часто день и ночь занимались изучением закона Моисеева. Один знаменитый учитель – Гилил, по свидетельству еврейских хроник имел около 1000 учеников, которые с горячей любовью слушали его учение. Но древние раввины, занимаясь делом обучения, занимались и разными работами и разными ремеслами, так, например, находим в Тадмуде, что раввин Иойханан Гасандлер был сапожником, раввин Ицхок был кузнецом, раввин Шейсас был цирюльником, а раввин Мойше Бенахмон, известный у евреев под громким названием Раммбам, был медиком; наконец, раввины и последнего плена занимались тоже ремеслами и медициной. Раввин Гамалиил, которого еврейская хроника называет патриархом, занимаясь врачебной наукой, прославился ею так, что император Феодосий и сыновья его, Гонорий и Аркадий, возвели его в почетное звание префекта. Иные же раввины занимались торговлей, так, например, учитель Ейхонан занимался 40 лет торговлей, а остальные 20 лет посвятил защите перед синедрионом вдов и сирот. Он сделался таким ревностным и достойнейшим учителем, что евреи уподобляют его Моисею, а учение его читается ими охотно и до ныне2. Но позднейшие, раввины3 совершенно изменили обычаи своих предшественников: они не только не занимаются ремеслами, но не исполняют и главной своей обязанности – не учат народ, а если кто из них учит, то обыкновенно набирает не более 2 или 3 мальчиков и обучает их не столько закону Моисея и пророков, сколько Талмуду. В общественных же собраниях и синагогах, в которых они бы- вают ежедневно, не поучают, а прийдя туда, обыкновенно усаживаются на первых, приготовленных для них местах и молятся как все миряне. На раввине не лежит прямой обязанности совершать богослужение, и уже много, если он 3 или 4 раза совершит оное в году. Что же делает раввин? – спросит нас читатель. – Какое его назначение, если он не учитель народа и не служитель алтаря? Он величается только именем раввин, а главная его обязанность совершенно другая: его скорее можно назвать начальником и судьей, чем учителем; он решает все общественные вопросы и наблюдает за точным исполнением всех талмудических обрядов. Так, например, многие раввины при наступалении шабата обходят все лавки и побуждают торгующих закрыть их и поспешить в синагогу, дабы встретить священную субботу (Мекабель Шабат).

Одна из главных церковных обязанностей раввина есть та, чтобы благословлять народ; благословение раввина так важно для евреев, что оно напутствует их при всех обрядах: при рождении, при обрезании дитяти мужского пола и при браке. Еврей, отправляющийся в путь или желающий предпринять какое-либо дело, идёт за благословением к раввину и, получив оное, благодарит его чем может. Вообще евреи весьма уважают раввинов и поддерживают их в материальном отношении.

Есть у евреев и казенные раввины; эти раввины, несмотря на то, что получают всестороннее образование в раввинских училищах, пользуются меньшим уважением в сравнении с духовными раввинами. И хотя исправляют некоторые церковные еврейские требы, но не пользуются в народе ни тем почетом, ни теми выгодами жизни, какими обыкновенно пользуются духовные раввины. Почему же это так? Во-первых, потому, что казенные раввины избираются не самими евреями, а поставляются русским правительством, а это, главным образом, и отталкивает евреев от казенных раввинов; они не любят их, несмотря на то, что правительство поставляет казенных раввинов с благой целью – направить израильтян к более правильной и истинно просвещенной жизни. Во-вторых, казенные раввины не нравятся евреям потому, что они не умеют так ловко подделываться к прихожанам, они не приспособились в равиинских училищах выставлять себя перед народом святошами, какими обыкновенно являются духовные раввины. В самом деле, много нужно иметь уменья лицемерить, чтобы расположить к себе еврейский фанатизм. Евреи желают в раввине видеть человека пожилого, такого человека, который бы коснел многие годы перед лицом их над книгами Талмуда и ярился бы в их приходе не с аттестатом раввинского училища, а с одобрением своих достопочтенных высших раввинов – цадиков, которые бы могли засвидетельствовать об их примерной и опытной жизни, а этого-то лишен юноша, вышедший из раввинского училища. Поэтому, повторяем, и трудно казенному раввину расположить к себе своих соотечественков, оттого и приходится жить почти бедно казенным раввинам, которых евреи считают лишними для себя.

Да! Незавидно положение казенного раввина. Но зато, как хорошо, богато и тщеславно живут высшие окружные раввины или, так называемые, цадики! Они имеют такое же высокое значение, какое у христиан имеет митрополит или архиерей. Но как же достигается звание цадика? Оно достигается следующим образом: какой-нибудь ловкий и хитрый фарисей, изучив бездну премудрости Талмуда и учение каболы4, старается приобретать как можно больше учеников, которыми он постоянно руководит в делах веры, рассказывает им о важных религиозных предметах и чудесах разных раввинов, не редко будто бы, открывших ему в сновидениях тайны Божьи. Ученики, не подозревая обмана в рассказах, охотно слушают учителя. Я сам во время детства своего имел случай, при содействии отца моего, подслушать рассказ одного цадика Сроля, которым он заинтересовал многих евреев. Он уверял, что Господь открыл ему в ночном видении о скором избавлении от плена, и что Бог желал бы ускорить это, но грехи Израиля препятствуют. Вот такими-то рассказами и привлекают к себе учеников люди, домогающиеся звания цадика, а ученики эти рассказы передают другим; и прежде, чем цадик явится куда-либо, о нем уже говорят как о святом и начинают благоговеть перед ним даже и те, которые не имеют понятия о нем. Поставив себя в такое положение, цадик начинает разъезжать со своей свитой по городам и везде начинает проповедовать, старается явить перед народом дела свои в лучшем виде и посетить какой-нибудь город, наполненный более евреями, непременно в субботний день и отправить там службу; и если его не попросят совершить оную, то он напросится сам. После службы цадик приглашается к хорошему обеду, за которым почетный гость опять красноречиво проповедует (цадики особенную страсть имеют рассыпаться в разговорах во время обеда, чем также немало привлекают народ). Цадики привлекают своей проповедью к себе народ до того, что их нередко носят на руках, целуют руки и полы одежд и жертвуют для них всем, чем только могут. Оттого-то и живут цадики богато, а что они живут богато и тщеславно, не лишним считаем в подтверждение привести статью, помещенную во многих журналах и газетах5. Так, например, в Домашней Беседе читаем следующее: Сада-Гора, ничего более, как небольшой еврейский грязный городок, находящийся в Буковине недалеком расстоянии от Черновиц. Несмотря на это, он имеет для евреев особенную притягательную силу, заключающуюся в семействе Изрольки, из племени которого, по убеждению евреев, должен родиться Мессия. Семейство Изрольки скопило несколько миллионов. Сада-Гора сделалась местом поклонения польских, русских, галицких, молдавских и валахских евреев. Они вменяют себе в непременную обязанность посетить, хоть раз в жизни, означенного цадика и одарить его, кто чем может; самый скаредный еврей ничего не жалеет для Изрольки. На эти приношения воздвигнут дворец для мнимого святого, окруженный небольшим числом изящных домов, в которых живут зятья и дочери Изрольки. В них собрано все, что роскошь и великолепие могли придумать лучшего. Во дворце находится серебряная комната, в которой расставлены всевозможные серебряные сосуды старых и новых фасонов. Жилые комнаты украшены великолепными турецкими коврами и тяжелыми шелковыми занавесями. В конце большого парка находится прекрасно устроенная оранжерея. Эти изобретения самой утонченной роскоши составляют посреди грязных домишек Сада-Гора что-то похожее на волшебный замок. А владетель этих богатств, в руках которого сосредоточено столько сокровищ, и одно лицезрение которого составляет для суеверных евреев великое счастье, покупаемое богатыми приношениями, есть не иное что, как олицетворенное тупоумие Ребехо Изролько (так называется этот человек, совершенный идиот). Под его седыми волосами не живет мыслящий разум, в груди его нет никакого чувства, ходить он не иначе, как операясь на проводника не из слабости, а из животной бессознательности. Разговор его состоит из несвязных звуков, понятных одному его семейству и секретарю. Когда он показывается на улице, что бывает обыкновенно известно за несколько часов, все окошки, дворы, улицы и площади наполняются людьми, которые поднимаются часто на деревья, крыши, чтобы только взглянуть на своего идола. У Ребехо Изролько есть жена, дочери и сыновья. Дочери его выходят замуж почти детьми. Каждому из его зятьев, которые выбираются обыкновенно между самыми богатыми людьми, вменяется в обязанность поселиться в Сада-Гора и построить себе дом поблизости отцовского двора. Дочери ходят дома в бархате и шелке. Ежедневные кафтаны его сыновей и зятьев шьются нз самых дорогих материй. У маленьких детей есть няньки: француженка, англичанка и немка, сверх того гувернантки и гувернеры, как у каких-нибудь принцев. Множество секретарей ведут дела дома, состоящие большей частью в приеме денежных приношений и других даров. Перед обедом Ребехо Изролько назначает аудиенции, т. е. принимает в присутствии своего секретаря некоторых поклонников. Не произнося сам ни одного звука, он дозволяет им посмотреть на себя и принимает обычное приношение, состоящее уж никак не менее, как из десяти австрийских гульденов. Иногда Ребехо Изролько катается. Прежде за его каретой следовала другая карета с музыкантами, которые во время катания играли лучшие пьесы, но в настоящее время это уже более не делается, вероятно, по настоянию правительства. Вот как живут еврейские святоши, пользуясь полной доверчивостью своих суеверных собратьев, они живут как нельзя лучше.

Еврейский суд Бездин

В каждой еврейской общине имеется свой домашний суд, Бездин, а в больших городах по нескольку. В этом суде даёны6 – судьи, а председатель суда раввин; устав, которыми руководствуется этот суд, есть Талмуд. Так как настоящий иудейский суд представляет некоторое подo6иe древнего иудейского суда, то поговорим несколько о нем, прежде чем будем говорить о настоящем еврейском суде. Иудеи, находясь в плену, получали дозволение императоров устраивать свое административное управление, известное под назвашем Синедрион. Все дела Синедриона вверялись главному иудейскому начальнику, или председателю, который в западном плене носил имя Рош-Абот или патриарх, а в восточном – князь пленения. Он определял все гражданские и церковные должности, назначал законоучителей и всех, начиная от раввина, преподававшего в школах, до самых низших учителей при отправлении обрядов. Так как власть патриарха и синедриона распространялась на весь рассеянный народ, то нужно было, чтобы она, так сказать, присутствовала везде, где в ней оказывалась надобность. Для этого назначались опытные люди, которые обязаны были в известные времена посещать синагоги, утешать благочестивых и наблюдать за исполнением обрядов. Они назывались посланниками по роду своих обязанностей. Другие, называвшиеся архисинагогами, составляли большое общество почетных раввинов, день и ночь погруженных в молитву и в изучение священных книг. В важные праздники в те дни, когда все израильтяне собирались для богослужения, архисинагоги с кафедры поучали народ истинам веры. Короче сказать, как синагоги, так и все члены её имели большое влияние на еврейские общества, как в поучительном, так и судебном отношениях. Но не таковы действия настоящего иудейского суда, он не принимает на себя труда входить в духовные нужды израильтян, а занимается исключительно судебным делом, да и этим занимается весьма плохо. Бездин не всегда защищает безза- щитных и гонимых: у него не ищи милости те, которые хотя бы в малом показали себя нарушителями талмуда или худыми исповедниками своей веры. Доноси, например, на таких кто-нибудь, их обвинят, хотя бы они и были правы, а виновных святош оправдают. Казалось бы, что означенный суд за такие проделки должен бы хоть когда-нибудь навлечь на себя неудовольствие со стороны некоторых благонамеренных евреев, но нет – он пользуется большим уважением у всех евреев, и каждое его предписание исполняется свято, и это потому, что евреи убеждены, что Бездин исполняет свое дело законно, поскольку он руководствуется правилами талмуда, следовательно, он уже не- погрешим, и противник суда считается противником Бога.

Как же действует этот суд? Для примера укажем хотя бы на следующее: положим, что два еврея не поладили между собой, обиженный идет, прежде всего, к духовному раввину и рассказывает ему про свою обиду. Раввин, выслу- шав его, немедленно посылает шамаса за виновным, и тот неприменно является. Выслушав обоих, раввин заставляет того, которого он нашел виновным, удовлетворить обиженного; если он соглашается, то тем дело и оканчивается. В противном же случае раввин предоставляет истцу право передать дело в суд, который обязан пригласить и раввина в качестве председателя. Судьи, выслушав судимых, объявляют виновному свой приговор и предлагают ему удовлетворить обиженного; если он соглашается, то берут с него подписку и отпускают с миром. Если же упорствует, то дело это вносится в книгу, а ему объявляется, что если он в течение трёх дней не удовлетворит обиженного и не раскается перед судом, то подвергнется наказанию; если и это предостережение не подействует, то суд немедленно принимает против виновника свои меры; а меры его такие, чтобы по совету раввина согнуть в дугу дерзкого отступника талмудического суда. Да с ним так и поступают. Прежде всего, Бездин публично налагает на преступника херем, т. е. предает его анафеме, а если и тогда не раскается, то херем усиливаемся и вот до какой бесчеловечной степени:

1) виновный лишается должностей, которые он исполнял в кагале или братствах (Хеврес),

2) он исключается из общества и братства,

3) он не допускается ни в какие собрания, и ни к каким церковным обрядам, совершающимся в синагог

4) его не принимают ни к общественному, ни к частному пиру;

5) у него никто не должен нанимать квартиры или лавки;

6) если ослушник ремесленник, то заказывать у него работы воспрещается;

7) если кто заключил с ослушнйком обручальный договор, то другая сторона освобождается от этого обязательства, не подвергаясь обыкновенному в подобных случаях взысканию штрафа и возвращения издержек;

8) позволяется (для раздражения против отступника общества и фанатизма) выставить свидетелей, что отступник ел трефное мясо, и что он, по смыслу Талмуда, величайший беззаконник и вредный член общества;

9) вменяется в обязанность всякому свидетельствовать против такого, если что-нибудь кому-либо известно.

Словом, с ним делают все, что только может придумать Бездин и кагал. Эти последние, которые сильно влияют на общественную жизнь евреев, подобрав в свои руки осужденного еврейским судом и раввином, причиняют ему разные неприятности, при удобном случае представляют их христианскому правительству как вредных членов общества; для исправления нередко требуют полицию, которая в этом случае делается слепым орудием наказания непокорных еврейскому Бездину.

Вот меры, принимаемые иудейским судом, побуждающие каждого израильтянина бояться Бездина и чтить его установления, а бездин повелевает слушаться и кагал.

О еврейском кагале и о других еврейских обществах

Кагальники суть лица, управляющие общественными делами евреев. В кагальники избираются преимущественно такие люди, которые успели обратить на себя внимание своих собратьев примерной жизнью в духе талмуда. Справедливость, однако, требует сказать, что кагальники, в сущности, ничем не отличаются от других евреев, разве только ханжеством и святошеством, без чего немыслимо быть кагальником. Кагальники занимаются тем, что собирают подати, ставят рекрутов и проч.

Воля кагала священна для евреев, и он делает что хочет. Кагальники не редко отдают в рекруты сирот и одиноких, а не из очередного богатого семейства или знающих Талмуд, которых они часто избавляют и от разных повинностей; словом, они во зло употребляют власть свою. В руках кагальников сосредоточены все денежные сборы, которыми они распоряжаются по своей воле и живут по большой части на мирской счет. А что кагальники действительно во зло употребляют и, в особенности, прежде употребляли доверие собратьев своих, то это видно из того, что Русское правительство, до которого доходили неоднократные жалобы на кагал многих невинно гонимых израилитян, нашло нужным уничтожить кагалы, которые официально и уничтожены Высочайшим указом в 1844 году. Однако, на самом деле они до днесь существуют, и хотя скрытно, но ведут дела свои так же, как велит им Талмуд, раввины и собственные их выгоды. Но мы не будем распространяться о таковых лицах, каковы есть кагальники, а поговорим лучше о других, более замечательных обществах еврейских.

Между евреями есть много благотворительных обществ. Первое и главное из них известно под именем хевре кедойше, т. е. общество святое. Членами сего общества избираются люди, отличающиеся нравственной жизнью и обладающие материальными средствами. Служат они год, два и без всякого возмездия. Это общество имеет влияние и на все другие благотворительные учреждения, и в руках его сосредоточены почти все приношения усердствующих.

Второе благотворительное общество носит название ахнусис орхем. Оно печется о странниках, печется о том, чтобы дать им приют и проч.

Третье общество называется талмуд торы. Его обязанность состоит в том, чтобы заботиться об образовании еврейскик сирот.

И наконец, четвертое общество, называемое бикерхойлем, обязано посещать болящих.

Укажем, для примера, как действуют упомянутые нами общества. Положим, что дошло до сведения главного общества о каком-нибудь несчастном семействе, что оно находится в бедности. Габе, старший член общества, тотчас проводит совещание с прочими членами, и тут же определяется известное nocoбиe нуждающимся. Дальнейшее же попечение об этом семействе, например, об образовании детей (если они есть) поручается другому обществу – хевре талмуд торы, которое отдает детей в школу и платит за них.

Общество странноприимства исполняет свое дело. Узнав, что появилось в городе несколько странников, оно поручает своему члену, чтоб он отвел им квартиры, в особенности, на время празднования шабата, где они имеют даром и пищу.

Точно также и члены других обществ исполняют свои дела и находят средства помочь нуждающимся. Но откуда, спросят нас, добываются эти средства? Вот откуда: каждое общество посылает раз в неделю члена своего с запечатанной кружкой собирать деньги по городу, и каждый еврей охотно приносит свою лепту в пользу неимущих братьев. Собранные деньги поступают по принадлежности. Благотворительность достигает своей цели, ибо вместо того, чтобы нищий криком и стоном вымаливал подаяние, получает оное без всякого попрошайничества. Одного жаль, что из означенных приношений употребляется много денег на обучение сирот Талмуду, который не доставляет им никакой существенной пользы, а только губит и время и здоровье детей, ибо многие из них остаются на всю жизнь праздными талмудистами, что увидим из нижеследующего.

Еврейские училища

В каждом еврейском местечке из юго-западных губерний имеется по нескольку еврейских училищ, известных под названием хейдеры. Они помещаются по большей части в конце города, в небольших грязных домишках, лишенных свежего воздуха, необходимого для здоровья человека. Училища эти делятся на высшие, средние и низшие. Кроме сих, есть еще и другие учебные заведения, именуемые талмуд торы и ешиботы. Учителей во все училища избирают сами евреи. В низшие поступают учителями люди с ограниченными познаниями, а в высшие – хорошо знающие Талмуд.

Так как евреи весьма уважают дело образования, то училища всегда полны учениками. Каждый родитель с наступлешем дня побуждает сына7 скорее бежать в школу; даже в ненастную погоду самые малые дети не избавляются от школы, и их несут туда на руках своих родители или бельферы – учительские помощники. Занятия учителей следующие: в низшем училище учитель учит каждое дитя отдельно минут по десяти, и приучает его более чтению, письму и некоторым молитвам. Занятия продолжаются с 8 до 12 часов, потом с 14 до 17. По окончании занятий бельфер выстраивает детей в шеренгу и громким голосом читает с ними молитвы.

В средних училищах учение производится следующим образом: классы начинаются с утра и продолжаются до 2 часов; и от 3 пополудни до 8-ми часов вечера. Зимой занимаются и по вечерам; училище освещается одной тонкой свечой, за которой сидят ученики, занимающиеся в присутствии учителя с великим шумом. Курс среднего отделения состоит в прохождении пятикнижия Moиceя, что продолжается год или два, смотря по способностям учеников, и в кратком изучении талмуда8.

В высших училищах ученики проходят Талмуд в обширном объеме. Они уже без учителя просматривают один или два листа заданного им урока из Талмуда; потом читают его перед учителем, который объясняет непонятные для них места и разрешает некоторые вопросы раввинов, находящееся в многосложном учении Талмуда. Нельзя не заметить, что все то, что преподается во всех означенных училищах, преподается без должного порядка, и большая часть учеников не знает даже своей грамматики; оттого-то евреи не правильно понимают и не правильно объясняют свои священные книги. Но, несмотря на означенные недостатки еврейских училищ, евреи хлопочут, чтобы их было как можно больше. Мы уже заметили, что у евреев существуют разные учебные заведения. Кроме упомянутых, есть училища, известные под названием талмуд торы и ешиботы. Талмуд торы есть заведение для бедных мальчиков, совмещающее в себе все роды хейдеров (училищ) от начальных, до талмудических, и с той только разницей, что в нем для экономии каждому учителю определяется небольшое число учеников. Ешибот есть высшее талмудическое училище, нечто вроде академии, учрежденное для бедных, но довольно уже учившихся еврейских юношей. Эти училища поддерживаются, во- первых, кагалами, во-вторых, пожертвованиями набожных евреев и в, третьих, деньгами, собираемыми по городу на поддержку талмуда. Учащиеся живут в школах, там они днюют и ночуют, спят на голых скамьях, питаются самой скудной пищей и целый век свой губят над изучением Талмуда.

Кроме упомянутых училищ есть и казенные еврейские училища, но к ним евреи не благоволят, и если некоторые из них посылают туда детей своих, то на весьма малое время. А виновниками всего этого служат ревностные учители талмуда, они стараются ставить разные козни, как участвующим в сих училищах, так и родителям, посылающим туда детей своих. Они стараются внушить израильтянам, что христианские училища могут нанести вред иудейству, и что побывший в них уже плохой еврей.

Само собой разумеется, что после таких увещеваний учителя талмудиста, уважаемого евреями, евреи неохотно посылают детей своих в казенные училища, оттого дело образования евреев в русском духе идет очень плохо. Но нам могут сказать, и даже говорят защитники иудейства, что евреи с некоторого времени почувствовали потребность изучать русский язык; даже от имени их некоторые из пишущих людей, не знаю, почему-то печатно заявляют об этом стремлении. Вот что пишет в газете «Голос» (№ 157 1866 г.) какой-то господин Н. Г. «В настоящее время, говорит он, явилось много между евреями поборников света9 и начали пошатывать могучею рукою (удивительно как), отжившее, но глубоко укоренившееся здание фанатизма; теперь, продолжает он, луч за лучем стал проникать в еврейскую среду, и глаз еврея, не привыкший к свету, мало-по- малу перестает ослепляться, и кроме того, продолжает тот же Н. Г., и еще многое переменилось в гражданском быту евреев». Да полно так ли, почтенный Н. Г.? Совсем другое рассказывает нам о евреях тот, который живет в смежности с ними и хорошо знает их жизнь. «Несмотря на старание правительства, говорит корреспондент Виленского Вестника (№ 138, 1866 г.), заботящееся более полувека об улучшении быта евреев, об их образовании и просвещении, евреи остаются теми же аномальными существами полуазиатцами, полуевропейцами с их испорченным жаргоном, с безобразной одеждой, с теми же пейсами, с тем же упорством оставаться навсегда талмудическими евреями, не показывая даже желания ознакомиться с языком той страны, которая старалась и старается до днесь быть для них доброю матерью». И в самом деле, евреи теперь переводят свои молитвенники, псалмы и некоторые отрывки из священного писания на немецкий жаргон, но на русском же наречии мы не встречаем ни одного из таковых. Этого мало, еврейские учители, объясняя ученикам библию с толкованием раввина Раши, затмевающего истинный смысл священного писания, не только не располагают этим еврейское юношество к русскому народу и к его наречию, но, можно сказать, еще отталкивают его от всего этого. Например, когда учитель читает с учениками библию и находит в ней слова: гоим и аким, что значит иноверцы и идолопоклонники, то обыкновенно говорит, что гоим и идолопоклонники суть русский народ. Такие-то понятия о русских выносят ученики из училищ и передают их малолетним своим братьям и сестрам, которые, поэтому, прежде, чем познакомятся с русским человеком, уже чувствуют отвращение к нему10. Это мы говорим не по какой-либо ненависти к прежним собратьям своим, а говорим сущую правду, потому что мы сами, будучи в иудействе, не любили русского народа и его граммотности, не любили потому, что нам толковали учители, что русские книги «треф и пусл», т.е. скверные и порочные. Говоря об этом, мы считаем долгом указать на те препятствия, которые не дают евреям слиться с русской народностью, необходимы истинно просвещенные педагоги, воспитанные в русском духе. Только такие учители и могут направить израильтян ко всему благому, вселить в них любовь к Богу и любовь к Отечеству, в котором они обитают. Вот чего бы нам хотелось от учителей, берущих на себя обязанность воспитывать еврейское юношество. Этого же начинают желать и некоторые образованные евреи. Вот что пишет один из них (г. Нелькин) в Харьковских губернских ведомостях (№ 29, 1867 г.), он говорит, «что единственное препятствие к обрусению евреев в России составляет народный фанатизм и разные суеверия, вкравшиеся в область еврейской веры. Прямое же средство вывести евреев из настоящего их состояния и ввести в общую колею для соединения их с господствующим народонаселением заключается в их воспитании вообще и в религиозном учении в особенности. Да, заключает корреспондент Харьковских ведомостей, в религиозном учении евреев, в том виде, в каком оно распространяется в народе, заключается главная причина их отчуждения от русской нации». Кто, после все- го этого, не скажет, что еврейским училищам следует дать совершенно другое направление, и если трудно преобразовать все сразу, так как их немало, то по крайней мере, необходимо улучшить высшие училища; ибо низшие, в которых мальчики научаются чтению и письму и начальным молитвам, еще безвредны. Но беда с высшими талмудическими училищами и ешиботами, в которых еврей-ские сироты юноши остаются на всю жизнь свою и тратят там без всякой пользы на бесконечное учение и время, и здоровье свое. В ешиботах не изучают они того, что требуется от человека гражданина, а изучают только то, что служит опорой Талмуда и еврейского фанатизма. Убедиться в этом весьма не трудно, стоит только заговорить с учениками ешиботы, и уже можно догадаться, что они не имеют никакого понятия о жизни, а знают только одно – Талмуд. Да и весь тот недостаток, который замечается в жизни всех евреев, происходит, по нашему мнению, от высших талмудических училищ, внушающих им жить не так, как живут все другие народы, а как-то иначе. И действительно, в жизни евреев, в их пище, одежде и жилищах есть какое-то отличие, есть какая-то странность.

Жилища евреев

Еврейские дома строятся один подле другого по большей части без дворов и огородов, они весьма неопрятны, бедны и тесны. В маленьких этих домиках живут по нескольку семейств. Заметить нужно, что евреи строят дома свои вдали от христианских жилищ, а если им и приходится жить в соседстве с христианами, то все-таки держатся подальше от них. Еврей не поселится с христианином в одной квартире, редко он и нанимает ее у христиан, хотя бы, она была удобнее и опрятнее еврейской.

И это не столько потому, что каждому человеку обыкновенно приятно жить с человеком своей веры, а потому, что они убеждены, что Бог ведом лищь израильтянам. Что вера и молитвы только израильтян приятны Господу, а верования всех прочих народов ничто. Евреи уподобляют всех народов идолопоклонникам, поэтому, не желая заразиться безверием иноплеменных, страшась навыкнуть их нравам и обычаям, они держат себя в замкнутости от иноверцев. Далее евреям приятно жить с евреями вкупе и потому, что с ними только после обеда и могут составить себе мезимен, т. е. совокупную молитву, которую они любят возносить после хлеба-соли, по крайней мере втроем на том основании, что в Талмуде сказано: «если трое поедят за одним столом и прославят вместе Бога, то это все равно, как бы они ели от Престола Вышняго» (кн. Сидер перек, отд. 3). Да и мало ли причин, побуждающих евреев жить отдельно от христиан. Им, например, не нравится, что в христианских домах существуют иконы; а какой же христианин решится снять икону, которую не терпит еврей и не терпит потому, что покланяться ей он считает противным второй заповеди, не понимая, что христиане, чествуя святые иконы, почитают не вещество, из которого они сделаны, а то, что изображено на иконах, именно Бога и святых Его угодников. Но евреи ничего этого не знают, да н знать не хотят. Им кажется священным только то, что существует у них и между ними, поэтому они так льнут друг к другу. Они, как уже мы выше заметили, живут по несколько семейств в какой- нибудь тесной и грязной квартире, куда часто загоняют кур, гусей и даже телят. Оттого-то в квартирах еврейских бывает вечная грязь и невыносимая вонь. Кто живал между евреями, тот, вероятно, знает, что они очищают грязь в квартирах своих только перед большими праздниками. Во многих еврейских домах можно встретить и хорошую мебель, но и эта мебель грязна, не вытерта и содержится всегда не в порядке, рядом с хорошим креслом увидеть можно и ломаный стул. У иного еврея можно встретить даже серебряные подсвечники, но тут, же рядом, стоит и медный нечищенный подсвечник с сальным огарком. Заметим еще и то, что они не только свои дома, но и самих себя содержат весьма неряшливо. Несмотря на то, что они умываются ежедневно, даже перед обедом и ужином, руки их вечно в грязи; и это потому, что они умываются кое-как, без мыла и преимущественно моют только кончики пальцев и не столько для чистоты, сколько для выполнения обряда, узаконенного раввинами, повелевающими израильтянам мыть более оконечности рук, дабы сим прогнать нечистую силу, скрывающуюся под кончиками ногтей.

После такой небрежности к самому себе не удивительно, что руки малолетних детей еврея поражены постоянно чесоткой, а головы болячками. Еврей себе редко вычешет голову, а до головы детища ему и дела нет; короче сказать, неряшество еврея так велико, и так отражается на каждом из них, что оно развивает между ними многие болезни. Мы видим, что большинство из них худощавы, бледнолицы, a многие подвержены грудным и золотушным болезням. Кроме неряшества и неопрятной жизни немало также способствует к лишению здоровья евреев и чрезвычайная их усидчивость, и их пища.

Пища евреев

Пища евреев скудна, многие из них почти всегда употребляют самый жидкий постный суп или редьку, лук и чеснок. Конечно, богатые имеют возможность употреблять и мясо, но зато бедняк употребляет его весьма редко; к этому служат часто и предрассудки евреев. Например, мастеровой, находящийся в христианской деревне на заработках, не употребляет мяса по нескольку месяцев потому, что евреям, по закону талмуда, дозволяется употреблять только мясо животного, которое было зарезано еврейскими мясником шейхедом. В христианской деревне, разумеется, трудно найти шейхеда; поэтому, еврейскому рабочему, находящемуся в христианской деревне, и приходится питаться означенной пищей или печеным картофелем и уже ни чем более (ибо мясное, изготовленное в христианской посудине, еврей тоже не употребляет, считая оное трефным, т. е. скверными по закону). Правил талмуда, находящихся в книге Шулхон-ойрих относительно кушанья евреев, какие из них должны они употреблять и какие нет, столь много, что евреи могут сделать и чистые блюда трефными, нечистыми. Например, если масло скоромного нечаянно попало на сковороду, в которой жарилась говядина, то эту говядину нельзя есть, ибо она треф, поскольку талмуд строго воспрещает смешивать молоко и масло с мясом, на основании следующих слов писания: «да не свариши ягненка в млеке матери его». Из этого раввины вот что вывели: если нечаянно попадет несколько даже капель молока в мясной бульон, то это треф; и если кто молочной ложкой почерпнет что-либо из мясного, то не только кушанье, но и посуда считается треф. Потому-то имеется в каждом еврейском доме, как для мясного кушанья, так и для молочного особая посуда. На молочной посуде, для отличия её от мясной, они делают зарубки, и когда садятся обедать, то строго наблюдают, чтобы не смешивать одну посуду с другой. Они не употребляют молока тотчас после мяса и наоборот. Правила треф распространяются даже и на хлеб, и еврею талмудом воспрещается есть тот хлеб, который был приготовлен не еврейкою, и перед печением которого не была прочитана установленная для сего правилами талмуда молитва. Но если уж крайняя необходимость побуждает еврея к тому, чтобы есть хлеб, испеченный христианином, то он прежде творит над ним молитву и потом уже ест. Если же от хлеба ел христианин, то еврей прежде срезывает ломоть сверху и потом уже употребляет. Впрочем, на употребление хлеба не так еще строго смотрит талмуд, как на употребление мяса; употреблению последнего препятствует кроме талмуда и существующей закон – взимать с евреев коробочный сбор за право резки скота; а через это и делается мясо по дороговизне своей почти недоступными для бедняков. Не менее препятствий евреи встречают и к употреблению рыбы. Об употреблении рыб в книге Моисеевой читаем следующее: «и сих гнушайтеся, им же несть перья и чешуя и всякие гады птичия, иже ходят на четырех, мерзость есть вам» (кн. Лев. II). Поэтому, собственно, и не употребляют евреи некоторых птиц и некоторых рыб. Евреи не употребляют стерлядь, осетрину, а едят преимущественно щуку, начиняя оную фаршем и приправляя луком и перцем. Но если еврей голодает целую неделю, то в шабас у него всего довольно: у каждого еврея найдете на столе и означенную рыбу, и мясо, и цимис (соус), и кугель (лапшевник). Последним кушаньем, как лакомым блюдом, они любят подчивать знакомых христиан, показывая этим, во-первых, то, что евреи изобилуют яствами в священный день шабаса, во-вторых, желают исполнить закон свой, в котором сказано: «и возвеселится в день сей и обитающий с тобою». На этом основании некоторые евреи, более щедрые, пекут отдельный хлеб, шабашковый, для прислуживающих у них христиан. В субботу даже посторонние из бедных христиан нарочно отправляются в вечер шабаса к евреям поделать кое-что, хоть со свечей поснимать, зная, что и за это ничтожное дело евреи угощают вином и куличем.

Платье евреев

Евреи употребляют для одежды сукна из овечьей шерсти и шелковые материи; но одежды, сшитые из материи, сотканной пополам из шерсти с хлопчатою бумагою, они не носят, на основании закона Моисеева. Впрочем, сукна и шелковые материи идут более для богатых; бедняки же носят но преимуществу нанковыя платья; и только в шабас, ради священного дня, наряжаются и сии в шелковые платья, хотя бы они были рваные. У еврея шелковое платье великое дело, а серый армяк и нагольная шуба у них в великом пренебрежении. Мы помним, как общество презирало одного из собратьев своих, исполнявшего должность резака и вместе с тем уставщика, за то только, что он надевал па себя серый армяк и нагольную шубу. Все говорили, что если он носит грубую мужицкую одежду, то пусть отказывается от своих почетных должностей. Пренебрежение нагольной шубой до того простирается, что они избегают ее в невыносимые морозы, и некоторые бедняки надевают на себя сразу несколько платьев, а армяк и нагольную шубу не наденут. Платье евреев должно быть шито непременно конопляными нитками, потому, заказывая оное, еврей дает портному и свои нитки, спряденные еврейкой. И горе тому портному, который сошьет другими нитками: он более работы не получит. А если еврей у христианина купит платье, то перешивает оное своими нитками. Кстати здесь скажем о том, как одеваются евреи: любимый их наряд – длинный до пят кафтан, который вечно в грязи, безобразная шапка штраймель и туфли. Правда, теперь носить такой наряд правительство воспрещает евреям, но некоторые из них, в особенности пожилые или из секты Хасидим, и до днесь не оставляют оный и особенно любят щеголять в нем по улицам в дни шабаса.

Что же касается еврейских женщин, то они носят общепринятые платья, кроме сарафанов, некоторые из них, более состоятельные, подражают даже модам. Но при этом нужно заметить, что иная еврейка нарядится в самое лучшее новомодное платье, на руки наденет кольца и браслеты, но все это наденет кое-как. Она и в зеркало не посмотрится, считая это делом излишним Да если бы еврейка и захотела употребить некоторое время на туалет, то муж от этого уклонит ее и напомнит, что она земля и червь, а наставление мужа для неё закон. Заметить нужно также и то, что еврейки имеют обыкновение стричь и брить волосы свои, и это их чрезвычайно уродует; они сами сознают это, ибо с того времени, как последовал Высочайший указ, запрещающей еврейкам брить волосы, то многие из них воспользовались этим и перестали брить волосы. Но более набожные, следуя внушениям талмуда, воспрещающего носить волосы и ходить с открытой головой, и теперь стригут и бреют их, а чтобы не казаться безобразными – носят парики.

Умственные способности и нравственность евреев

Умственные способности евреев, по нашему мнению, довольно развиты; нам нередко удавалось слышать такой отзыв о евреях и от многих христиан, живших между ними. Xристиане эти говорили, что евреи вообще смышлены. В самом деле, есть между ними очень много людей довольно умных; с иным евреем поговоришь – подумаешь, что Бог весть какое он получил образование, и на деле выходит, что он только и знает свою грамоту, а между тем рассуждает весьма умно.

Нельзя сказать, чтобы евреи были и безнравственны. И между ними редко можно встретить грабежи и убийства, они вообще ведут жизнь мирную. Пьянство составляет редкость между евреями, а если кто из них и выпивает, то весьма умеренно. Еврей не позволит себе безвременно пить вино и тратить свой трудовой грош на водку, разве только к субботнему дню, ради талмудического устава, повелевающего в означенный день творить молитву над вином. Купит оное и выпьет свою маленькую рюмочку, которой не захотел бы и рот марать наш русский мужичек, а еврей, смотришь, поподчует из нее и жену и детей, которым, впрочем, придется лишь обмакнуть в вине кусок кулича. Но не в одном этом видна нравственность евреев, она выражается и в их семейной жизни.

Семейная жизнь евреев

Каждый еврей со своим семейством составляет как бы отдельный малый мир, в котором он владыка и считает священной обязанностью заботиться о том, чтобы его дети не хуже других были воспитаны11. Еврей верует, что за дурное воспитание детей ему придется отвечать Богу в будущей жизни. Жена еврея тоже хорошо ведет себя в семейном отношении; она служит своему мужу доброй помощницей во всем и облегчает его труды своей деятельностью; она никогда не скажет своему мужу, что я не в силах этого сделать, что это дело мужчины. Нет, она берется за все, часто исполняет и дело мужа. Так, известно, что еврейка сидит в своей мелочной лавке более усидчиво, чем сам муж. Кроме того, еврейская жена отличается и супружеской верностью, она не решится на преступление против мужа; во-первых, потому, что она боится Бога и Его грозного суда, ожидающего нарушителей супружеской верности; во-вторых, она боится и развода, который может дать ей муж за её неверность ему. Кроме всего этого, ей страшен и позор, которому она может подвергнуться со стороны собратьев своих; ибо подозреваемую в супружеской неверности презирает всякий, а раввин нередко делает ей явные оскорбления, не справляясь даже, верен ли донос мужа. Просим читателя, обратить внимание хоть на следующий пример. В «Kиевлянине» пишут: «Один из проживающих в Умане еврей подозревал жену свою (впрочем, женщину 55 лет) в неверности, жаловался своим единоверцам. Вышло то, что он едва ли мог ожидать. В один вечер толпа евреев хуседов под предводительством раввина напали на дом подозреваемой в нарушении супружеской верности. В доме в ту пору никого не было, кроме матери и дочери. Несчастная мать, предупрежденная об ожидавшей её несчастной участи, наскоро заперла двери и едва спряталась в амбар, в какую-то бочку. Но толпа, разбив двери и окна, ринулась в дом и после тщательного обыска нашла жертву. Ее вытащили из бочки и начали карать за предполагаемый грех кто палкой, кто кулаками, кто, чем мог. На эту сцену подошел муж, и, увидев последствия своей глупой проделки, стал просить раввина разогнать толпу и освободить жену, но раввин не согласился. Несчастную женщину, ободранную, избитую положили на повозку и в сопровождении шумной толпы везли до городу. Конечно, такие исправительные меры могут направить на истинный путь хоть какую неверную жену, но, к чести еврейских жен, сказать можно, что они и без этого, ради одного страха Божьего пребывают верными своим мужьям.

Кроме упомянутых добрых качеств, которыми отличается еврейская жена, она отличается и хозяйской расчетливостью и экономностью. Еврейка сбережет каждую кроху, добытую мужем, и у неё ничего не пойдет зря; она те самые припасы, которые русская хозяйка употребила бы за раз, непременно разделит на два или на три раза. Такой, пример расчетливости родителей действует и на детей. Мы знаем, как сберегает еврейское дитя подаренную ему отцом копейку; оно не промотает ее, а сбережёт и постарается накопить побольше денег, чтобы сделать себе к празднику обновку. Такие отношения между мужем и женой, детьми и родителями служат отличительным характером семейной жизни евреев.

3анятия, которым преимущественно предаются евреи

Евреи при выборе занятий вообще стараются избрать такое дело, которое бы, по возможности, требовало как можно меньше физической силы. Так, мы видим между ними много портных, сапожников, часовых дел мастеров и проч. Причина, по которой у евреев так развито стремление к мастерству, заключается, как мы и сказали, в том, что они тяжелым трудом заниматься не любят и хлебопашеством почти не занимаются. Поэтому те из евреев, которым не удалось сделаться торговцами, озабочиваются после обучения детей своих грамоте, приучить их к какому-нибудь мастерству, чтобы они могли добывать себе насущный хлеб. Живущие в юго-западных губерниях знают, как города и селения, занимаемые евреями, изобилуют разного рода мастеровыми, знают, как портной еврей усердно приискивает себе заработки не только дома, но и вне своей общины – в христианских селениях; и как, наконец, обшивает он и барина и крестьянина за такую ничтожную плату, на которую иной русский мастеровой не согласится. Да и не только сельские портные, которые шьют не щеголевато, не домогаются большей платы, но и городские портные, более искусные, работают за очень умеренную цену, чтобы добыть копейку, которую евреи особенно любят, и в которой имеют постоянную нужду. Ему нужны деньги и на обучение грамоте детей, и на разные повинности, не только государственные, но и общественные, которые взимаются с каждого еврея и в пользу города и в пользу бедных собратьев своих; словом, безденежный человек считается у евреев плохим человеком; он и по силе талмуда подобен мертвецу. Вот почему каждый еврей старается что-нибудь приобрести, вот почему он охотно трудится. Особенно отличаются трудолюбием и добросовестностью портные и сапожники; тех только из них нельзя рекомендовать, которые занимаются тандетной работой, т. е. рыночной. Такого мастерового нужно избегать, потому что он работает на живую нитку, или нужно предупредить его, чтобы он работал не как тандетный работник, а делал бы добросовестно. А предупредить его весьма нетрудно, если он даст обещание исполнить заказ как следует, то стоит только заставить его побожиться по-своему; пусть скажет он: «ви их бин аид», т. е. «как я есмь иудей» и достаточно; каждый еврей столь священно чтит свое название, что ни под каким видом не употребит оное всуе. Только нужно настоять, чтобы он правильно произносил означенные слова, а если употребит другие, подобные же, тогда не прогневайтесь – он обманет. При этом нужно заметить еще и то, что иные евреи большие охотники божиться по -русски, но эту божбу они и за грех не считают, в этом мы убедились сами. Но какие бы недостатки мы не находили в тандетных работниках, а они все-таки в глазах наших заслуживают более уважения за свое трудолюбие, чем другие еврейские мастеровые, которыми так изобилует еврейский люд.

Кроме портных и сапожников есть между евреями и другие мастеровые, как-то: часовщики, золотых и серебряных дел мастера и проч. Последнее занятие они особенно любят, а если им не удастся сделаться золотильщиками, то, по крайней мере, стараются быть медниками или лудильщиками посуды, но отнюдь не кузнецами; про это занятие они и слышать не хотят. Молотом бить, говорят они, может только здоровый мужик, а мы слабы и нежны, мы более способны к благородным занятиям. Золотых дел мастерство привлекательно и потому для еврея, что научившись мало-мальски делать сережки и кольца, начинают уже ими торговать, ходят из одного места в другое со шкатулкой, наполненной разными галантерейными мелочами, в числе которых находится и его собственное изделие; при этом производятся всевозможные мены старых вещей на новые. Иной торговец, понабив порядочно карман свой, постарается непременно открыть свою галантерейную лавку, и, смотришь, у такого мастерового прибыли гораздо больше, чем у кузнеца, который тяжелым трудом снискивает себе пропитание.

Кроме упомянутых занятий, евреи любят заниматься и медициной. Несмотря на то, что прежде не допускали их в университеты, являлось между ними много медиков, а еще более подлекарей. В каждом еврейском местечке найдете, если не два, то по крайней мере одного подлекаря, над домом коего висит красная тарелочка, показывающая его медицинское занятие, и каждый заболевающий еврей во всякое время обращается к нему за помощью. По первому призыву он бежит со всех ног к больному во всякое время, бежит не только к мужчине, но является в качестве акушера при родах женщины и оказывает ей должную помощь.

Расположение евреев к медицине видно и из того, что во всех полках и командах в фельдшера поступают большей частью евреи. Мы помним, с какой охотой поступали в фельдшерскую школу военного звания воспитанники-контанисты и всегда выходили оттуда знатоками своего дела.

Евреи весьма любят заниматься также и музыкой. Мы это можем доказать тем, что музыкантов евреев очень много почти во всех полках и многие из них учились этому искусству еще дома. Нет в юго-западном крае ни одного города, ни одного местечка, где бы не было сколько-нибудь самоучек-музыкантов, которые играют довольно порядочно, в особенности, духовные стихи и псалмы. Еврейские музыканты, составляющее как бы городской оркестр, веселят не только свою публику, но и христианскую; так, например, в праздничный или воскресный день собирается крестьянская молодежь обоего пола в корчму или просто на городскую площадь, куда приглашают и музыкантов и составляют такое веселие, которое едва ли придется испытать русскому простолюдину. Не обходится ни одной свадьбы ни еврейской, ни христианской, куда бы не были также приглашены еврейские скрипачи и цимбальщики повеселить пирующих. Не лишним считаю заметить еще и то, что еврейский музыкант не ограничивается одним этим занятием, но он и музыкант, и слесарь, и лудильщик и что хотите, только давайте деньги. Если он сам не сумеет сделать заказанную работу, все-таки возмется, отнесет другому еврею похлопочет, а работы уж не упустит, конечно, не без выгоды для себя; словом; незнайка у них не в моде. Наш брат, еврей, говорят они, все должен знать. В самом деле, возложите на еврея какую угодно коммерцию – купить ли, продавать ли что, он постарается всё исполнить. Известно, что в Польше почти ни один помещик не продаст ни хлеба, ни сала, ни шерсти без еврея; еврей всему найдет место и все уладить, как следует. В особенности такими спекуляциями занимаются факторы. Кстати скажем о факторах. Факторство так сильно развито между евреями, что почти каждый бедный еврей, которому не удалось заняться мастерством, промышляет факторством, шныряет по улицам и гостиницам, спрашивает каждого, не имеет ли нужды в услуге. И в особенности испытывают подчас неприятности от излишней навязчивости факторов, вновь приезжие в город, обитаемый евреями. Этого мало, нам рассказывали некоторые офицеры, что когда по делам службы они квартировали у евреев, факторы, в числе услуг, предлагали им переносить их на своих плечах через грязь, за какую-нибудь ничтожную плату. Расказывая все это, они удивлялись, что люди решаются на такие ничтожные заработки. Но нас это нисколько не удивляет, мы знаем, до какой степени простирается бедность в некоторых еврейских семействах, знаем, как дети вымаливают себе у родителей хлеба, а его нет. При всем том, бедный еврей скорее решится на самый ничтожный заработок, чем протянет руку за подаянием12. Евреи имеют склонность также и к подрядчеству. Пронюхав подряд, еврей явится на подряд, Бог весть, откуда. И если усмотрит, что подряд ему не под силу, то пригласит себе в товарищи другого еврея, а дело не упустит. Если же ему нет никакой возможности удержать за собою подряд, то он и для другого похлопочет, и вот каким образом: прежде старается узнать, кто и за какую цену намерен взять предстоящий подряд, и более состоятельному уладит дело. Он предупредит прочих, чтобы не набивали цены, и все это устроит не без выгоды и для себя и для прочих.

О торговой деятельности евреев

Кто бывал в общинах еврейских, тот не станет отрицать, что евреи имеют особенную привязанность и способность к торговле. У них это занятие (гандель) есть как бы наследственное. Дайте еврею 5 или 10 злотов – он накупит воску, табаку и других мелочей, и этим начнет свои торговые обороты, а расчетливость и уменье сберечь добытую копейку даст ему возможность с успехом повести начатое им дело. Так поступают евреи не только в своих общинах, но даже солдаты из евреев во время своего нахождения на службе. Стараются от скудного своего жалованья сберечь несколько копеек и заняться кой-какой торговлей. В свободный час от службы отправляется он на рынок и там, по примеру собратьев своих, накупит старого лохмотья и тут же продаст, конечно, с выгодой; смотришь, во время службы у него накопятся и рубли. Получив отставку, он начинает свободно вести мелочную торговлю, и чтобы беспрепятственно мог оставаться на жительство в России13, он записывается в цех, и тогда уже свободно занимается и торговлей и работой.

Таким-то образом мелкий еврейский торгаш мало-помалу распространяет свою торговлю везде. Нет ни одного города, ни одного местечка в юго-западных губерниях, где бы не было еврейских лавок со всевозможными товарами. Нам говорили, что евреи-торговцы не совсем честно ведут дела свои; мы опасаемся противоречить этому, имея в виду то, что талмудисты, учением которых руководствуются евреи, разрешают им при удобном случае воспользоваться, если только можно, тем, что имеет христианин, и это за грех они не считают. Воровать только воспрещает талмуд, «а туис гойнутер»; все же то, что передано христианином еврею по ошибке, при покупке ли товара или же при размене денег, то этого возвращать не следует христианину, ибо это его собственная ошибка. Потому-то некоторые евреи и за грех не считают принадуть христианина и действительно надувают. Для примера укажем хоть на следующее: какой-нибудь мелкий торгаш, узнав, что у Грицко или у Юрко родился хлеб в изобилии, отправляется к одному из них со штофом водки. Войдя в дом и поздоровавшись с хозяином, говорит: «Я очень соскучился по тебе и потому пришел проведать тебя». Грицко принимает это за истину и, конечно, благодарит за память о себе и вступает в разговор с мнимым своим доброжелателем. Еврей ставит на стол водку и начинает угощать крестьянина и стороной заводит разговор об урожае и тут же намекнет, что он не прочь купить хлеб у него по старой дружбе. На это, разумеется, последует удовлетворительный ответ, в особенности после нескольких рюмок водки. Начинается условие и Грицко под веселую руку, конечно, соглашается на все, а еврей старается делать это при свидетеле, которого нетрудно найти в деревне за рюмку водки. Таким образом, покончив дело, еврей идет домой в надежде, что хлеб будет его. Как ни тяжело бывает Грицку видеть, что еврей, собирает тот хлеб, который не сеял, но согласно условию должен его отдать почти даром. Как жаль таких Грицков, а ведь их немало найдется у нас на Руси.

Нельзя умолчать и о том, как до ныне производилась евреями винопродажа; винный промысел удивительно как был в ходу между евреями; не было ни одного города, ни одного селения в юго-западных губерниях, куда бы не проник еврей и не открыл корчмы. Поляки-паны отводили им лучшие помещения в имениях своих, давали им в прислуги христиан и, словом все, что необходимо для корчмара, и что зависило от них. Евреи были у помещиков и винокурами и продавцами вина. В городах во всех почти домах распродажа вина производилась тоже евреями; этим занимались не только зажиточные люди, но и бедные. Бывало, какая-нибудь бедная вдова скопит рублик другой, отправится к оптовому винопродавцу, еврею же, вымолить у него подешевле ведерко вина, разольет его по графинам и давай размеривать по рюмочкам малороссийцам; этим она достаточно кормилась. Крестьянин принесет ей узел муки, курицу, яичек, а иной и свой последний грош; и не только мужчины все несли из дому за водку, но и жены, привыкшие выпивать, помогали им в этом. Семейные попойки производились не только в праздники, но и в будние дни. Крестьянин, окончив дневную работу, обыкновенно обращался к жене с такою речью: «жинко, сбигай лышин за горелкой»; жена в этом случае повинуется беспрекословно мужу, берет графинчик, а если его нет, горшочик, и отправляется в корчму или шинок. А если не найдет у себя денег, то тащит что-нибудь из дому. Случается, что и без всего отправляется в шинок, надеясь в этом случае на великодушие еврея, который отпустит вина в долг, пометив на стенке, будучи уверен, что кре- стьянин заплатит ему с лихвой. Это еще хорошо, если крестьянин возьмет водки домой, а то беда для крестьянина, если он будет угощаться в корчме, где выпивая рюмочку за рюмочкой, часто должен бывает залатить за то, чем не пользовался: еврей в этом случае постарается насчитать больше денег, чем следовало; и волею или неволею непременно заставит его рассчитаться. И вот именно как: крестьянина, например, постигнет нужда – он прибегает к знакомому благодетелю еврею, а тот и припомнит ему тут же о прежнем долге. Крестьянин начнет, разумеется, извиняться, причем обещает за прошедшие и за настоящие долги уплатить ему вдвойне, даже вдесятеро. Еврей смилостивится, поверит снова крестьянину, который за одолжение кланяется и предлагает еврею в благодарность все, что у него есть: муки ржаной, пшеничной, яиц и проч. и проч. Еврей от этого не отказывается, берет все, что только завидит у мужика, а впоследствии получит и свои деньги с лихвой от крестьянина. Вот почему из всех перечисленных нами занятий была до ныне в ходу между евреями продажа вина. Через это ремесло обеспечивались и те из них, которые не занимались никаким ремеслом и не производили никакой торговли. И чего нужно, было более делать иному празднолюбцу еврею, когда от продажи вина он, как мы уже говорили, имел от крестьянина все, и крестьянин ему делал все. Тот ему за рюмку водки и дров нарубит и в доме кое-что сделает, так что еврей жил как пан, и удивительно ли, что израильтяне, живя так, по большей части до того изленились, что не умеют приняться ни за какую тяжелую работу. Кстати, поговорим об этом.

Характер еврейского рабочего в России

В статье о занятиях, которым предаются евреи, мы, между прочим, сказали, что евреи мало занимаются черной работой. Нет между ними ни дельных земледельцев, ни дровосеков, ни пильщиков и вообще, таких лиц, которые бы были способны заниматься тяжелыми работами, требующими физических сил. Заметно, что евреи особенно избегают земледелия. Хотя известно, что в южной Европе, в Польше и у нас на Руси существуют еврейские колонии, где израильтяне занимаются хлебопашеством, но дело это идет у них незавидно. Нам говорили, что в Херсоне евреи колонисты очень плохо занимаются хлебопашеством. Mногие из них отдают христианам отведенные им земли, или вовсе кидают их и возвращаются в прежние местечки, так что нередко земская полиция вынуждена бывает вызывать их на поселенные места. А ведь как заботилось Русское правительство, чтобы сделать евреев земледельцами, какие щедрые noco6ия оно оказывало им, а что вышло из всего этого? Ровно ничего. Среди евреев и сейчас не видим хороших земледельцев, они и приняться не умеют ни за какие тяжелые работы. Поэтому о еврейских чернорабочих мы можем сказать определенно, что они не отличаются ловкостью, присущей настоящему рабочиму. Кому хоть раз в жизни удалось видеть еврейского чернорабочего, тот скажет о них тоже, что и мы, а именно: в нем не видно никакого навыка к тяжелой работе. Еврей, взяв в руки те вещи, которые составляют принадлежность рабочего, как то: топор, лопату, грабли невольно обращает на себя внимание своим неумением управляться с ними. Глядя на такого рабочего, тотчас догадаешься, что он еврей, потому что владеет означенными орудиями так плохо и вяло, что, право, иной 12-летний русский мальчик, как говорится, за пояс заткнет его. Я это говорю не наудачу, а как очевидец, который родился в иудействе и жил в нем многие годы, следовательно, мог удобно наглядеться на еврейских рабочих и понять характер их. Да и сами евреи доказывают, что они не способны к черной работе, потому что даже беднейшей из них с подобными работами обращается к xpистианам. Он обращается, например, к другим для того, чтобы нарубили ему дров, а это делается не столько от лени, сколько от непривычки и от неумения. Нам помнится, как отзывались о еврейских нижних чинах, служивших в ведомстве путей сообщения, командиры при назначении их на тяжелые работы. Они писали, что евреи не способны и слабосильны для тяжелой работы, и нельзя не согласиться с ними. В самом деле, от кого и когда могли евреи научиться черной работе, когда родители их этим не занимались и детей своих к этому не приучили? Кроме того, еврейский юноша и физически слишком слаб, чтобы заниматься тяжелыми работами, ибо он изнурен более, или менее с самых ранних лет. В самом деле, евреи детей своих с 4-х или с 5-ти лет отдают в свои училища, которые, как мы уже упомянули, есть не что иное, как лачужки лишенные чистого воздуха, необходимого для здоровья человека; в них-то ребенок учится целый день без отдыха и без прогулки, и даже ночью в зимние вечера. Такое ученье продолжается не год, не два, а, по крайней мере, до 13 лет; потому что к этому времени еврейский мальчик обязан ознакомиться с догматами веры и еще более потому, что он освящается возложением на себя богомолия (Тфилин). Но большая часть еврейских мальчиков и все остальное время проводят над книгами. Естественно, что человеку, привыкшему сидеть за книгой, нелегко взяться за соху, нелегко, повторяем, потому, что лучшие годы жизни своей он изнурялся над изучением талмуда. При этом не должно забывать и того, что скудная пища, состоящая из редьки, лука и чеснока, которым мальчик натирает себе кусок хлеба, питаясь им целый день, не очень благоприятно отзывается на его здоровье. Кто после этого не согласится, что такое изнуренное существо, каков еврейский мальчик, не можете быть дельным работником? Нам скажут, что и многие крестьяне едят скудно, и их дети тоже учатся грамоте. Правда. Но христианское дитя в малолетстве лучше и крепче развивает силы свои, оно беззаботно бегает до 7-ми или 8-ми лет в одной рубашке с порядочным ломтем хлеба в руках, который еврей разделил бы на все семейство, да вместо чеснока, с которым еврейский мальчик употребляет хлеб, христианский мальчик прихлебывает оный молоком; а за грамоту возмется только тогда, когда достаточно разовьется его организм. Известно, кроме того, что христианский мальчик учится более в то время, когда родитель его свободен от крестьянских работ. Так как только наступит рабочая пора, то он является помощником отцу своему в поле, в лесу и везде. Таким образом, крестьянский мальчик с детства свыкается с трудом, любит его и смотрит на него как на дело благое и необходимое для человека. Но не то бывает у евреев, они, повторяем, не только не пpиучают детей своих охотно смотреть на тяжелый труд, но даже удаляют их от него. Они не имеют никакой наклонности ни к скотоводству, ни к птицеводству и никаким другим подобным занятиям. Заметно, что евреи избегают даже домашних общепринятых животных, не говоря уже о свиньях, при виде которых, они плюют и которых считают нечистыми, даже собак и кошек можно встретить в редком еврейском доме. Такой взгляд евреев на домашних животных нужно объяснить не столько их расчетливостью сколько тем, что они народ вообще не хозяйственный. Они даже с пренебрежением смотрят и на тех из собратьев своих, которые предаются черной работе. Это увидим сейчас же.

Взгляд евреев на рабочий класс

Указав на недостатки еврейского чернорабочего, мы убеждены, что всякий согласится с тем, что нужно улучшить его состояние, и об этом, конечно, должно позаботиться само еврейское общество. Но в нем-то и заключается камень преткновения: еврейское общество об этом и не думает, ему как бы и не нужно чернорабочих рук. Евреи обыкновенно говорят, что для тяжёлой черной работы созданы гоимы, т. е. все народы, кроме них. Но если бы не нашлось гоимов и пришлось бы работать лицам из их среды, то для этого найдется какой-нибудь недоучка (гамурец), не знающий талмуда. Вообще, взгляд евреев на рабочий класс самый уничижительный. Мы слышали, как начитанные талмудисты и в особенности гордые фарисеи с пренебрежением называют рабочего именем гамурец, что значит земля. Этим выражают они, что рабочий никто более, как бездушное творение, кусок земли. Себя же и подобных себе ученых талмудистов они любят величать именем ганошим, т. е душами. Трудно себе представить, как конфузится рабочий, когда его обзовут гамурецом и как краснеет от стыда. Этим именем он умален перед всеми и бывает вынужден смотреть на свое занятее, как на самый ничтожный труд, лишающий почетного имени между евреями. В самом деле, гамуреца не изберут ни на какую почетную должность, а если изберут, то тогда только, когда он бывает богат, но как только обеднеет, то не замедлят сместить его с должности. Да и в то время, когда он состоит в должности, его недолюбливают, его словами, его суждениями пренебрегают. Заговори он о чем-нибудь, хоть и дельно и здраво, ему без церемонии скажут: замолчите, гамурец, не вашего ума это дело. И он бедный, сконфуженный, вынужден бывает замолчать и только слушать, как говорят другие. Но этого еще мало, что сам гамурец осужден на такое унижение от собратьев своих, такое же унижение простирается и на детей его. Не думайте, читатель, чтобы какое-нибудь порядочное семейство захотело сродниться с ним – выдать дочь свою за сына гамуреца, или своего сына женить на его дочери. Всякая женщина, привыкшая уважать ученого-талмудиста, с негодованием скажет – с какой стати нам губить дочь свою? Лучше выдать за бедного, но ученого, чем за грубого гамуреца. Но нам, быть может, скажут, разве еврейские рабочие не могут быть учеными? – Не могут, потому что они по бедности своей должны были оставить с ранних лет изучение талмуда и заняться мастерством, а те, которые занимаются изучением талмуда, уже не возьмутся за мастерство. А что касается до гордых фарисеев, почитающих единым на потребу сидеть за книгами талмуда, то они и в руки не возьмут рабочего инструмента, они считают это унизительным для себя. Израильтяне, говорят они, должны постоянно поучаться в талмуде, а не упражняться в житейских занятиях, подобно гою-иноверцу, гамурецу. Но мы излишним считаем доказывать, что для израильтян нужно не только сидеть, сложа руки за книгою, а нужно трудиться физически. Этому научает израильтян и древнее его вероучение.

Воззрение еврейского древнего вероучения на труд

Вероучение древних евреев, сколько нам известно, не уклоняло израильтян от труда, но располагало к нему. Сам Господь Бог определил в Ветхом Завете и время и лето, в которое надлежало израильтянам трудиться: «Шесть лет да сееши ниву твою и шесть лет да режеши виноград твой и собереши плод его и проч.». Не ясно ли отсюда видно, что воля Творца нашего была и есть та, чтобы мы трудились и трудились бы честно, не забывая при этом Бога и ближнего, и тогда, по уверению законодателя Моисея, Господь ниспошлет благословение свое на дела наши. «И благословит тя Господь и умножит и благословит плод земли твоея, пшеницу твою и вино твое и елей твой и стадо волов твоих» (Второзак. 7; 13 ?). А чтобы умножилось все у земледельца необходимо трудиться, и нужно сказать, что древние израильтяне примерно трудились. Священное писание оставило нам картину патриархальных нравов и законов Израиля относительно земледелия и скотоводства. Авессалом даже в блистательное царствование Давида, устроил пиршество по случаю стрижки многочисленных стад овец своих. Иосиф Флавий тоже свидетельствует о примерной любви и привязанности современных ему евреев к труду. «Мы не занимаемся, – говорит он, – торговлей, но прилагаем все старание свое к возделыванию виноградников наших и оливковых садов». Вот чем более всего занимались древние израильтяне, вот к чему они преимущественно стремились. Они не искали больших барышей от разных предприятий, они не вели скитальческой жизни полной опасностей, но довольны были семейной покойной жизнью и малыми заработками, и за такое ограниченное желание Господь благословлял их многими благами. Они покоились под тенью виноградных лоз и финиковых деревьев, иные от скотоводства имели полное довольство и радости, они видели стада свои «скачущими на тучных пастбищах». Читатель, наверное, спросит, почему же нынешние израильтяне, потомки достопамятных земледельцев, оставили любимое занятее отцов своих? Чтобы решить этот вопрос, нужно, считаю, обратить внимание на нижеследующие обстоятельства.

Обстоятельства, неблагоприятно влияющие на положение еврейского рабочего

Евреи со времени рассеяния своего по лицу земли по необходимости должны были оставить любимое занятее предков своих, т. е. земледелие, и заняться таким делом, которое судьба назначила им. Так, например, во время нахождения их в плену, закон Римский заставлял всех евреев и самарян, живших в прибрежных местах Сирии и Египта, производить хлебную торговлю14. Только те из них могли отказаться от этого, которые представляли доказательство, что они не имеют к сему средств. С этого времени начала прививаться еврейскому народу торговая деятельность. Евреи увидели, что одни только приобретенные капиталы могут им снискать снисхождение во всех областях империи, где они в рассеянии своем обитали, и потому скоро пристрастились и к прочим промыслам. Торговля рабами составляла другую отрасль деятельности, которой евреи занимались в Римской империи и в Константинополе. Еще более усилилась торговая деятельность больших еврейских компаний в средние века, во-первых, потому что тогда большая часть христиан предалась восточной лени, а во-вторых, и сама обстановка тогдашней жизни евреев располагала их более к торговле. Известно, какое гонение и преследование претерпевали евреи в средние века15. Христиане везде чуждались, как прокаженных, а если где-то позволяли им жить, то это обходилось евреям очень дорого. Поселившись в какой-либо христианской стране, они не могли положительно знать, долго ли им придется тут жить, и как долго они могут владеть тем имуществом, которое они приобрели в течение многих лет, потому что нередко отбирали у них имущество, дома и изгоняли их вон. При таких гониях, окруженные со всех сторон опасностями, выгодно ли было евреям стремиться к прочной оседлости, когда, они не знали, для кого будут прилагать руки свои к земледелию, когда в один несчастный день все их имущество могло быть отнято? Поэтому, повторяем, они более заботились о приобретении денег, которые в случае изгнания, могли быть унесены с собою.

Итак, вот по каким причинам евреи, как нам кажется, оставили занятия предков своих и предались всецело торговле. Это занятие сделалось у них, как бы наследственным и начало переходить от отца к детям и таким образом перешло и к нынешним евреям.

Теперь укажем на другие обстоятельства, не благоприятствующие земледельческим занятиям евреев. К обстоятельствам, неблагоприятно влияющим на положение еврейского рабочего, могут быть отнесены и некоторые правила позднейших раввинов. В Талмуде Иад-гахазака, раввин Мамонид увещевает евреев упражняться постоянно в Законе Божьем и, особенно, в изучении талмуда. Вот подлинные слова его: «каждый израильтянин, – говорит он, – обязан изучать Тору-мишне, т. е. Библию, Талмуд – гмаре. Именно каждый, – восклицает раввин, – кто бы он ни был, бедняк ли или богач, здоровый или страждущий, юноша или дряхлый старик, даже бедняк, просящий милостыню, даже человек, обремененный большим семейством, все обязаны определить себе известное время для изучения Торы днем и ночью, потому что сказано: «мысли о ней т.е. о торе днем и ночью» (Иисус Навин, глава 1-я). Хотя из вышеприведенного талмудического текста видно, что поучаться талмуду обязаны не только люди, имеющие возможность к этому, а каждый израильтянин, но почтенный Мамонид-раввин, как бы боясь, чтобы иной мастеровой ради множества дел не оставил бы заниматься талмудом, предупреждает такого следующею речью: «Если ты, израильтянин, ремесленник, то раздели время свое так: три часа только употреби на работу, а остальное время занимайся изучением Торы и Талмуда». На этом-то основании большая часть еврейского люда употребляет много времени на книги – на изучение талмуда и на исполнение множества мелочных обрядов, установленных раввинами, которые также требуют скорого и не отлагательного от каждого еврея исполнения. Представьте, раввины навязали евреям 618 заповедей или приказаний (Таряг Мицвис), которые столь обременительны для поклонника талмуда, что он, исполняя их, не имеет времени заняться не только земледелием, но и хозяйством. Одна лишь торговля дает ему возможность прочитывать многочисленные ежедневные молитвы и снова приняться за Талмуд.

Талмуд, со своей стороны, тоже немало оторвал еврея от первобытных занятий его предков и ввергнул израильтян в праздность и бездельничество. Доказательством этому уже служит то, что евреи караимы, отвергающее Талмуд, следуя одному лишь закону Моисея, всегда охотно занимались и теперь занимаются земледелием и прочими хозяйственными занятиями, к чему весьма трудно приучить еврея-талмудиста.

И так мы находим много причин, не благоприятствующих еврейским рабочим. Немало препятствовал им и закон Русского государства, существовавший доселе. Что он препятствовал, это видно из того, что евреи с неописуемой радостью приняли Высочайший указ о еврейских рабочих от 1865 года, улучшивший их положение.

Значение для еврейского рабочего класса указа от 16 июля 1865 года

Известно, что до обнародования Высочайшего указа от 16 июля 1865 года, дозволяющего еврейским ремесленникам свободно жить по всей России, они обязаны были исключительно жить в тех городах, которые были отведены правительством для еврейского народонаселения. Хотя были случаи, что некоторые еврейские мастеровые, надеясь на свою ловкость и умение работать, отлучались на время от места своего жительства и проживали в некоторых русских городах, не имея на то законного нрава, но это было исключение. Поэтому и те, которым удавалось это, не могли рассчитывать на долгое пребывание в таких городах, следовательно, они не могли спокойно заниматься делами своими. Указ от 16 июля, дающий право еврейским мастеровым жить по всей России, дал этому делу другое направление. Еврейские мастеровые, не находя дома работы, могут теперь свободно жить в разных городах России. И еврейские мастеровые не замедлили воспользоваться дарованною им милостью, они почти везде начали появляться. Теперь едва ли не в каждом русском городе можно встретить еврейских портных, сапожников, золотых и серебреных дел мастеровых и многих других. Впрочем, нам удалось слышать, что некоторые евреи не решаются оставлять место своего жительства, несмотря на то, что там им не так удобно добывать себе насущный хлеб. С первого взгляда это может показаться странным, но если вникнуть в жизнь и положение еврея, то это очень естественно. Привычка к месту рождения, к своему дому и к заведению много значит, в особенности для бедного труженика, который быть может, не имеет и средств на переселение. К тому же еврею не так легко расстаться со своим кагалом, т.е. старейшинами общества, которые руководят им в общественной жизни, не легко расстаться с раввинами, которых он так искренно любит. Наконец, не легко лишиться и меламадов (учителей), которые научают юношество по вкусу евреев, а это столь важно для них, что они, как мы сами видели, живя в России многие годы и довольно зажиточно, все-таки стремятся уехать на свою родину, чтобы дать детям своим талмудическое образование, чтобы сделать их учеными даенными т. е. судьями, учителями или резаками – словом сделать их такими, какими они не могут быть, живя в России. Вот все это немало препятствует еврейскому мастеровому оставить жительство свое и ехать в Россию. Но те, которые преодолели все препятствия и все предубеждения, и решились оставить свой край, воспользовавшись благом, дарованным им правительством, не нахвалятся своей новой жизнью и настоящим положением, каждый от всего сердца благодарит Бога, Государя и правительство за оказанную им столь великую милость. «В России, – говорил нам на днях один почтенный еврейский мастеровой, – можно, слава Богу, жить, можно кормиться. Вот мой брат – медник еще недавно только прибыл сюда, а имеет уже работы вдоволь. Ведь вы знаете, что мы, евреи, не любим дремать, мы не заставим заказчика какой-либо работы долго искать себя или наши вывески, еврей – сам вывеска, он не поспесивится наклонить голову и предложить свои услуги кому бы то ни было».

«С этим я совершенно согласен, – сказал я еврею, – но все-таки найдутся и такие люди, которые не одобрят еврейского мастерового за его излишнее искательство?» «Правда, – ответил израильтянин, – подчас это надоедает, но все же, кажется, легче отказать рабочему, если не имеется в нем надобности, чем искать и упрашивать другого, чтобы он ко времени сделал взятую им работу, что бывает нередко – не правда ли?» Тут мне живо представилось следующее обстоятельство, подтверждающее все сказанное им. На днях жаловался нам один наш хороший знакомый, что он целую неделю не мог упросить русского резчика печати, чтобы он сделал ему оную, так как он имеет в ней необходимость при занимаемой им новой должности, тогда как вновь приезжий резчик – еврей предложил мне вчера подобную услугу и сегодня уже оную исполнил. «И видите, – говорил он, показывая печать, – она сделана весьма не дурно и за умеренную цену». При такой заботливости приобретать работу и при аккуратности в исполнении заказа евреи – мастеровые в пространной России, естественно, не будут без дела, а, следовательно, и без хлеба. А этому они обязаны указу от 16 июля.

Итак, вот насколько благодетелен означенный Высочайший указ для еврейского труженика, которому по милости оного отворена широкая дверь всей русской земли. Это благо столь высоко, столь важно со стороны истинно просвещенного человечества, что человек, любящий ближнего, не в силах приостановить себя, чтобы не сказать доброго слова о тех, которые были виновниками означенного блага, дарованного евреям. Что же касается последних, то они приняли высочайший указ как величайшее благо, приняли с чувством живейшей радости и благодарности к издавшему его. Он обрадовал не только тех, которых прямо касается, но и всех вообще евреев. Надобно было видеть, с какой быстротой они сообщали его друг другу, с каким восторгом читали его грамотные неграмотным.

Мы видели сами, как в городе Новгороде казенный раввин израильтянин сообщал собратьям своим этот указ. «Вот друзья, – говорил он, – послушайте, какую милость являет нашим братьям милостивый наш Государь Александр Николаевич». При чтении заметен был душевный восторг в каждом слушателе.

Да, указ от 16 июля, дозволяющий еврейским ремесленникам жить во всей России весьма благодетелен для них. Дай Бог, чтобы еврейские ремесленники и все прочие, которым дозволено жить в России достойно бы воспользовались этою милостью и не употребили во зло ту благость, которую являет им русский царь и русский народ.

Как смотрят евреи на нарушение государственных законов

В настоящее время более образованные евреи, хотя поняли великую заботу о них милосердного Русского Государя и всю благость, которая изливается на них, особенно в настоящее время, стали с уважением смотреть на государственные законы, однако большая часть евреев доселе еще не могут привыкнуть к честному исполнению всего того, что повелевает им, как гражданам России, выполнять закон Русского Государства. Многие, говорим, и за преступление не считают сделать то, что воспрещает государственный закон. Примером тому служат их нечестное занятие контрабандой, укрывательство от рекрутства очередного еврейского семейства, утаивание душ мужского пола при ревизии и т. д. Все это делается ими так ловко и скрытно, что нет почти никакой возможности самому деятельному чиновнику уследить за ними. И делая так, совесть еврея остается совершенно спокойной, и это потому, что евреям кажется преступным лишь то, что запрещает им талмуд, а талмуд нисколько не вопиет против подобных преступлений, напротив, он еще разрешает при случае пользоваться еврею христианским добром. А ведь казна есть также богатство русского народа. Так чего же еврею бояться делать ей ущерб, хотя бы, например, посредством контрабанды. Но ведь от этого понесет убыток русский народ, еврею невдомек об этом думать. Что тут щадить гоимов, т. е. христиан, скажет каждый из них. Неужели нет никакой возможности, спросит читатель христианин, к искоренению такого зла? Почему, например, раввинам не заговорить об этом? Не станут и они говорить об этом. Нам кажется, что если бы явился контрабандист к раввину и сказал бы ему, что он намерен заняться этим делом, то он не возбранит ему, но еще скажет: «с Богом, в добрый час». А о прочих евреях и говорить уже нечего, они один другому помогают взаимно в подобных делах. Стоит только контрабандисту провести товар через границу, то уже все прочие евреи будут помогать ему в этом, они живо перевезут этот товар из одного места в другое, и концы в воду. И, несмотря на то, что их преследуют за это, они так ловко ведут эти дела, что редко удается поймать их. И вот именно почему. Положим, что таможенный чиновник каким-нибудь образом узнал о месте укрытия контрабанды и вздумал бы учинить обыск, евреи, по какому-то чутью, пронюхают об этом и не замедлят дать знать, контрабандисту. Даже постороннее лицо, не состоящее в связи с контрабандистом, долгом почтет сделать то же. Известно, что евреи живут весьма дружно между собой, и каждый считает даже себя счастливым, когда он может сотворить мицве, т. е. избавить своего собрата от несчастья. Поэтому-то первый, узнавший о поездке чиновника, тотчас дает знать контрабандисту, что поехал хапун, т. е. таможенный чиновник, искать у вас трейфен схоре, т. е. незаконный товар. Узнав о сем, контрабандист свое дело сделает или спрячет так хорошо товар, что его не найдут, или увезет подальше. И куда бы ни приехал контрабандист и ни шепнул бы, что он везет трейфен схоре, сейчас явится фура с лошадьми и увезет наскоро товар. И это делается, дотоле пока не достигнут того места, где более возможно сбыть такой товар.

Теперь скажем, как смотрят евреи на преступление укрывательства от рекрутства. Они и это не только не считают за преступление, но и обязанностью считают укрыться от рекрутства. И мало того, что очередной еврей старается скрыть самого себя, он долгом считает избавить даже своего собрата от рекрутства. Мы хорошо помним, как евреи увозили из казарм малолетних рекрутов евреев. Об этом мы можем сказать, как о факте, совершившемся на наших глазах. По вступлении нашем на военную службу мы находились в числе многих других евреев в казарме Подольской губернии. Там-то нередко случалось, что безвести пропадали молодые еврейские рекруты. Бывало капрал, утром считая рекрутов, рад бывает, когда все они окажутся налицо, а то, смотришь, двух или трех не досчитается. И это продолжалось дотоле, пока это преступление не обнаружилось. Обнаружилось же оно следующим образом. В один осенний темный вечер какой-то рекрут вышел на улицу, к нему подошел еврей схватил его и стал усаживать на подводу. Испуганный рекрут закричал. На этот крик выбежал унтер-офицер и, узнав от рекрута о причине крика, побежал за евреем, но ему, как пешему, трудно было догнать его. После этого случая побеги не повторялись, ибо, узнав о сем, гарнизонный командир усилил конвой. Бывали побеги только тогда, когда партия рекрутов евреев проходила через город Бердичев, но и против этого приняты были меры, гарнизонный командир приказал партионным офицерам, проводя партии через Бердичев, быть как можно осторожнее, и они точно исполняли приказание своего командира. Нам помнится, когда, нас водили через Бердичев, то партионный офицер наш, к каждой подводе приставил по конвойному и приказал строго, чтобы они никого из нас не спускали с подвод, а равно, не допускали бы и к нам евреев. Поэтому, как евреи не вертелись около нас, не могли ничего сделать, как только повздыхать и поплакать. Многие бросали нам деньги на подводы и просили нас чтобы мы не крестились, а хранили веру отцов наших. Нам скажут евреи, что же в этом особенного, ведь и русские рекруты тоже бегают? Правда, делают некоторые и из русских рекрутов то же, но разница в том, что русский рекрут убежит только сам, и, попав в первое селение, ему трудно укрыться, потому что каждый крестьянин, узнав о нем, почтет своим долгом представить его начальству. Каждый крестьянин скажет ему, что грешно бегать со службы царской, и что если он пошел служить, то должен служить честно и правдиво, как велит присяга, служить верно Государю и Отечеству. А еврей скажет ли это? Скажет ли это даже раввин? Он скажет, но не то, а совсем другое. Мы помним, что когда последовал Высочайший указ брать евреев на военную службу, то с каким криком (гвалд) и упорством ставили они рекрутов. Ведь нельзя было одним кагальникам, без помощи полиции, справиться с очередным семейством. Нужно было ночью, и то внезапно, напасть на очередное семейство, чтобы взять с него рекрута. А то, не только не удастся взять рекрута, а еще придется потерпеть побои. А раввины ведь знали все это, но не один из них не сказал, что если евреи живут в России под защитою россиян, то и им, как гражданам России, должно ставить наравне с русскими рекрута. Но раввины вместо этого говорили совсем другое. Они говорили, что последовавший Высочайший указ брать евреев на службу, есть гзар мин гашумаем, т. е. кара, ниспосланная на них с неба самими Богом. И это за то, что они не хранят веру свою и закон талмуда, и что нужно принести Богу покаяние, умилостивить Его постом и молитвою, тогда Он отвратит этот указ от них, и, вместо них, будут по-прежнему отправлять эту повинность гоимы, христиане. Вот какого рода назидания не редко слышали и слышат сыны Израиля от раввинов. И можно ли ожидать иного поучения от тех, которые привыкли учить и одно лишь толковать, что Иерушулаем, т. е. Иерусалим, есть отечество Израиля, а не хиц лорец, т. е. никакая иная земля! Туда должны быть постоянно обращены взоры сынов Израиля, и оттуда только должны они ожидать спасения и избавления. Поэтому-то евреи, где бы они ни жили, не могут, но нашему мнению, искренно любить и считать эту страну своим отечеством. Это подтверждается тем, что евреи ежедневно молят Бога об избавлении их от этого плена (т. е. где они живут) и ввел бы их в землю обетованную. Вот эта молитва: «к Иерусалиму возвратись Ты, Господи Боже наш, со свойственною Тебе милостью, и пребывай там вечно, как сказал Ты некогда, Сам созижди в наши дни святой дом Твой и престол Давидов уготови как можно скорее во времена наши» (кн. Сид. стр. 60). Нередко в этом духе евреи воспевают в праздники, особенно за пасхальной трапезой: «ныне мы здесь, а в следующем году будем в Иерусалиме; ныне мы здесь рабами, а в следующем году будем в Иерусалиме господами» (кн. Сид. стр. 274). После всего этого может ли еврей думать и заботиться об охранении иного какого-либо отечества, когда он, живя где бы то ни было, стоит как бы на пути к шествию в Иерусалим. В самом деле, многие евреи, томясь долговременным ожиданием быть в Иерусалиме, и видя все ожидания несбыточными, по приближении старости кидают дом и все прочее, кроме денег, и едут в Иерусалим, чтобы узреть этот священный город и умереть там16.

О еврейской присяге

Присяга считается у евреев весьма важным делом. Нужно сказать, что они и обыкновенной клятвой дорожат. Еврей не произнесет имени Бога всуе, он знает, что заповедь Иеговы запрещает ему употреблять имя Бога. Поэтому, когда еврей бывает в необходимости божиться, то он, вместо того, чтобы произнести имя Бога, произносит другие слова, соответствующие святому имени Иеговы. Так, например, говорит он: «Шем, элогим, Адонай», т. е. Всевышний, господствующий и проч., или же: «Ви их бин аид» т. е., как я есмь иудей. Этим ограничивается как он, так и тот, кто принуждает его к клятве. Итак, если обыкновенная клятва столь важна для евреев, то тем более для них важна торжественная присяга, которая дается ими в синагоге. Да, эта присяга для евреев столь священна и столь страшна, что набожный еврей готов все отдать тяжущемуся с ним еврею, чтобы только избегнуть присяги; ибо присягающий, даже в правде, всегда мучается совестью: он убежден, что если он, например, по неведению своему клялся во лжи, то эта клятва падет не только на его самого, но и на детей его. Вот этого-то и боится каждый еврей. Если присяга так важна для еврея в отношении к еврею, то, тем не менее, она необходима и при столкновении хистианина с евреем в житейском быту. Столь же полезна она и правительству, желающему, например, побудить еврея к верности службы или чему-нибудь другому. Известно, что если еврей согрешит против своего собрата, или против закона талмуда, то он, сознавая это тяжким грехом, не скроет и сам этого. Он не замедлит явиться в молельную с покаянием и молитвою и будет бить себя в грудь дотоле, пока не вычитает молитву, разрешающую его от греха, а сделав обиду христианину, он, как говорится, не охнет, от него трудно будет допытаться чего-либо в случае надобности и государственному чиновнику. Что же сделает христианский судья при разбирательстве еврея с евреем или с христианином. Совсем дело другое, когда еврей будет иметь дело со своим собратом в своем суде (Бездине), этот суд может виновника талмудическими увещеваниями привести к раскаянию так, что дело обойдется без присяги. А христианский судья, спрашиваем, что может сделать в этом случае? Какими мерами приведет еврея к сознанию, или чем побудит он свидетелей быть верными в своих показаниях, как не присягою? Но и эта мера, как единственная, для судьи тогда только может быть действительной, когда еврей будет присягать по всем правилам закона талмуда. Известно, что евреи в высшей степени соблюдают обрядность свою. Закон обрядовый так у них силен, что они каждое мелочное правило, установленное раввинами, чтут наравне с законом Моисеевым. Следовательно, не соблюдение одного из обрядов присяги делает ее в глазах еврея уже не столь действительной. В подтверждение сего не лишним считаем сказать то, что мы слышали от евреев, присягавших в окружном суде. На вопрос наш нравится ли им новый христианский суд? Один из присягавших сказал: «суд-то хорош, да присягу-то дают не по-нашему, т. е. не с соблюдением всех наших обрядов. И помилуйте, что за присяга в суде, то ли дело, если бы мы присягали в синагоге у священного нашего киота перед отверстыми дверями его, что изображает отверстие самого неба; не напрасно же у нас встают все, когда отворяют двери киота, во время богослужения. И толи бы было дело, если бы раввин прочел грозную проповедь, и зажгли бы черные свечи, как это делается у нас в синагоге. А то ничего этого не было, а пробормотал какой-то солдат без шапки присяжный лист, и мы стояли все с открытыми головами, и все тут. А по нашему закону, как вы знаете, исполнять какой-либо обряд без шапки – грех»17. То же самое слышали мы и от казенного раввина. Он даже заявлял о сем и в суде, но ему ответили, что присяга дается в суде, и может быть даваема в случае отсутствия раввина и каждым евреем. Странно, подумал я, отчего же это не делается в общинах еврейских, тем более, что в нашем Моисеевом законе сказано, что одни служители алтаря Господня могут совершать обряд присяги: «и да приступят жрецы левита, яко сих избрал Господь предстояти ему». После сего, с какой же стати будет отправлять присягу не призванное лицо и достигнет ли она цели? Согласитесь, что такая присяга есть находка только для нечестного еврея, он и за рубль присягнет; а каково-то тому, которому придется иметь дело с нечестным евреем? Такой, наверно, желал бы, чтобы присяга давалась в синагоге. В самом деле, подумали мы, почему бы не давать присяги в синагоге, тем более, что это, сколько нам известно, было и желание правительства. Не знаем, как теперь при новом судопроизводстве, а на форме присяги, составленной по Высочайшему повелению для евреев, прямо сказано, что присяга дается в синагоге или молитвенной школе. Как же она дается?

Она дается раввином и двумя евреями, которые составляют по обычаю их веры третейский суд (Бездин).

Приводимый к присяге снимает верхнюю одежду и надевает китель18, становится лицом к киоту на сей случай открытому, перед ним стоят на столе две зажженные свечи и лежит пергаментный сверток торы19. Раввин читает приготовляющимся к присяге увещание. Вот нечто из содержания его: «Я объявляю тебе, что священные наши законы повелевают нам, сынам Израиля, соблюдать даваемые нами присяги, поэтому предостерегаю тебя от оскорбления священного имени Божьего клятвопреступлением. Ведай, что это есть тяжкий грех». А свидетелю он говорит: «Если слышал что-нибудь или знаешь о чем-либо, сделанном против закона, и оное скрываешь, то ты есть преступник заповеди. Знай, что за сие презрен, будешь Богом в будущей жизни. Знай, что весь миp потрясся, когда Бог сказал: «не приемли имени Бога твоего всуе». Обо всех преступлениях Моисеева закона сказано, что они очистятся, но клятвопреступление – никогда. Если сию даваемую тобою присягу пред Богом и святую Его тору нарушишь, то сим сделаешься отступником от своей веры и лишишься названия иудей. И всякое постигающее тебя за нарушение сей присяги наказание от начальства будет уже наказанием с небес, назначенным и от них на тебе исполненным за оскорбление святого имени Божия. Так, в предании нашем сказано, что наказание царя Седекии за преступление данной им вавилонскому царю клятвы, было с небес ниспосланным за оскорбление святого имени Божия». По окончании сего чтения свечи, стоящие на столе перед киотом, гасятся, и раввин говорит присягавшим по-еврейски: «как гаснут свечи сия, так погаснет твоя душа, когда нарушишь даваемую тобою, пред нами, клятву». Присягавшие отвечают на это: «аминь». После сего раввин передает сверток (тору) в правую руку присягающему, и он сам читает присяжный лист на еврейском языке20. Потом подписывает оный раввин, и члены бездина подписываются свидетелями присяги в том, что они в точности исполнили свою обязанность.

Несколько слов о том, как думают в настоящее время евреи о христианстве, и каково их отношение к христианам

Из предыдущих статей моих21 читателю отчасти уже известно, каково отношение евреев к христианам. Евреи, вообще чуждаются христианства и именно потому, что они считают оное противным своему закону и своей вере, хотя, в сущности закон ветхий и верование истинно древних израильтян, каковы были патриархи, состояли, главным образом, в ожидании грядущего Христа Мессии, который и пришел в определенное пророками лето. Иудеи, худо уразумев пророческие предсказания о божественном величии Спасителя и Его духовном владычестве, ожидали Мессию как царя и завоевателя вселенной, но увидев Христа в уничиженном и умаленном состоянии, они не хотели, не хотят и нынешние евреи, признать, что Иисус Христос есть их ожидаемый Мессия. Поэтому отношение евреев, как прежних, так и нынешних к христианам одинаковы. Нынешние евреи вообще говорят, что они должны жить так, как жили их отцы. Кого любили предки наши, говорят они, того должны любить и мы, а кого чуждались они, того должны чуждаться и мы; а известно, как велика была вражда древних евреев к христианам. Мы не будем здесь касаться жизни Иисуса Христа и обстоятельств его смерти, довольно сказать одно, что божественный проповедник Евангелия и главный основатель христианства умер на кресте жертвой ненависти фарисеев и законников, которые не могли терпеть нового духа евангельской проповеди. Не лучше была и участь Апостолов. Мы знаем, что они по смерти Иисуса Христа, проповедуя Евангелие, обращали по несколько тысяч человек к Христу и за сие претерпевали многое. Они нередко призываемы были старейшинами иудейскими на суд. В Иерусалиме апостола Петра и его сотрудников заключили в темницу, и потом по проискам иудейских священников были подвергнуты там побоям (Деян. гл. 4 ст. 3). Чему также подвергался и апостол Павел за проповедование имени Христова. Однажды иудеи, увидев его в храме, возмутили весь народ и наложили на него руки, и когда апостол защищал святое дело Христово и себя и говорил, что он был самым ревностным иудеем, гнал до смерти последователей учения Христова; но когда на пути в Дамаск услышал он небесный глас, призывавший его к Христу и к учению апостольскому, то уверовал во Христа как в Мессию и с того времени он, согласно воле Божьей, начал возвещать евангельское учение (Деян. гл. 21, ст. 27). Иудеи, услышав это, подняли крик, метали одежды и бросали пыль на воздух, и кричали тысяченачальнику – «истреби от земли такого, ибо ему не должно жить» (Деян. гл. 22, ст. 22 и 23). Ненависть иудеев была так велика к христианству, что простиралась не на одних апостолов, но на прочих последователей Христовых. Первый мученик, запечатлевший своей кровью истину евангельской проповеди и божественности Иисуса Христа, был Стефан. Призванный в синедрион, он произнес речь, исполненную силы истины, но она не спасла его от злобы ослепленных судей и ярости черни: выведенный за город он был побит камнями, как хулитель Бога и Моисея (Деян. гл. 7). И один ли Стефан за ревность свою Христу пострадал. Церковь Христова сохранила нам в своих преданиях память многих мучеников, погибших в Сирии и Африке, где евреи были главными виновниками гонения. Конечно, теперь евреи, живя в зависимости от христиан, не могут уже преследовать ни христианства, ни самих христиан, но, тем не менее, отношение их к христианству остается еще враждебным. Раввины и талмуд поставили в область иудейской религии такую преграду, что ни века, ни времена не могли сокрушить ее и сблизить иудеев с христианами. Мы видим, что евреи еще доселе остаются такими, какими они были многие века тому назад, и это именно потому, что в них сильно вкоренены самые дурные и превратные понятия об Иисусе Христе и Его последователях. Много басен у евреев об Иисус Христе, но мы умолчим о них, скажем только, что они ничтожны сами по себе, но гибельны для евреев, ибо в них верует с убеждением каждый из них и передает их и малолетним детям своим, а поэтому прежде, чем еврей вырастет, становится уже готовым врагом Христа Спасителя. И вот до какой степени простирается эта ненависть в сердцах евреев от большого до малого. Известно, что прежде военные училища солдат-новобранцев, или, как они назывались, батальоны военных кантонистов, наполнялись еврейскими малолетками, которыми евреи выполняли рекрутскую повинность. В этих училищах научили нас, в бытность кантонистами, русской грамоте, и читать давали нам более отрывки из священного писания Нового Завета. Мы читали все, но, бывало, как увидим имя – Иисус Христос, то каждый из нас выскабливал оное перочинным ножичком, так что мы перепортили все книжки. Однако делали мы это до тех пор, пока христианский законоучитель не объяснил, что сынам израилевым не должно чуждаться Владыки Израиля. Одно это уже показывает, как враждебно смотрят иудеи на Христа Спасителя. Но вот еще более разительный пример, подтверждающей эту ненависть. Страшно вспомнить, какую богопротивную выходку иногда дозволяет себе еврей фанатик творить в посмешище Христу. Раз, как теперь помню, в один еврейский праздник (Симхес торе, т. е. радость о священном законе) жители нашего местечка, конечно евреи, собрались попраздновать к одному богатому фанатику, еврею же. Когда стало смеркаться, хозяин дома принялся закрывать ставни, опустил шторы, чтобы христиане каким-нибудь образом не заметили его выходки, и зажег свечку. Когда все это сделал, он снял с себя платье и полунагим вскочил на стол, прислонясь к углу, и желая точнее представить из себя распятого Христа, наклонил голову, простер руки, держа их как бы пригвожденными к кресту. И смотревшие на это смеялись, и когда мы, дети, начали расспрашивать у отцов о причине представления и насмешки, то они отвечали, что когда-то был на земле Христос, прослывший Мессией, в коего уверовали христиане, и которые чтут Его Богом и изображают Его на иконах в таком виде. Рассказывая это, они внушали нам сильную ненависть ко Христу. После этого удивительно ли, что еврей, как мы уже говорили, прежде чем вырастет, становится врагом Спасителя и святой Его церкви.

Евреи, в особенности фанатики из секты хасидимов, сильно презирают христианскую церковь. Проходя мимо оной, отворачивают лицо и говорят: «шакец тешакцено», что значит, «да будет место сие отвержено и попрано», причем нередко плюют, приговаривая – «пумахшемой везохрой», т. е. «да изгладится память о семь», однако, когда плюют, то оглядываются – нет ли вблизи христианина, тогда из боязни этого не делают. Вспоминая о семь, нам становится грустно, что они делают так, преимущественно когда проходят мимо православных храмов. Делают это не потому, чтобы они имели что-нибудь особенное против русских, нет, им противны православные храмы потому, что они украшены св. иконами, которые, как мы уже выше заметили, евреи считают противными второй заповеди. Еврея немало смущает и то, что православные ходят по улицам со св. иконами и хоругвиями, глядя на это, они с презрением говорят, что это билдер, т. е. боги, которым покланяются русские. А между тем сами некогда древние евреи охотно смотрели на медного змея, изображенного Моисеем в пустыне, и, глядя на него, получали исцеление те, которые были уязвлены змеем. Также с благоговением смотрел весь Израиль и на св. кивот и на столп огненный, путеводивший его. Да и нынешние евреи, осуждая христиан за почитание и поклонение иконам, сами в высшей степени чествуют свою тору, т. е. сверток, на котором написано Пятикнижие Моисея. Чествуют также и свою мезузе22, которая прибита к косяку двери каждого дома, и к которой входящий в дом прикладывается и лобызает как святыню Божью. И после всего этого как же осуждать христианина за почитание икон, но как бы то ни было, а евреи ненавидят православную церковь, ненавидят православное христианство. Удивительно еще и то, что они не очень-то любят русский язык, хотя и говорят по-русски, но говорят как бы по необходимости, ибо они иначе не могут и объясниться с русским человеком, между собою же они говорят на испорченном немецком языке. Мы уже выше заметили, что евреи переводят свои книги на свой жаргон, но никак не на русский язык. Этого мало, иные фанатики вовсе по субботам не говорят по-русски, полагая, что сим оскорбят они свой язык, который они считают языком священным и выше всех наречий в мире. Так важно думают евреи не только о своем наречии, но и о самих себе; они воспевают в день субботний «атоэход вешимхо эход», «Ты един, Господи, и Израиль един, и несть ему подобного в целом мире» (кн. Сидер стр. 75). Но пусть бы себя евреи хвалили, как им угодно, лишь бы не оскорбляли других верований, так нет, они, как мы выше заметили, не терпят христианства. Не терпят и клянут не одно только христианство и христиан, но и все народы земли и молятся о гибели их, говоря: «шефоих гамосхо эл гагоим», т. е. «излей ярость твою Боже на языки иже не ведаша Тебя» (Смотри пасхальный обряд в книге Седер гагодо). Вот и еще другого рода проклятие, которое произносят также евреи на всех людей во время утреннего и вечернего богослужения: «хвала Тебе от нас, Вседержитель», говорят они, – «олейну лешабеах», что «Ты создал нас не гоями», т. е. не христианами, «и не такими как все языки, участь которых ничтожна пред Тобою: пу, махшемой!» т. е. «да исчезнут все они, и да изгладится, память», при этом все клянущие плюют. Дыша такою ненавистью ко всем языкам, можно ли ожидать доброго расположения от еврея к христианам? Нет! Евреи и их не терпят, это мы увидим.

Об отношении еврея к самому христианину. По нашему мнению, пока еврей останется евреем, он не может быть другом христианину, он не может чувствовать к нему ни любви, ни уважения уже по одним вышеизложенным причинам религиозным, отталкивающим его от христианина. Кроме этого, еврей, следуя буквально закону Моисея, научающего его любить ближнего и возненавидеть врага, считает законным делом ненавидеть всех, не исповедующих иудейства, считать их врагами. Особенно к сему наставляет его талмуд, который учит: «кол-исруль ахеем», т. е. все «израильтяне братья» (кн. Сидер – отделение перек 214 стр.), и только еврей еврея должен считать братом и ближним, всех же прочих людей должно считать нохрами, т. е. чуждыми. По силе таких талмудических увещаний весьма естественно то, что еврей только и любит еврея, его только он и называет «ох» – братом и другом, всех же не исповедующих иудейства, считает и называет нохрами, чуждыми и не только называет, но и самым делом показывает свое отчуждение ко всем. Еврей, как уже известно, не поселится с христианином в одной комнате, не будет есть из одной посуды, не станет пить с ним из одной чаши, не пойдет в его церковь и не будет участвовать в его торжествах и праздниках, словом, он от него во всем подальше23. Представься какое-нибудь выгодное дело, он обойдет христианина, хотя бы знал его, как хорошего человека, а возьмет в товарищество непременно еврея. Видя, например, в несчастии своего собрата, он поспешит к нему на помощь, и если сам не в состоянии ему помочь, то обратится к другим, более состоятельным евреям, и всеми силами постарается помочь ему. Видя же христианина в несчастии, он не пожалеет его, а скажет известную еврейскую фразу: «лозин дер рих немин», т. е. «пусть его черт возьмет», а если и войдет в его положение, то непременно из-за каких-либо видов. Положим, хоть даст ему денег в нужде, так уж потребует большие проценты и не пощадит, потому что он гой, христианин, а с евреем он этого не сделает, ибо талмуд запрещает это. Глядя на болящего и даже умирающего христианина, еврей нисколько не поскорбит о нем, а спокойно скажет: «лозерь пегерн», т. е. «пусть издохнет». И если начать вразумлять его, что не хорошо так относиться к равному себе человеку, не хорошо презирать и чуждаться ближнего, то на это еврей, наверно, скажет, что только исруль, т. е. еврей, мой ближний, а гой христианин, какой мне ближний, и может ли мне быть ближним тот, скажет он, кто не хранит закон Моисеев, не исповедует иудейства, не имеет на себе завета обрезания. И, наконец, может ли быть ближним моим тот, который не происходит от Авраама, нет, такой человек, скажет другой еврей, для меня гой – христианин, язычник или аким – идолопоклонник, так вообще зовут они христиан, или еще иначе эйсеф оруше – нечестивым племенем Исава, выродками Идумея. Русских же людей и особенно чернорабочих и солдат называют они фоне-ганов и газлын, т. е. воры и разбойники. Поводом к этому служат поступки некоторых простолюдинов, которые иногда изобличаются в воровстве и грабеже, а эти поступки ненавистны для евреев, они презирают эти пороки. В самом деле, еврей вор, а в особенности убийца, составляют редкость в своей нации, мы, родившись в иудействе и живя там многие годы, никогда не встречали ни вора, ни разбойника еврея, поэтому они, как нам кажется, и пятнают именем вора всех русских простолюдинов. В этом убеждает нас то, что они тех же русских, но принадлежащих к высшему благородному классу, не называют так, напротив, величают их именем «срорым», т. е. вельможами и властелинами, особенно они уважают градоначальников, высочайших же особ они почитают, как избранников Божьих и молятся за них. Одних только русских простолюдинов не терпят они, не терпят до того, что уподобляют их нечистым животным. Увидя, например, крестьянина, входящего в дом, еврей говорит еврею, что пришел к ним гой хазер, т. е. русская свинья. Когда еврей увидит красивого русского юношу, то, говоря как он хорош, тут же прибавляет: «шерец шегец», т. е. «гадина противная», так они вообще называют христианских детей; или еще иначе: «мамзерьм», т. е. незаконнорожденный, поскольку они рождены от христианских родителей, браки коих совершаемы не по закону Моисея, значит что они «мамзерьм». Когда евреи говорят между собою о еврее и о христианине, то, не желая уровнять первого с последним, прибавляют непременно слова: «легавдль бентимо – летаро», что значит, разница между святостью иудейской и нечистотой христианской. При встрече со священником, сопровождающим тело умершего, услышав пение, говорят: «дер галых препельт ин билдет», т. е. «священник бормочет и орет». Из этого, однако, не следует заключать, что будто евреи ненавидят православное духовенство, напротив, они священников терпят, особенно любят таких, которые говорят с ними о Моисее, Аароне, Аврааме. Тут еврей просто торжествует, только не затевайте с ним разговора о Христе и христианстве, он весь тут же переменится и вместо дельного и неглупого собеседника, выходя из себя, будет говорить то, из чего легко можно заключить, не сошел ли этот человек с ума. Такие речи евреям вообще не по вкусу. Если евреи услышат от священника или вообще от христианина умную речь, касающуюся христианской религии, то обыкновенно говорят: «ди клипе избаим», т. е. злой дух в нем, поэтому он и говорит так умно, но говорит это отнюдь не от себя; ибо евреи убеждены, что гои, христиане не имеют столько ума, чтобы могли так умно рассуждать, как рассуждают они.

Покажите, например, и похвалите еврею какую угодно христианскую книгу, которая бы даже ему самому нравилась, и спросите какого он мнения о ней? Он непременно скажет, что книга была бы очень хороша, если бы ее составил «а идише коп», т. е. еврейская голова, а не гой ‑ христианин, у которого голова, говорят они, форштопт, т, е. замкнута наглухо. Еврею кажется христианин таким ничтожным, что он ежедневно благодарит Бога за то, что Он создал его не гоем, т.е. не христианином, а евреем. То, что евреи так воображают о себе и о своем разуме вычитано ими их книги Сидер гагодо, читаемой в вечер пасхи. «Мы, – говорят они, – должны из рода в род передавать то, что сотворил нам Господь по выходе из Египта. Несмотря на то, что мы все хахомым, – т. е. мудрые и премудрые, мы все иневой нем – сведуще во всем, и в особенности, в законе Божьем, которым украсил нас Господь, как венцом; а все-таки мы должны непрестанно передавать и грядущим по нас племенам о Его чудесах». Мы не виним евреев, что они так себя восхваляют, нам кажется только с их стороны не хорошо to, что они, смотря на себя так высоко, смотрят с презрением и думают весьма дурно о всех прочих людях. Да, много есть оскорбительного во мнении евреев о христианстве и не только во мнении, но и в делах их есть немало зла. Мы уже выше, в статье о торговле евреев, между прочим, заметили, каково их отношение к христианам, как они часто их надувают, как оббирают их и в хлебе, и в деньгах, словом, пользуются всем от христиан, чем только могут, Да иначе, чем бы могли многие из них и существовать? В самом деле, евреи, за исключением купцов и ремесленников, ведут самую бездельную жизнь, не занимаясь ни земледелием, ни скотоводством, ну словом ничем, а ведь живут. Не значит ли это, что люди живут за чужой счет, живут, как говорит г. Брафман, паразитами, тунеядцами (Виленск. вести. № 149, 1866 г.). И живя так, евреи не ставят себе это в вину, и вот почему: они считают христиан и всех людей никем более, как живучей массой, которая, по их убеждению, создана Богом для того только, чтобы служить Израилю. По силе таких убеждений, совесть евреев, повторяем, остается совершенно спокойной и тогда, когда за них работают другие, а они пользуются плодами их труда. Право, нам нелегко передать все то, что творится иудеями в ущерб христианам. Нелегко потому, что нас могут заподозрить в неблагонамеренности, как, – скажет иной читатель, – человек, будучи сам иудеем, решился, подобно хаму, открыть наготу своих единоплеменников, вскормивших его. Все это так, но ведь для нас теперь не чужд и христианин, он нам весьма близок по вере и евангельскому учению, но, во всяком случае, мы удерживаем свой язык, а ограничиваемся указанием на то, что другие пишут про них. Из всего того, что говорится во многих газетах и журналах не с похвалою о евреях, достаточно указать на то, что говорил о них г. Смоляк, корреспондент «Виленского вестника» (№ 152, 1866 г.), который, как видно, хорошо знает быт евреев, ибо он говорит о них верно и беспристрастно. А чтобы читатель мог лучше видеть, что творили и что до днесь творят евреи в северо-западном крае, до чего они довели по милости польских властей здешних крестьян, он начинает со следующего: «Северо-западный край России, населенный в древности самыми промышленными и предприимчивыми из русских славянских племен, старейшими братьями жителей Новгорода и Москвы, до 14 столетия находился в отношении промышленности в самом цветущем состоянии и составлял красу русской земли. Но последовавший в XIV столетии брак великого князя Литовского Ягайло Ольгердовича с польской королевой Ядвигой, а потом тлетворное соединение края с Польшей вконец разорило и загубило здешний край, и наводнило его поляками и жидами. Из которых, первые завладели всеми здешними землями и их коренными жителями, русскими и литовцами, и обратили их в холопов или ополячили; а другие захватили все промыслы и капиталы и оставили за коренными жителями, настоящими хозяевами здешней земли, только одно земледелие, да и то лишь на пользу польских или ополяченных панов и на корысть жидам, которые нещадно эксплуатируют все труды несчастных землевладельцев. И вот до какой степени: бывало, несчастные белорусские и литовские мужики, выезжая на рынок, со своими сельскими произведениями, не смели продавать их сами, а лежа под возом обязаны были ждать, пока фактор-еврей, перекупая, не продаст их товар с громадным барышом себе, с явною обидою хозяину, лежащему под возом. Впрочем, в настоящее время, – продолжает автор, – нас занимает не столько прежняя плачевная история здешнего края, сколько современное его состояние, которое наконец дошло до того, что здесь стало душно и пришлецам евреям и старобытным хозяевам, русским и литвинам».

Евреи сами сознаются, что они тормозят русскую жизнь здешнего края, что они не более как паразиты (ст. Л. Леванды, Виленский вестн. №№ 20, 26 и 27), т. е. чужеядные растения, люди, живущие чужим трудом. А таковых паразитов, людей живущих чужим трудом, как говорят, около двух миллионов на общее народонаселение края в пять миллионов или, иначе, по чужеядцу на две с половиною жертвы. Но, разве, евреи уж ничем не занимаются, скажет, наверно, защитник иудейства, ведь, вся торговля и все промыслы в руках их? «Но возможна ли торговля, – продолжает корреспондент Виленского вестника, – и сбыт ремесленных произведений, когда на одного торговца или ремесленника только два с половиною покупателя, да и те кормятся невеяным хлебом. Евреи в западном крае, за небольшим сравнительно исключением капиталистов, составляют чистый пролетариат края, живущий обманом, контрабандой, факторством, ростовщичеством и другими ремеслами того же разряда. Кажется, достаточно только раз проехаться по западному краю, – говорит автор, – чтобы убедиться в этом. И за всем тем, евреи еще хвалятся, что они единственные промышленники в здешнем крае, что без них торговля и промышленность края исчезнут как дым. А коренные жители говорят, что евреи, покровительствуемые враждебно расположенными к туземному населенно поляками, загубили прежнюю торговлю и промыслы здешнего края. Что евреи и поляки действительно привели здешних коренных жителей, русских и литовцев, в то плачевное состояние, в котором они теперь находятся, подтверждается, – по уверению автора, – несомненными свидетельствами исторических и официальных памятников, из которых мы видим, что здешние коренные жители вели упорную и продолжительную борьбу с евреями за свою торговлю и промыслы. И евреи вышли из этой борьбы победителями и эксплуатировали труд туземцев не своими промышленными талантами, а с помощью польского покровительства. Здешний еврей тогда только и может хорошо торговать, когда он имеет монополию, он только монополии и добивается, так уж его приучила история. А лишь является конкуренция, мало-мальски сильная, торговые таланты здешнего еврея – пас. Это мы хорошо знаем по торговым сделкам здешних евреев с московскими купцами, а ведь они родные братья загнанных здешних белорусских крестьян. Освободите только здешнего крестьянина, – продолжает автор, – от еврейской монополии, и он займется торговлей и другими промыслами не хуже москвичей и владимирцев. В их деревнях появятся и ткацкие станки, и кузницы, и швальни, и другие заводы и разовьется мелкая промышленность, только не еврейская контрабандная, а русская прямая и открытая, как в Иванове, Павлове, Кимрах и других великорусских промышленных селениях. Неман и Двина покроются водоходными судами с русским, а не еврейским грузом, тогда лишь освободится здешний край от еврейской эксплуатации и монополии. Пусть и евреи, – говорит автор, – в северо ‑ западном крае пользуются всеми правами русских подданных без ограничения, но с одним условием, чтобы они отказались от эксплуатации здешнего края и от монополии в промыслах, чтобы не считали себя чем-то высшим, какой-то шляхтой перед коренными жителями». Довольно с нас и этого, хотя и вся статья г. Смоляка вполне заслуживает быть прочитанной для пользы ближнего, в уши православных христиан и в особенности израильтянам. Быть может, кто- нибудь из них взял бы что-нибудь из этого в назидание себе, но мы ограничимся вышесказанным и повторим только последние слова автора, т. е. чтобы евреи не считали себя чем-то высшим. Да и мы этого от души желаем, желаем, чтобы евреи перестали мечтать о том, что они семя Авраама, что поэтому они должны презирать, проклинать и ненавидеть всех, как это мы уже видели. Да одни ли хулы исходят из уст израильтян на все – право, язык не может высказать этого. Да мы и не желаем более раздражать сим ни христиан, ни иудеев, которые и за все сказанное не возблагодарят нас.

Евреи, как нам не безызвестно, уже и без того ненавидят тех из своих собратьев, которые оставили иудейство24, и в особенности тех из них, которые нехорошо относятся к ним и пишут про них. Они стараются опровергать все, что передается не в пользу иудейства. Поэтому мы предупреждаем читателя, что все то, что мы говорили о них, есть сущая правда, и Бог видит, что мы говорили сие не с тем намерением, что бы восстановить христиан против иудеев, нет, это мы говорили для того, чтобы сим послужить самим израильтянам. По нашему мнению, мы сделали для своих единоплеменников едва ли не более, чем те, которые говорят и пишут о них с похвалою, якобы современные евреи удивительно стали сближаться с русским народом. Все, говорящие так, обманывают и себя и других и этим они в сущности ничего доброго не делают для израильтян. Нам кажется, гораздо лучше истребить кроющееся зло в людях к людям, чем утаивать его или прикрывать оное лестью. Поэтому мы за нужное сочли разоблачить те ненавистные взгляды, которые скрываются в сердцах иудеев к людям, среди которых они живут. Теперь, когда евреям придется жить среди русских, и стать лицом к лицу, и выслушать подчас от иного нечто о своих выходках, они постыдятся и, наверное, смягчат свои взгляды, своё отношение к христианам. Которые, как мы знаем, не вспомнят зла и не изольют гнев свой на невинно клянущих их, а, без сомнения, поруководствуются в этом отношении заповедью Христовой, научающей христианина молиться и за врагов, а, в особенности, за тех, которые истинно не ведают, что творят.

Часть 2

Благосклонный читатель!

Ознакомив вас с общественной жизнью евреев, не лишним считаю познакомить и с моей жизнью, а так как я принадлежал к строгой иудейской секте хасидимов, следовательно, рассказ о моей жизни может вполне подтвердить все то, что говорено выше об общественной жизни евреев. Кроме того, прилагаемая автобиография может быть не безынтересна для читателей, в особенности для лиц духовных, в вопросе о том, как я, будучи строгим иудеем, решился принять святое крещение. Какими назидательными наставлениями пользовался я в этом случае от православных пастырей, и как, наконец, я сам с помощью Божьей привел многих из собратьев моих к Иисусу Христу. Все это, по моему мнению, может служить и некоторым пособием в деле обращения евреев к Христу Спасителю.

Автобиография христианина из евреев

Дважды уже я имел счастье заявить перед светом свое имя и свои скудные труды во Христе Иисусе, и оба раза удостоился обратить на себя благосклонное внимание читающей публики, так что многие пожелали подробнее узнать, кто я таков и откуда родом. Долго я не решался писать свою автобиографию, понимая ничтожность моего происхождения и звания. Люди как-то более интересуются автобиографиями лиц знаменитых или по своему происхождению, или по своей жизни и подвигам, а я, я же что такое? Не более, как новокрещенный иудей, человек, страдающий многие годы параличем и проводящий дни жизни своей в самом жалком положении. Мог ли я в силу этого даже думать о том, чтобы представиться публике со своим именем? Если бы не настоятельные требования некоторых уважаемых мною лиц, я и теперь не решился бы, но они хотят, и я исполняю их волю.

Родился я в 1820 году от бедных родителей, в маленьком местечке Незаринец Подольской губернии. Местечко это, хотя есть наименьшее селение в общинах еврейских, но отличается и славится между иудеями тем, что в нем обитает множество ученых фарисеев. Вот из этого-то фарисейского гнезда, из дома ревностного фарисея Юдки Шахнаса произошел и я – Вульф Шахнас, названный во святом крещении Александром. Самое рождение мое, как передал мне отец, осталось памятным для него на всю жизнь. Мать моя сильно мучилась родами и едва не поплатилась жизнью. В местечке нашем не вдруг можно было найти ученую повивальную бабку, поэтому отец вынужден был обратиться к цирюльнику, славившемуся своим искусством в акушерском деле, и просил его принять на себя должность бабки. Цирюльник не вдруг согласился, ссылаясь на нездоровье и дурную погоду. «Воля ваша, – отвечал он отцу, – а я пешком не пойду». Бедный родитель изъявил согласие нести его на своих плечах и нес, пока не выбился совершенно из сил и не упал с ношей своей среди грязи, которой в местечке Незаринец таки довольно. Выпачканные оба грязью, явились они к роженице, но мать моя после долгих мучений еще до прихода их разрешилась от бремени. Отец, забыв свое горе, торжественно поздравил мать с новорожденным и сказал ей при этом: «ты, ведь, дорогая моя, носишь имя праматери нашей Ревекки и, подобно ей также страдала в беременности, поэтому верь, что и ты возрадуешься о плоде своем. Тебя за долгое терпение наградил Бог сыном, который, быть может, будет подобен праотцу нашему Исааку». Этим именем и хотел отец назвать меня, но мать упросила дать мне имя родственника её – Вульфа, что значит, по еврейскому библейскому переводу Зев, то есть, память праведных во благих. В восьмой день совершили надо мной обряд обрезания. Но не буду слишком распространяться о том, что передано мне родителем моим словесно, скажу лучше, что я сам припоминаю.

Когда я достиг шестилетнего возраста, родитель задал мне вопрос, который я и теперь отчетливо помню – «любишь ли ты меня, сын мой?» « Ты сам знаешь, батюшка, что я люблю тебя» – отвечал я. « А чем же ты это докажешь?» «А вот чем» – я обнял отца и крепко поцеловал его.

«Теперь верю, что ты любишь. Но ты еще более убедишь меня в любви своей, когда начнешь читать книжечку».

«Какую книжечку?» – спросил я.

«А вот я пойду утром в школу молиться Богу и выпрошу тебе у Бога красную книжечку».

«Пожалуйста, пожалуйста, тата, принеси мне книжечку, я буду стараться читать так, как ты читаешь».

Отец с утра отправился в синагогу, и через некоторое время явился с книгой.

«Вот тебе мой дорогой сынок новенькая книжка, ее тебе Бог дарит».

Я взял ее и начал с нетерпением перелистывать, не спуская с нее глаз, а отец посадил меня на скамейку близ себя и стал показывать мне буквы, которые я тотчас же и затверживал. Между тем отец незаметным образом сбросил с полки грош. Меня это крайне удивило. Отец, заметив это, сказал: «Это тебе ангел Божий сбросил с неба, чтобы ты охотно учил азбуку». Слова эти так привязали меня к книжечке, что нельзя было оторвать меня от нее. Я кричал изо всей силы: «алев, алев», – то есть, а, а, и все поглядывал на полочку, не сбросит ли мне Бог еще грошика. Отец, заметив это, сказал: «когда выучишь всю азбуку, тогда Бог сбросит тебе еще грошик». После этого, я еще усерднее принялся за свою азбуку. В короткое время совершенно ознакомился с ней и мог порядочно читать. Тогда отец спросил меня, не желаю ли я ходить в школу, уверяя при этом, что там ждут меня еще большие подарки от учителя. Я охотно согласился на желание отца, и был отдан под руководство ревностного учителя, раввина Гамалиила. Не хвастая, скажу, что я учился примерно и в короткое время приобрел любовь не только учеников-товарищей, но и самого учителя. Я всегда старался помогать и тем ученикам, которые тупо понимали грамоту, за что сынки богатых отцов делили со мной лакомый кусок, которого я, как сын бедного отца, не имел.

Скажу, кстати, отчего родитель мой был беден. Он вовсе не родился в бедности. Отец его, почетный раввин города Ямполя, был человек умный и богатый и оставил много добра моему родителю, но по милости нечестных людей отец мой всего этого лишился. Зло, где не живет? Некто из торговцев нашего местечка, проведав, что у отца моего имеется капитал, посоветовал ему завести торговлю – «чем, де, лежать у вас деньгам, так лучше пустите их в оборот. Вы себе по обычаю своему заседайте за книгами Священного писания, а я закуплю сало и повезу в Броды. Оборот можно сделать хороший, торговля салом – вещь важная». Родитель мой, нисколько не знакомый с торговлей и не испытав совести советчика, совершенно доверился ему и отдал все деньги. Торговец пустил их в оборот и действительно хорошо заторговал, но не в отцовскую пользу, а в свою собственную. Он постоянно показывал убытки по разным причинам и в короткое время оставил отца моего ни с чем. Отец немного тужил о том, он отложил все земное попечение и еще прилежнее засел в синагоге за талмуд. Все хозяйственные заботы он возложил на жену, сказав ей: «ты заботься о земном, а я попекусь о небесном, потружусь для общего спасения». Мать охотно приняла на себя все хозяйственные обязанности. Она купила несколько ведер вина, стала его продавать малороссам и этим кормила все семейство. Родитель мой свободный от хлопот по хозяйству еще ревностнее стал заботиться о моем воспитании. В зимние вечера и перед рассветом он обыкновенно отправлял меня в школу учиться. Это, признаться, не всегда мне нравилось. Кому приятно вставать и идти на холод, а, главное, я сильно боялся проходить мимо синагоги, стоявшей на пути в школу. Причина такой боязни заключается в следующем: у евреев есть поверие, будто бы ночью мертвые собираются на молитву в синагогу, молятся там и кричат. Боясь, чтобы какой-нибудь мертвец не ухватил меня, я всегда шибко бежал мимо синагоги, и радехонек был, когда благополучно добегал до училища. Очень часто я пугал и самого учителя моего стуком в дверь. Он, впрочем, не сердился на меня. Со мной он всегда как-то охотнее занимался, чем с другими учениками, потому ли, что я прилежно слушал его наставления, или потому, что отец высоко ценил его труды, отдавая ему, кроме условленного жалования, иногда последнюю свою копейку. Мать моя нередко в слезах выговаривала отцу, что он отнимает у неё последний грош для учителя, и через то лишает других своих детей куска хлеба. «Нет, – говаривал отец, – я-то и предоставляю сыну хлеб, жертвую последнюю копейку учителю, собственно, для того, чтобы он охотнее питал его хлебом небесным, то есть, божественным учением. Я не хочу, чтобы дети наши были неучами – Исавами25. Я буду неусыпно стараться сделать их учеными людьми». И надобно сказать правду, отец мой умел возбудить в каждом из нас любовь к науке. Частые беседы с нами о Боге и о Священном писании невольно заставляли каждого из нас поучаться постоянно в законе Божьем и благоговеть ко всему священному, даже во время стола он делал нам всегда назидания. Садясь за стол, он обыкновенно говаривал: «дети, не забывайте слова мудрого нашего раввина, который учит всегда помнить Бога, даже во время ястия и пития, ибо без этого мы едим все, как мертвечину». Ночью отец своим примером поучал нас бдительности, лишь заснем, бывало, вдруг послышится трогательное пение его, и имя Cиoнa, выходящее из его уст, трогало до слез и его и нас. Я никогда не мог оставаться в эти минуты покойным, но обыкновенно подходил к отцу, он ласкал меня и говорил: «добро творишь, сын мой, что подражаешь отцу, бодрствуй всегда. Да не отяготит сон очей твоих, помышляй о Cионe....». Кроме всего этого, отец способен был привязывать нас и другими способами к религии. В прекрасные летние вечера, выводил он нас на улицу и, любуясь на красоту природы, имел обыкновение приговаривать: «дети, видите это голубое небо, усеянное множеством звезд, видите, как все это хорошо. Кто же все это создал? – Бог Израилев, его дивная рука сотворила сие нам в освещение. Это небо есть престол Божий и наше будущее жилище, если будем ходить по заповедям Божьим. Помните слова отца вашего, не уклоняйтесь от веры отцов, тогда встретят вас благая в здешнем и в будущем мире».

Упоминая об этом, я должен, однако ж, сказать, что при подобных наставлениях, отец часто давал широкий разгул раввинскому толкованию. Указывая, например, на луну, он говаривал: «а знаете ли, дети, почему она светит менее солнца? Ей бы, по уверению наших раввинов, должно было светить одинаково с солнцем, ибо сказано: сотворил Бог два светила, но на деле мы видим разницу. Причина тому следующая: луна возгордилась и сказала Богу: «Господи, не подобает двум царям носить одну корону», – то есть, мы не должны с солнцем иметь одинаковый свет. Бог уразумел, чего хочет луна, и за гордость уменьшил свет её. Но поскольку луна раскаялась, то Бог сжалился над ней и наградил ее звездами». Нелепость этого толкования теперь ясна мне, но винить отца моего в этом, конечно, не следует. Он верил тому, что ему натолковали, и передавал нам с целью заставить и нас благоговеть перед величием Божьим и чуждаться гордости. Часто он оканчивал речь свою слезами. Поистине скажу, примерный еврей был отец мой по своей религии. Но чтобы вы, читатели, не подумали, что это только похвала сына, то в оправдание я скажу еще слова два об отце, тогда вы сами поймете, как он ревновал о законе своем. Известно, что евреи по древнему закону обязаны хранить день субботний. Случилось в этот день войти в наш дом богатому малороссиянину, Тиловею, человеку, почти всеми евреями уважаемому, только не за ум, а за щедрость. Куда бы ни вошел Тиловей выпить винца, то уж оставит рублик, вот почему к нему и бросилась мать моя, как говорится, со всех ног, чтобы угостить винцом и получить рублик. Отец как истинный хранитель субботы воспрепятствовал ей в том и учтиво просил гостя пожаловать в другое время, извиняясь тем, что евреям не должно торговать в субботу. Полупьяный гость заорал: «карбованец дам (рубль серебром), мало, так два, только водки на стол». «Не нужно и трех, – отвечал отец мой. «Я ни за что не соглашусь нарушить за деньги закон свой. Завтра – милости просим». С досады Тиловей хлопнул дверью, и был таков. Мать с ропотом обратилась к отцу – «Ты с набожностью своей лишаешь меня богатых покупателей, между тем сам знаешь, как я в настоящее время бедствую».

«Не тужи, возлюбленная моя, – сказал отец, – уповай на Господа и верь, что Он тебе завтра пошлет такого же Тиловея, который наградит тебя больше, чем рублем. Может быть, Бог испытывает нашу верность к Нему». И что же? Тиловей на другой день явился к нам на исходе шабаша и потребовал водки, говоря: «ну, что, теперь можно торговать?». Отец поклонился ему в знак согласия и принял его радушно. Гость принялся за графин водки, а отец подал ему и другой с вишневкой. Тиловей то и дело наливал рюмочку, да похваливал отца: «ай да, Юдка Шахнович, дорогой ты еврей, все у тебя есть и простое винцо, и вишневка, вот тебе за хорошее угощение два рублика и прощай». «Что, жена моя, – сказал отец, – не говорил ли я тебе, что силен Бог наградить нас и после шабаша? Велик Бог Израилев и блаженны уповающие на Него. Не напрасно сказал царь Давид: юнейший бых, и состарился, и не видех праведника оставлена, ниже семене его, просяща хлебы».

В другой раз отец мой еще более показал себя твердым почитателем субботы. Богу угодно было лишить его жены в день субботний. Все наше семейство и знакомые оплакивали ее. Отец же мужался и просил всех не плакать и не унывать в день радости, то есть, в субботу. Он провел и эту субботу, как и другие, в духовных песнопениях, невзирая на то, что видел перед собой покойницу – любимую жену свою. Зато после субботы плакал о ней столько, сколько мог плакать нежный муж о доброй жене своей.

Все это говорил я для того, читатель, чтобы познакомить вас с отцом моим. Судя по нему, вы можете легко понять, чего можно было ожидать и от меня.

Постоянно руководимый ученым и набожным отцом, который того только и желал, чтобы сделать меня книжником, я действительно сделался таковым. В это время Господь сподобил меня познать, хоть и немного, и евангельское учение. Вот как это случилось. В 1828 г. в нашем местечке появились какие-то набожные поляки с огромной фурой еврейских книг. Я почти первый встретил их, и, увидев, что у них книги, с жадностью рассматривал их товар, почитая заезжих гостей купцами. Оказалось, что это вовсе не купцы, а миссионеры, которые снабжали евреев святыми книгами даром, лишь бы ознакомить их с евангельским учением. Один из них, всматриваясь в меня, и, как бы предугадывая мое искреннее усердие к Божественному писанию, спросил: «Что, тебе нравятся эти книги?

«Да, я люблю книги».

«Хорошее дело, – сказал он, – а читать умеешь?»

«Как же, отвечал я. Читать умею я хорошо».

Он подал мне Новый Завет на еврейском языке, и сказал: «Вот драгоценная книга, почитай-ка ее».

«Да, я сам вижу, что она красивая книга».

«Этого мало, что красивая, она важна еще тем, что в ней говорится о вашем Мушиах, то есть, о Спасителе Израиля и всего рода человеческого. Есть ли у отца твоего такая книга?»

«Нет, не видал».

«Если она тебе нравится, так можешь взять ее».

«Рад бы взять, да денег нет».

«Мы денег не требуем, возьми ее себе так. Дай Бог, чтобы она тебе послужила во спасение»

«Аминь», – сказал я, и пустился бежать к отцу, чтобы порадовать его своим подарком. «Посмотри-ка, батюшка, какую хорошую книгу подарили мне добрые люди».

«Нет, сыночек, – сказал отец, – эта книга нам не годится».

«Почему же так?»

«Потому, что она проповедует Христа, которого предки наши распяли. А кого отцы наши не любили, того и мы любить не должны».

«Я этого не понимаю. А книга все-таки мне нравится».

«Да, ты не понимаешь, потому что ты глупое дитя».

«Да чем же я глуп, что хвалю эту святую книгу? А не ты ли сам внушил мне охоту к книгам? Отчего же эту книгу не велишь любить?»

«Ну, Бог с тобой, ты еще молод, пожалуй, играй себе ею, когда она тебе нравится».

Но я не играл, а всегда охотно прочитывал ее и не знаю сам почему, высоко ценил ее и хранил как неоцененное сокровище. Отцу, как я заметил, это не совсем нравилось. Чтобы не раздражать его, я тайком читал Новый Завет, и, таким образом, заранее сподобился узнать нечто об Иисусе Христе, в Которого впоследствии уверовал.

На третий день христианской пасхи, я, влекомый каким-то сочувствием к ликованию народа, собравшегося по обыкновенно в находящуюся в нашем местечке церковь, выпросился у отца посмотреть на торжествующих, и, получив на то позволение, отправился к церкви. На пути я встречал множество христиан, приветствующих друг друга целованием и непонятными для меня словами. Любопытство заставило меня спросить одного из проходящих: « зачем вы ныне все целуетесь?»

«Затем, – ответил проходящий, – что Христос воскрес.»

Христос воскрес, повторял я про себя... Как же это Он из мертвых воскрес? С этой думой я стал подходить ближе к церкви, и вдруг увидел перед собою медный складной образок с изображением воскресшего Иисуса, того Самого Божественного Лица, о котором несколько минут слышал я от проходящего христианина. Радостно поднял я свою святую находку, и, оставив гуляние, пустился бежать домой. Войдя, сказал отцу: «Погляди-ка, батюшка, какую золотую штуку я нашел, Какой красивый мальчик на нем изображен». Отец, посмотрев на образок, крикнул на меня: «Брось, это не золотая штука, а медное изображение русского Бога. Смотри, не соблазнись о Нем. Боюсь за тебя, сын мой, ты уже второй раз удивляешь меня, то подарками, то находками. Это чуть ли не значит, что ты вместо истинного израильтянина сделаешься когда‑нибудь последователем Христовым». При этих словах он глубоко вздохнул и еще раз запретил держать при себе чтимую мною находку. А так как мне было грустно отречься от найденного образа, в чем я и сознался отцу, то он посоветовал мне подарить его знакомому христианину. «Хорошо», – отвечал я, а между тем, подумал, « за что же и для чего я отдам такую драгоценную находку? Нет, я ни за что не расстанусь с образочком моим». Я решился спрятать его в знакомом месте, для того, чтобы чаще смотреть на него: вырыл на дворе ямку, омыл, обвил холстом образок свой и положил его туда. Отец думал, что я его отдал или позабыл о нем, а я хранил его как зеницу ока, часто вынимал его из ямки и любовался им, потом опять зарывал. Короче говоря, обе находки, то есть, Евангелие и образ Спасителя, составляли самые приятные для меня предметы. Но оставляю покуда речь о том, как я постоянно и умом и сердцем обращался ко Христу, а продолжаю историю моего воспитания. Вместе с возрастом моим, возрастали во мне и познания, так что на тринадцатом году я уже кончил курс среднего училища, где проходил священную историю, библию по толкованию раввинов, Раша и Таргум, изучал Талмуд, Мишне, Гемара, Медраш и прочее. Вскоре по окончании курса учения я переведен был или, лучше сказать, навсегда посвящен был отцом в синагогу, или, так называемое, «ешиво», с важным титлом «ешиво Бохар» («ешиво», как уже известно читателю, есть, высшее училище для бедного еврейского юношества), где и заседал я уже не с учениками, а с людьми взрослыми и даже со старцами. Конечно, вначале поступил я в это общество в звании келейника и должен был нести всякое послушание для старцев. Но эту должность я недолго занимал. Главный раввин, под влиянием которого живет еврейская ученость, усмотрев во мне прилежание и быстрые успехи в изучении талмуда, изъявил желание заниматься со мной. Тут-то я обратил на себя внимание многих фарисеев. Раввин сколько можно набивал меня мудростью талмудической, да и я со своей стороны с жаждой ловил всякое его поучительное слово. Познания мои в талмуде с каждым днем увеличивались, так что я иногда публично подавал голос в прениях ученым фарисеям, и несмотря на гордые их замечания, «ты, дескать, еще молод вступаться в наши важные споры», убеждал кроткими словами соглашаться с моим решением. И мнящие быть мудрецами очень часто преклоняли главу перед тем, кого они прежде считали ни за что. Жаркие талмудисты приветствовали меня криком и рукоплесканиями (обычной фарисейской похвалой) «шейпер бохор» – говорили они, то есть прекрасный юноша.

В скором времени заслужил я внимание не одних фарисеев, но и других жителей нашего города (разумеется, евреев), изъявивших желание послушать меня. В один субботний день собрались любители слова Божьего в дом моего отца, который по обыкновению всегда сам читал перед публикой, а теперь обратился к присутствовавшим со следующей речью: «мужи израильские, любители слова Божьего, доселе вы каждую субботу слушали охотно мои поучения, теперь из уст моего сына Вульфа Нахласа услышите много хорошего». Произнеся сии слова, он, как теперь помню, махнул рукою, чтобы я подошел к нему, и подал мне книгу Медраш. Я встал со своего места и стал читать талмуд. Внимание слушателей особенно усилилось в то время, когда я дошел до повествования талмуда Медраш о смерти великого пророка Моисея, о разговоре его души с Богом. О том, как она отговаривалась умирать, умоляя многократно Создателя своего оставить ее в непорочном теле пророка Божьего, о том, как Моисей сходил в овраг молиться Богу, как молитва его потрясла врата небесные, заключенные Самим Богом. Наконец о том, как Господь поцеловался с душой Моисея в минуту расставания с телом, как он воззвал ее к Себе: «выйди, дочь Моя, выйди из тела Моисея, Я посажу тебя рядом с Собой» и проч. Я так удивил слушателей своим талмудическим повествованием, что они расцеловали меня, а отец погладил по головке и радостно сказал: «Утешил ты меня, сынок, вот тебе за то шабашковый гостинец» и подал мне яблоко, орехи и горох26.

«Представьте себе, израильтяне, продолжал отец, этот любезный сынок всегда утешал меня, только раза два или три сильно огорчил. Раз как-то он по глупости принес в дом мой христианский образок и целовал его. С большим трудом я мог убедить его бросить этот образок.

«Да, – подумал я, – как бы тебе и бросил, я и теперь храню его как зеницу ока».

«В другой раз, – продолжал отец, – этот молодец еще сделал глупость, оскорбил мачеху, но теперь не для чего конфузить его. Он, видите, как отличился чтением Медраша.

Кстати, читатель, не желая ничего скрывать, я сам расскажу вам, чем именно прогневал я свою мачеху. Отец мой после кончины своей первой жены отправился в другой город жениться, и, женившись, приехал ночью домой с молодой женой. Я счел не лишним приветствовать ее добрым словом. Долго думал я, как бы сделать это лучше и выдумал вот что, подойдя, я сказал ей вполголоса: «да благословит Бог Израилев ваш брак долгоденствием и миром, как благословлял праматерей наших Сару, Ревеку и Рахиль. Но благословение это да будет на вас тогда, когда вы будете беречь нас сирот так, как берегла нас мать родная. В противном же случае, да сократит Иегова-Господь дни вашей жизни и избавит нас, сирот, от мучений, кои, быть может, ждут нас от вашей милости». Мачехе не понравилось это приветствие, и она заплакала. Отец за хлопотами не слышал слов моих, а увидав мачеху в слезах, спросил о причине их. Указывая на меня, она промолвила: «вот сынок твой заставил меня плакать, славно он приветствовал меня. Не сознавая ничего дурного в моем приветствии, я повторил его по приказанию отца. Отец, покачав головой, порядком пожурил меня и заставил извиниться перед мачехой за такую выходку.

Упомяну уже и о последней моей шалости или погрешности, которую также сделал по детской легкомысленности. Раз отец мой за усердие к науке обещал свезти меня к дяде, но долго не находил случая выполнить свое обещание. В один воскресный день представилась удобная к тому оказия. Проезжий крестьянин вызвался быть моим попутчиком. Не спросясь отца, в той надежде, что уж давно имею от него на то обещание, я самовольно решился отправиться и, быть может, благополучно доехал бы, если б мне не вздумалось из любопытства поглядеть на дом богатого помещика Потоцкого, о котором я много слышал. Поровнявшись с дворцом, я просил подводчика остановиться, а сам отправился к дому. Войдя во двор, я, к счастью или несчастью, увидел и самого Потоцкого, сидевшего в беседке за завтраком. Подойдя к нему, я снял шапку и поклонился. Потоцкий важно спросил: «откуда ты, жидок, и зачем пожаловал сюда?»

Я, пан, из местечка Незаринец, сын ученого и честного еврея Юдка Шахновича, а зашел сюда посмотреть только на ваш богатый дом, славящийся между евреями.

«Изволь, любуйся на все. Не хочешь ли закусить?» Тут как раз подали поросенка. Потоцкий вздумал меня им угостить, но я, как только увидел поросятину, закричал: «ай, хазэри» (свинина) и плюнул. Помещик, желая постращать меня, крикнул: «дайте-ка мне нагайку, я ему дам плевать на мои кушанья». «Вот, подумал я, попал в гости к дяде, и весь затрясся, увидев нагайку. «Что, будешь ли есть свиное мясо? Будешь, так прощу».

«Нет, что хотите делайте со мною, пане, а я свиного мяса никогда не употреблял и употреблять не буду. Закон Моисеев запрещает нам это».

«Молодец, что дорожишь своим законами. Чем же тебя угостить?»

«Ничем, ничем, мне пора домой ехать?»

«Куда ехать?»

«К дяде, меня ждет попутчик мой».

Тут мне дали знать, что он давно уже уехал. Я призадумался, не зная, что делать. Потоцкий, заметив это, сказал: «не печалься, я прикажу отвезти тебя, куда следует». И в самом деле, он велел тотчас же заложить лошадь и отвезти меня, но уже не к дяде, а домой в Незаринец. Крестьянин, доставивший меня, все рассказал отцу моему. Отец довольно пожурил меня, дивясь, однакож, моей смелой беседе с таким паном, как Потоцкий и моей твердости в вере.

Но извините, читатель, я уклонился от моего рассказа. Выше сказано о моем знании талмуда. Но это еще не казалось мне достаточным. Изучая талмуд, я хотел идти по стопам талмудистов и соблюдать все, ими указанное. Фарисейская обрядность становилась для меня законом. Я постился дважды в неделю, по понедельникам и четвергам, ходил каждое утро перед молением в Микви, то есть, купальню, омывать все тело, даже в зимнее время и невзирая ни на какие морозы. Потом отправлялся в синагогу, где после долговременной молитвы проводил часы за книгами пророческими, или талмудом. Отец, заставая меня за священными книгами, радовался как нельзя более. «Благую часть, – говорил он, – избрал ты, сынок, сидеть в доме Божьем за священными книгами, ничего выше этого быть не может.

Наступил тринадцатый год, год священный для моего юношества. Отец отправился со мной в синагогу, и законным иудейским порядком возложено было на меня «богомолие» (повязки) со словами закона. С этого времени я сделался еще более уважаем и заметен для многих. Меня избрали в уставщики или, точнее сказать, в запевалы, во время общественного богослужения. Уж одно это звание казалось для меня важным, но Провидению угодно было в этом же году избрать меня в другое служение, в службу царскую. Не так скоро дело делается, как говорится. Давным-давно угрожала семейству нашему, состоящему из четырех душ, солдатчина, но нас, как ученое семейство, защищало общество и заменяло всегда кем-нибудь другим. У евреев был порядок такой, чтобы ученых не отдавать в службу, а заменять их неучами или сиротами. Порядок этот, однако, был противен видам правительства, и потому строго было приказано отдавать в службу очередных. Повеление это коснулось почти нас первых. Отец, узнав об этом, не хотел укрывать меня, как это делывали другие евреи. Не знаю, как теперь, а бывало очередной еврей лишь услышит, что он состоит на очереди, спрячется так, что его и не отыщешь. За- то уж как поймают, то не погневайся – закуют в железо и потащат как невольника в сборную. В городе все переполошатся, все кричат: «гвалт, гвалт, гвалт», то есть караул. Мучительное положение для рекрута. Вот эта-то участь и нас ожидала. Весть о солдатчине, как громом, поразила отца и всех нас, а более меня. Старший брат был уже женат, а другие братья очень молоды: следовательно, мне предстояла эта, тогда ужасная для меня доля. Желая избегнуть ее, я просил отца пустить меня погостить в деревню к родственникам. Угадал ли отец мою мысль или нет, не знаю, но он отпустил меня. По милости доброго крестьянина, я на другой день прибыл к дяде и объяснил ему причину моего приезда. Дядя принял меня ласково, но недолго мне удалось погостить у него. Отцу моему объявлено было кагалом, т. е. обществом, представить немедленно сына в рекруты. Без всякого уклонения он отправился за мной. Увидев его в слезах, я догадался, зачем он приехал, и горько начал плакать. Отец утешал меня сколько мог. «Не сокрушайся, любезный сын мой. Ведай, что нас берут в службу по повелению цареву, а сердце царево в руке Божьей. Скажи, любезный сын мой, можем ли мы противиться воле Божьей?» Слова эти успокоили меня на некоторое время. Отец посадил меня в телегу и повез в город. Там представилась мне грустная картина. Одни кричали – «гвалт», другие плакали, старухи стонали и приговаривали: «Ай! вей, вей, лучше бы ты умер, чем идти в службу». Но все это еще не так меня убивало, как насмешки одного крестьянина, бывшего тут же: «Что, жидок, – говорил он, – и вас теперь берут под красную шапку? Трах тарарах не запоете больше». О, как горько было мне слышать слова эти. Читатель, вероятно, спросит, что такое значат слова «трах тарарах, под красную шапку». Это род насмешки, которую выдумали сами евреи. Известно, что евреев прежде не брали в военную службу. Поэтому они чересчур гордилось, и, бывало, лишь заспорят о чем-нибудь с малороссиянином, сейчас скажут ему: «смотри, приятель, под красную шапку живо попадешь. Под барабанным боем трах-тарарах погонят тебя молодца». Сносили крестьяне насмешки эти до поры до времени, зато уж, как евреев стали брать в военную службу, то и крестьяне в свою очередь стали подсмеиваться над ними теми же словами «трах-тарарах, под красную шапку». Но все это еще были только цветики, а ягодки оставались впереди. Меня привели в сборную. Кагальники, долго ждавшие меня, с жадностью подхватили меня, как волки овцу, и как преступника заковали в железо. Зарыдал отец мой горько и смешал слезы свои с моими. Он просил начальника избавить меня от оков. «Не могу, у нас уж такой порядок», – отвечал тот. Вот только могу для вашей милости облегчить его». При этом он освободил правую мою ногу, а левую приковал к ноге другого рекрута. «Облегчил», – подумал я. Мне пришлось быть скованным с таким рекрутом-шалуном, что я от него покоя не имел. Хочешь, не хочешь, а должен был везде таскаться с ним. Все рекруты ели, пили и веселились, а я постоянно скорбел и плакал о предстоящей мне участи.

Кагальники утешали меня, уверяя, что я солдатом не буду. «Мы-де похлопочем». И, действительно, похлопотали, только в свою же пользу. Они через день отправились, куда следует, уладили все дела и повезли нас в прием. Поставили нас там поочередно. Вызвали первого, и скоро послышалось продирающее по коже слово «лоб», ужас объял всех нас. А бедный отец первого рекрута до того был поражен, что начал мычать каким-то необыкновенным голосом, и слетел, бедняга, с лестницы верхнего этажа присутственного места, так что его замертво подняли. За тем кликнули другого, третьего и скоро меня. Забилось мое сердце, лихорадочная дрожь пробежала по мне. Приемщик заметил это и спросил: «Что с тобой, мальчик?» «Мне что-то очень страшно, очень холодно».

«Не пугайся, мы тебя в солдаты не отдадим, а домой пустим».

«Домой пустите?»

«Да».

Слова эти быстро согрели меня, слезы перестали литься из глаз моих. Я уже воображал себя дома.

Но, увы, то самое лицо, которое обольстило меня обещанием пустить домой, провело рукой по своему лбу. Знак был подан, цирюльник живо обрил мне лоб и пейсики. Снова начал я плакать и скорбеть. Горе шло за горем, нас бритолобых в числе двадцати человек отправили в казармы или, так называемую, крепость. Подойдя к крепости, мы спустились вниз по нескольким ступенькам, словно как в какую-нибудь пропасть, мы увидели двери своего печального жилища. Здесь мы встречены были пятьюстами малолетних еврейских рекрутов, кои прокричали нам, конечно, по глупости: «лоб, лоб». Непонятно было для нас это шумное приветствие. Мы стояли как вкопанные и не знали, что делается с нами. Суровый капрал, встретивший нас, стал разгонять толпу рекрутов, вертевшихся вокруг нас, затем занялся расспросами, все ли сполна дали вам кагальники как то: богомолие с цицалами, белье и пр. пр.» Каждый из нас кивал головой и шептал по своему «йа», то есть да. «Теперь садитесь», – сказал капрал (то есть, на чем стоите, потому что в казармах не было ни стульев, ни скамеек), а сам ушел в свою каморку. Наступил вечер, зажгли в этой громадной казарме несколько ночников, и горластый солдат прокричал: «к ужину, жиды» С жадностью бросились голодные рекруты к принесенным ушатам, начали ловить чем попало бульбу, то есть картофель. После такого ужина солдаты принесли немного соломы для подстилки, ее расхватали те, кто был побойчее, а мы, бедняги, собрались все 20 человек и улеглись вместе без всякой подстилки. Так печально провели мы эти сутки, так же точно и следующее дни. Мало помалу, однако ж, свыклись мы со своим горем, к тому же и сама казарменная жизнь улучшилась. Гарнизонный командир стал почаще посещать наши казармы и, заметив однажды, что многие рекруты не употребляют пищи, спросил капрала, отчего некоторые не едят кашицу? «Да, говорят, ваше высокоблагородие, что трефная, вишь, то есть, скверная» – отвечал капрал.

Командир думал, что она скверная по вкусу, но она была скверная по закону еврейскому, потому что кашица сварена с мясом, которое резал не еврейский мясник. Не поняв, таким образом, капрала и попробовав кашицу, он сказали: «А и в самом деле, скверная; нужно непременно в кашицу прибавить свиного сала, лучше будет».

«Ваше высокоблагородие, – крикнули мы все в один голос – нейн нейн (нет, нет), уж пожалуйста, не улучшайте свиным салом кашицу, нам тогда уж вовсе нельзя будет ее в рот брать». Командир понял тогда в чем дело и приказал немедленно приискать еврейскую харчевню или еврейских женщин, которые взялись бы нас кормить.

Все это было исполнено. Жидовки кормили нас хорошо, давали борщ с говядиной и кашу с юшкой27, а по субботам угощали цимисом и гуголем28, но недолго пользовались мы этими лакомыми кушаньями. Командир получил предписание отправить нас по разным батальонам военных кантонистов. Живо скомплектовал он несколько партий и отправил нас куда следовало.

Мне пришлось идти в Казань. И из числа 20 человек, отданных со мной в один день, не более пяти пошли со мной в одной партии. Перед отправлением нашим собралось множество наших граждан, и сам раввин, который напутствовал нас следующими словами: «Дети израильские, по воле небесного и земного царя оставляете вы ныне родину свою и родных и идете на Русь. Храните вы там, посреди языков, законы отцов своих, сколько возможно, а, главное, сохраните веру израильскую. Тогда Господь пребудет с вами на- всегда. Он будет покровительствовать вам, как некогда праотцам нашим, Аврааму, Исааку и Иакову. Повинуйтесь начальникам, слушайтесь их во всем, как своих родителей и учителей, ибо они заменяют ныне вам все и вся. Если будут предлагать вам даже трефное мясо, то не отвергайте и его. Господь видит, что теперь не ваша воля, а без пищи человек жить не может. Вот в чем только сопротивляйтесь, если вам прикажут креститься, это не делайте. Помните, дети, слова вашего раввина. Молю Господа, да поможет он вам в этом» Мы подтвердили слова раввина громким – аминь. Нас повезли партинные офицеры, но как? Положим, что нам и подводы полагались, но ведь каждый партионный имел свои виды. Кто без греха? Случалось часто, что вместо 12 подвод, давалось только 8. Плачет иной бедняга, а идет, а если отстанет, то конвой подгонит. Благодарение Богу, я этого не терпел. Партионный всю дорогу вез меня за то, что я ему пел еврейские песни, да, я думаю, по- неволе запоешь, чтобы не идти пешком сотни верст. При всем этом, поход изнурил и меня порядочно. В конце сентября, мы вступили в казанские батальоны. Здесь были уже не такие казармы, как в Подольской губернии – везде видна была чистота и опрятность. «Вот, – подумали мы, – здесь-то поблаженствуем». Но ошиблись в расчёте. Командир означенного заведения принял нас весьма строго, и после длинной рацеи разбил нас по ротам. Я с некоторыми товарищами назначен был в шестую роту. Ротный наш командир, штабс-капитан Ч., выбившийся из нижних чинов, был человек строгий, его страсть была живо приготовить рекрута к фронту. Он обратился к нам со следующей речью «прошу покорно ребята, заняться как можно скорее стойкой, потом фронтом. Фронт есть душа солдата. Фронтовой солдат может быть унтер-офицером. Вот я и сам могу служить вам примером: я был солдатом, потом унтер-офицером, а теперь, эх, ма, я – капитан Ч. Займетесь хорошо фронтом, пошлю вас в класс. Впрочем, я классы не так-то жалую, по моему мнению, все грамотеи эти, писаря, фельдшера, кондукторы просто – дровосеки. А вот быть хорошим фронтовиком, знать стойку и маршировку – дело другого рода. Так прошу заняться этим, за успехи будут вам похвалы и басоны, а за лень – розги и розги» Господин ротный навел на нас такой страх, что мы не могли успокоиться. «Да, вот вам еще мое последнее приказание, прибавил он, заняться, как можно лучше, хозяйством». А хозяйство это состояло вот в чем: уметь полы и подоконники натирать, кровати убирать и проч. и проч. Вы, может быть, читатель, подумаете, что тут за мудрость вытереть пол? Нет, и это была некогда мудрость своего рода. Все кантонисты обязаны были рано утром выстраиваться на средину и на коленях ползать по полу и натирать его. Причем, никто не смел отставать от ранжирщика или забегать вперед. Все это делалось по команде ефрейтора. Надобно было еще каждому позаботиться о том, чем бы вытереть свою доску, иной не доест жирного кусочка, если попадётся в столовой, а сбережет его для натирания пола. Много забот и хлопот стоила каждому кантонисту уборка, а все ревностно заботились о ней, никому не хотелось навлечь на себя неудовольствие ротного, который сам чуть свет являлся присутствовать при ротной уборке.

Продолжаю историю фронта. Я выше уже сказал, что ротный неусыпно следил за успехами фронтового учения. Сказать по правде, мне не совсем давалась фрунтовистика. Лишь только сделаю, бывало, шаг, ротный бросится на меня как лев и закричит: «бёдры назад, колени не гнуть, подбородок выше»,– ну, словом, поставит меня, как запряженную лошадь. Это бы все ещё сносно было, но «бедры» мои были не по нутру ротному. Поколачивал часто он по ним и приговаривал: «уж эти твои бедры». «Боже, – подумал я, – да куда ж мне девать бедры свои? Не срубить же мне их!» Раз как-то на батальонном плацу ротный сильно хватил по моим бедрам, а однажды в досаде обратился к фельдфебелю на мой счет с такою речью: «Хоть бы ты поприлежнее занялся с этим молодцом». И точно, фельдфебель занялся мною очень прилежно.

Раз как-то я запоздал на учение. Раздосадованный фельдфебель вбежал в комнату за мной, и, увидев меня молящегося, так меня ударил, что у меня в глазах потемнело. «Ах ты, окаянный жид, промолвил он, маршировать не умеешь, а молиться по-жидовски, куда какой мастер. Пошел живо в ранжир на свое место» Пустился я к роте со всех ног, так что позабыл снять с головы богомолие. «Ты куда бежишь, – крикнул ротный, – с жидовскими шишками?»

«На учение, ваше благородие».

«Пошел назад, окаянный, чтобы мои глаза тебя больше не видали. В класс, в класс пошел – будь ты дровосеком. «Покорнейше благодарим, – подумал я, – давно бы так» И рад я был, что прогнали в класс, мне давно хотелось заняться грамотой. Явившись к инспектору, я объявил ему, что прислан учиться. «Хорошее дело, – отвечал инспектор. А знаешь что-нибудь?»

«По-еврейски все знаю».

«Да не по-еврейски, братец, а знаешь ли русскую грамоту?»

«Нет, по-русски не знаю».

«Ну, так учить будем».

И учили без крика и побоев. Благодаря Богу, русская грамота мне далась скорее, чем фрунтовистика. Я скоро обратил на себя внимание даже самого инспектора и законоучителя. Раз, как теперь помню, законоучитель, преподавал кантонистам священную историю, спросил: «а кто из вас, дети, лучше расскажет историю Иосифа?» Я встал со своего места и рассказал. Священник похвалил меня перед всеми, и каждый класс беседовал со мною более всех; он часто любил закидывать словечко о христианской вере, о святом крещении.

«Как хорошо и спасительно было бы для тебя, братец, – сказал он однажды, – если бы ты сделался христианином».

«Нет, батюшка, уж воля ваша, – сказал я, – а веру свою не хочу оставлять. Если бы вы знали, как нас умолял раввин, как слезно просили нас отцы и матери содержать свою веру. Как же после того я крещусь?»

«Друг мой, скажи, кого скорее надобно слушать, Бога или раввина с родителями? Ты хорошо знаешь, кто был Авраам. Он был сын Фарры-идолопоклонника, однако, когда его Господь призвал к вере, то он все оставил и пошел во след Бога истинного. И за то содедался он отцом множества языков, так что в семени Его, т. е. в Христе Спасителе, благословятся вся племена земная».

«Что вы говорите, батюшка? Ведь от Авраама родился Исаак, а не Христос?»

«Правда. Но Иисус Христос родился также от Авраама, Авраам роди Исаака, Исаак роди Иакова, Иаков роди Иуду, и так далее, до Христа Иисуса. Жаль, что я не имею при себе еврейского Евангелия, я бы тебе все это доказал».

Тут-то я призадумался, припомнив, что это самое читано мною и в Евангелии, подаренном мне еще в детстве миссионерами. С этой думой пошел я от священника, но он меня остановил и сказал: «Вот уж ты никак и рассердился на то, что я посоветовал тебе креститься. Знать еще время твое не наступило, но верно то, что ты будешь когда-нибудь хорошим христианином». Тем и кончился у нас разговор. С этого времени нередко удавалось мне слышать об имени Иисуса. Раз как-то на пасху, казанский архимандрит Климент, обходя с командиром полковникам В-ым заведение кантонистов, христосовался с ними. Между прочим, архимандрит подошел и ко мне с приветствием: «Христос воскресе!» . Командир кивал мне головой, дескать, отвечай, что «воистину воскресе». А я стоял как онемелый, и не знал, что делать. Если, думал я, не ответить, то самому после живому не быть.

«Да, – сказал я, – говорят, что воскрес».

«Что это значит?» – спросил архимандрит у командира.

«Извините, ваше высокопреподобие, это некрещеный еврей».

«А, ты еврей? Так как же ты думаешь по сущей правде?»

«Я думаю, что Христос не воскрес».

«Конечно, если ты или, лучше сказать, весь род ваш не верит тому, что Христос родился, жил и умер для нашего спасения, то не удивительно, что вы не верите и тому, что Христос воскрес. Но надобно верить сему, ибо весь ваш же закон и пророки, ясно свидетельствуют, что Христос был в мире, явился именно к Израилю. Но Израиль, как говорит св. пророк Иcaйa от лица Бога, не познал Его: «Израиле же Мене не позна, и людие мои не разумеша». Зато и Израиль отвержен Богом. Да, дружок мой, много нужно об этом говорить, чтобы тебя убедить во Христе. Господь, хотящий спасения всем человекам, да просветит Израиль и тебя светом Евангельским, коим озарен мiр христианский». Сказав это, он отошел от меня.

Слова архимандрита произвели на меня сильное впечатление, они постоянно отзывались в сердце моем и располагали в пользу христианства. Между тем и иудейство, как бы предчувствуя свой конец, крепилось в душе моей. Этому немало также способствовал один инвалидный солдат из евреев именем Азберг. Этот закоренелый еврей старался всячески удержать всех казанских кантонистов в жидовстве. Он ходил по ротам и уговаривал всех не слушать христианских наставников и, для лучшего успеха в своем деле, говорил, что Бог ему открыл в ночном видении, как жгут наши души за маловерие, за употребление трефного мяса. Эти слова Азберга так действовали на всех нас, что мы при нем же дали обет поститься и более не употреблять мяса, что и исполняли долго, пока начальство не приняло против этого своих мер. Однажды бригадный командир во время обеда заметил, что мало было кантонистов у стола, и спросил у дежурного офицера: «Почему, так у вас мало народа за столом?»

«Потому ответил дежурный, что кантонисты из евреев постятся».

«Что у них за пост

«Смею доложить вашему превосходительству, что некто инвалид Азберг установил строгий пост».

Раздосадованный бригадный крикнул: «Долго ли еще этому негодяю развращать кантонистов? Он заморит всех постом. Притащите мне его сюда». Азберг был немедленно представлен перед бригадным.

«Скажи мне, негодяй, с чего ты взял наложить на мальчиков пост?»

«Не я, ваше превосходительство, наложил на них этот пост, а они сами пожелали поститься, боясь грозы Божией».

«Что за гроза?»

Азберг, нимало ни сконфузившись, рассказал бригадному о мнимом сновидении своем.

«Вот я тебе дам грозу. Розги сюда!» – крикнул бригадный. «Я не терплю лжи, одно из двух избирай: или обман свой обнаружи, или...».

Испугался бедный Азберг, он знал, что с бригадным шутить нечего, и потому сознался перед всеми во всем.

«Ну, за сознание прощаю тебя на этот раз, – сказал и бригадный, а все-таки спроважу тебя молодца из этого батальона. Да и все это гнездо жидовское (так он назвал казанское заведение, где было до тысячи еврейских кантонистов) разобью по всей моей бригаде.

И действительно разбил. Это было так. Бригадный командир, осмотрев инспекторским смотром все наши батальоны, приказал петь: Боже, царя храни. Русские кантонисты исполнили приказ начальника, а мы молчали. Бригадный, заметив это, жестоко рассердился и спросил некоторых из нас: «Вы, отчего не поете?»

«Мы – евреи».

«Разве евреи не должны возносить хвалы Богу за царя? Я вас, неблагодарных!»

В это время подошел к нам заведующий батальоном, ближайший наш начальник подполковник В – в, и стал нас урезонивать, чтобы мы пели Боже, царя храни: «Дети, зачем противитесь начальству? Я угадываю, вы не поете потому, что думаете, будто «Боже царя храни» есть молитва Иисусова. Поверьте мне, что это не что иное, как гимн, воспеваемый нами, сынами России, в честь царя, а в доказательство можете даже и в шапках пропеть». При этом он скомандовал: «накройсь», и тогда мы все охотно послушались доброго своего начальника и пропели единодушно наш народный гимн. Бригадный немного успокоился, но все-таки угрожал рассортировать нас по всей бригаде. И, действительно, на другой же день исполнил он свое намерение. Явившись поутру рано в заведение, он приказал выстроить оба батальона и назначил нас кого куда. Меня в числе 80 человек назначил в г. Вольск. Назначение это поразило нас, как громом, ибо мы много слышали неутешительного о Вольске. Нам рассказывали, что там окрестилось множество евреев.

Не буду распространяться о печальном путешествии нашем из Казани в Вольск. Скажу только, что одно воспоминание об этом городе невольно наводило на нас какой-то страх. Но вот, наконец, достигли мы места своего назначения. Увидели и Вольск, забились сердца наши, печально окинули мы место, которое считали гибелью многих своих собратьев. Все товарищи мои опустили головы, нелегко было мне в таком положении видеть их. Однако, собравшись с духом, я сказал: «Не ужасайтесь, братья, Господь укрепит нас и даст нам силу противиться врагам нашим» Товарищи единодушно сказали: «Мы на тебя, Вульф, надеемся, говори ты со всеми теми, кои вздумают с нами рассуждать о вере». «Не бойтесь, – повторил я, – не выдам. Господь даст мне, что возглаголать. Вы знаете, что я смогу поговорить с каждым, я и с архимандритами говаривал в Казани». Вся наша партия успокоилась на время. По прибытии, командир и священники радушно встретив нас, говорили нам много утешительного. Однако мы поняли, что их сладкие слова клонились к тому, что мы должны будем креститься. Затем командир разбил нас по ротам, и просил священника и офицеров не оставлять нас без внимания, при сем он также сказал и двум новообращенным: «Займитесь-ка и вы своими собратьями, поговорите о предметах веры с ними».

В г. Вольске было это занятие для всех обычным делом и венчалось всегда успехом. Кстати замечу, почему в этом городе так много евреев крестилось. Читатель наверно не вменит мне в вину, что я сделаю некоторое отступление от моей биографии и расскажу об этом, рассказ этот заслуживает христианского внимания.

Во главе святого дела обращения евреев в христианство в 1846, 1847 и 1848 годах, достойно поставит преосвященного Иакова, бывшего тогда епископом саратовским. Хотя и в Казани архиепископ Владимир с вверенными ему пастырями, а в Симбирске преосвященный Феодотий с духовенством с великой ревностью трудились над обращением евреев в христианство, но труды покойного преосвященного Иакова особенно кажутся нам важными потому, что он первый пробудил сердца юных чад Израиля к принятию Евангелия. Дела преосвященного Иакова нам более известны потому, что я их сам видел, и потому могу о них вернее свидетельствовать. Как же он действовал? Как он положил начало святому делу обращения молодых евреев в христианство? Преосвященный Иаков, узнав, что в уездный город Вольск саратовской епархии в отделение кантонистов прибыло множество молодых евреев, и верно предполагая, что на юные сердца чад израилевых скорее может подействовать его архипастырское увещание, нежели на закоренелых в своих убеждениях старых евреев, он письменно отнесся к нашему командиру, доброму православному начальнику, И. Софронову, что желает посетить его школу кантонистов. Г. Софронов изъявил на это согласие свое, и, узнав день прибытия преосвященного, приготовил оба батальона кантонистов к встрече его и передал нам через одного ученого нашего собрата – Лейба Бородина (названного во св. крещении Н. Кузнецким), что к нам скоро прибудет христианский архипастырь, пастырь пастырей, подобный еврейскому древнему первосвященнику. И в самом деле, вскоре прибыл к нам преосвященный Иаков. Почти весь город собрался к встрече архипастыря, это придало торжественный вид его въезду. Преосвященный прямо отправился в заведение кантонистов и, подойдя к батальону, выстроенному в каре, осенил всех крестным знамением и сказал командиру: «Покажите-ка мне юных воинов-евреев». Начальник подвел архипастыря к нам, и он поздоровался с нами по-еврейски: «шулем алехем», т. е., мир вам – сказал он. Удивленные таким приветствием, мы ответили ему: «алехом шулем», т. е., и вам да будет мир. Одно это приветствие преосвященного расположило нас к нему, и даже некоторые из нас заговорили по своему, что он, верно, еврей, или из евреев.

После взаимного нашего приветствия Кузнецкий по внушению командира обратился к преосвященному с речью, нарочно для сего случая приготовленною на еврейском языке. Владыка остался этим очень доволен и завел с Кузнецким весьма поучительный религиозный разговор. Затем преосвященный подошел и к другому еврейчику по имени Абала Осна. Этот Абала, будучи всегда угрюмым на вид и упорным в своих убеждениях, ответил довольно грубо на какой-то вопрос преосвященного желавшего доказать, что христиане чтут того единого Бога, которого исповедовали истинные израильтяне. Из разговора преосвященного с Абалой нетрудно было заключить, что Абала отвергал троичность Божества, которую доказывал преосвященный. Владыка говорил: «Разве у вас в ветхом завете не упоминается о Святой Троице? Например, слово «шем», что значит, как не имя – Бог Отец? А слово «Шхине», не значит ли присутствие Божье, сияние славы и образ ипостаси Его, как говорит св. Апостол Павел, бывший ваш единоверец? Наконец, слова «Руах Гакодаш», не означают ли Духа Святаго, который говорил в пророках?» Эти священные слова, произнесенные христианским архипастырем, как электричество пробежали по нашим сердцам, и мы в смущении смотрели друг на друга. Даже Абала сменил свой суровый взгляд, хотел что-то сказать преосвященному, но владыка, заметив это, предупредил его следующими словами: «что, что, Израиль? Ты не согласен с моими словами? «Как не согласиться с вами, ведь то, что вы говорили, есть и в наших книгах, мы веруем в «Руах Гакодаш», т. е. в Духа Святого; веруем, что Он исходит от Отца, не отвергаем и того, что «Шхине» пребывало в устах пророков». «Прекрасно, так в чем же ты не соглашаешься?» «А в том, – сказал Абала, – что вы признаете Христа за Сына Божия и говорите, что Он с неба пришел спасти вас». «Разве вы не ожидаете Мессию как Спасителя сынов Израиля, разве Св. писание ветхого завета и сами раввины не проповедуют о Нем? Кого нарицает Господь устами псалмопевца Давида Сыном Своим, как не Христа? Сын Мой ecu ты, говорит Господь, Аз днесь родих Тя (Псал. 2, 7). И далее кого нарицает Господь Господом, как не Его же? Рече Господь Господеви моему: сиди одесную Мене, дондеже положу враги Твоя подножие ног Твоих. А раввины ваши не учат ли, что для видимого явления в мир Мессия примет плоть человеческую? В вашем молитвеннике Сидер, на странице 130, читаете следующую молитву: «екум пуркон миншемае», т. е. восстанет Избавитель с небес; «хино вехисдо», т. е. Он будет милосерд; «верахмо», т. е. многомилостив для всех; «иварес-гифо», т. е. примет на Себя чистейшую плоть человеческую и поживет на земле; «ингоремале», т. е. вознесется на высоту и проч. Не изображается ли в приведенных словах жизнь Спасителя нашего, Его воплощение, Его благодеяния для человечества, оказанные им во время земной жизни, и наконец, Его вознесение? Подобное о Христе находим еще и в книге талмудической Зойгар29. Раввины, имея в виду земную жизнь Спасителя, именуют Его не только сыном Давида, но называют Его примирителем, пастырем, искупителем и Ангелом лица Божия и Ангелом завета».

Много и еще назидательного говорил архипастырь, но, утомившись от дороги, и будучи не в силах больше с нами говорить, он выразил свое сожаление об этом и, прощаясь, сказал, что на другой день перед отъездом постарается еще видеться с нами. Командир и мы кланялись архипастырю.

Поутру, как и в первый день приезда архиерея, нас собрали на батальонный двор, куда прибыл и преосвященный, он начал назидательную беседу с нами и глазами все отыскивал Абалу, которого командир, как невежу, запрятал в заднюю шеренгу. Не находя его, архипастырь спросил: «а где же у вас Абала – ревнитель веры?» Абала был вызван командиром на середину. Обласкав его, архиерей обратился к командиру с такою речью: «Вы не глядите на то, что Абалах так ревнует о своей вере, это хороший признак, это значит, что если он, узнавши тщету и лживость своего верования, обратится ко Христу, то будет прекрасным и ревностным христианином, и я уповаю, что Господь, хотящий спасения человеку, откроет ему и всем им свет евангельский. Они со временем сподобятся узнать чаемого ими Мессию – Ешуа Гамушиах. «Ох, – сказал Абала, – как бы мы рады были, если бы узрели Myшиaxa своего, и если бы вы знали, как мы об этом молимся. И каждый из нас при богослужении говорит: «Ани мамин беэмину щлеймо бевиас Гамушиах» т. е. мы веруем, что Мессия придет, Он, хотя и замедлил, а явится непременно» (Сидер, 45 стр.).

«Да, друг мой, – сказал архипастырь, – и мы веруем и знаем, что Он придет, но то будет уже второе пришествие его, npишествиe суда, и тогда уже поздно будет обращаться к Нему с верою тем, которые отвергли Ero в первое пришествие». «Как, разве Мессия дважды придет?» – спросил Абала. «Да, Его пришествие по слову Св. писания должно быть двоякое. «Грядет, – говорит Псалмопевец, – грядет судить земли, судить вселенней» (Псал. 95,13).

«Тоже и у вас сказано: »кибо, кибо лишпот уреци« (Сидер, 98 стр.). Слово «грядет», употребленное пророком дважды, и выражает два пришествия Христова: в первом случае, говорит он, что Христос грядет, т . е. нисходит на землю, как дождь на руно, и как капля, каплющая на землю. А во втором пришествии, которое имеет быть пришествием суда, говорит тот же пророк, что Христос грядет судить вселенную, что огонь пред Ним предыдет и попалит окрест враги Его (Псал. 6, 3). Так точно и случилось. Христос пришел на землю не в славе величия, родился не в богатых покоях, а в яслях и родился в том самом малом городе – Вифлееме, на который указал пророк Михей» (гл. 5, ст. 2).

«А мы так полагаем, – сказал Абала, – что Христос для нашего спасения и блаженства явится только всего раз, и явится не в уничиженном виде, а в славе и величии. Явится как царь и победитель вселенной, который избавит нас от рабства, соберет весь рассеянный Израиль и введет его в Иерусалим, где мы будем торжествовать вечно. Мессия сделает для нас пир, зарежет пасущегося от искони века быка Шор габор, которым станет угощать нас, и на этом пиру будут служить нам все вельможи земные как своим владыкам, как служим мы для них теперь».

«Вот в том-то и беда, – сказал архипастырь, – что вы слишком буквально понимаете Св. писание. Вы блага Христовы представляете земными благами, оттого и два пришествия Христа – первое в уничижении, а второе в славе – сделались для вас не понятными. Правда, пророки изображали Христа царем славы (Захар, гл. 9), но они же изображали его и в виде уничижения, умаленном паче всех сынов человеческих, доведенным даже до смерти (Ис. 53). Израиль же, упустив последнее, т. е. не желая видеть Мессию умаленным паче всех сынов человеческих, обратил свои взоры на те места Св. писания, которые изображали Христа владыкой земным, победителем народов. Поэтому естественно было предкам вашим впасть в заблуждение, и ваш род блуждает до днесь. Но как скоро Израиль придет в разум истины, то он оставит пути заблуждения и обратится к Мессии своему и уверует в Того, Которого некогда он не узнал, и Которого сам с нетерпением ожидает».

«Так, по-вашему, выходит, что Мессия давно пришел? Но чем же это подтверждается? – спросил Абала».

«Книги Ваши ветхого завета свидетельствуют, что ожидаемый вами Мессия давно пришел, в книге Бытия говорится прямо и утвердительно, что он придет прежде, нежели отымется скипетр от Иуды. т. е. до падения царства Иудейского. Вот подлинные слова чтимого вами ветхозаветного патриарха Иакова, произнесенные им перед кончиною своей при благословении детей своих: не оскудеет князь от Иуды (лой Ясир шеврет миегидо), – сказал Иаков сыну своему Иуде, – и вождь от чресл его, дондеже придут отложенная ему, и Той чаяние языков, – или как сказано в еврейском тексте: «велой икас амим» – к нему соберутся языки. Согласно с этим пророчеством, Господь наш Иисус Христос и явился немного прежде совершенного разрушения римлянами царства Иудейского. Отвергать это пророчество Иакова вам нельзя, потому что вы видите точное исполнение его. Скажите, где теперь колено Иудино, которое бы могло царствовать над вами? Вот вы рассеяны по всему лицу земли. Со времени пришествия Христова, у вас не стало ни царя, ни князя (шевет), ни всего того, что имели вы до пришествия Христова».

«Признаюсь, – сказал Абала, – вы удивляете меня своими доводами, но, тем не менее, я должен сказать вам, что приведенное вами пророчество Иакова понимается у нас иначе. Во-первых, слово «шевет» означает на нашем языке иногда и «розга». Может быть, здесь и нужно под словом «шевет разуметь розгу, т. е. Господь не перестанет нас наказывать лозою или жезлом, как сказано у Давида, до тех пор, пока мы не исправимся. А во-вторых, некоторые раввины наши, объясняя пророчество Иакова, говорят: «не оскудеет князь от Иуды дотоле, пока колено Иудино не придет в г. Силом» (Нав. 18, 1).

«Это толкование, мой друг, несправедливо, ибо известно, что в город Силом пришло не одно колено Иудино, а весь сонм израильский. Между тем, в указанном месте книги Бытия Иаков предсказал судьбу одного колена Иуды, от которого не отымется скипетр, князь, законоположник, вождь, к которому, соберутся народы. И, действительно, ко Христу собрались почти все языки. Где теперь не исповедуется имя Христово? Ужели после всего сказанного не понятно вам, что ожидаемый вами Мессия уже пришел?»

«Не знаю, право, во что верить, – сказал Абала, – не знаю, с чем согласиться: с учением ли раввинов наших или с вашими словами, в которых слышится немало поучительного?». «Господь со временем откроет тебе истину, и я уповаю, – сказал архипастырь, – что ты со временем будешь хорошим христианином30. Ведь и Апостол Петр, – присовокупил владыка, обращаясь к нашему командиру, – и Апостол Павел, когда был иудеем, ревновал о вере своей и даже гнал христиан, а когда призван был Господом нашим Иисусом Христом к вере его, то сделался ревностным христианином и даже апостолом языков. Также может сделаться ревностным христианином и каждый из евреев, если мы будем заботиться об их спасении». После этих слов архиерей начал прощаться. «Прощай, Абала, – сказал он, – прощайте и все вы, дети Израиля. Я расстаюсь с вами только телом, а душою пребуду с вами, я буду молить Господа моего Иисуса Христа (при сем он возвел руки к небу, что нас особенно тронуло), да явит он спасение рассеянным по миру Израилю. Затем он обратился к духовенству города Вольска со следующими словами: «Пастыри Христовой церкви! На нас особенно лежит священная обязанность заботиться о сих малолетних евреях, стойте благовременно и безвременно в своем проповедовании и откройте им путь Христов». С такою же просьбою он обратился к командиру и ко всем тут собравшимся гражданам: «Православные христиане! Старайтесь и вы всеми силами содействовать святому делу обращения евреев ко Христу. Господь и Церковь святая не забудут вас за это, знайте, что обративый грешника от ложного пути его, покроет множество грехов и спасет душу от смерти» (Иак. 5, 20). Сказав это, он осенил всех крестным знамением, кланялся несколько раз на все стороны и особенно командиру, прося его заботиться о нас, и уехал.

Слова архипастыря скоро принесли христианские плоды. Самый старший и самый ученейший из нас вскоре после беседы преосвященного изъявил желание принять св. крещение. Затем прибывший с преосвященным в г. Вольск протоиерей Гавриил Иванович Чернышевский успел еще двоих из нас обратить ко Иисусу Христу. После этого нетрудно уже было местному духовенству – протоиерею И. Бибикову, о. А. Тюльпанову и В. Кузнецкому, при таком всеобщем старании повести дело обращения евреев в христианство успешно. Впрочем, только в первом батальоне был такой успех, а во втором, где находились мы и Абала, успеха не было, и именно потому, что мы всячески старались препятствовать распространенно христианских истин пастырями. Мы их учение перетолковывали по-своему и тем, конечно, поддерживали в собратьях своих иудейское верование. Священникам нелегко было говорить с нами, мы находили разные возражения. Но если им трудно было бороться с нами, то Господь своей божественной силой легко победил нас. И теперь еще дивимся, как чудно совершились Его дела над нами, даже и мы с Абалой, несмотря на то, что всегда ожесточались против христианства, почувствовали некоторое потрясение, происшедшее вследствии двух писем, переданных нам г-м бригадным командиром, приехавшим в Вольск производить инспекторский смотр. Он после церемониального марша попросил гг. офицеров на середину, а нам скомандовал: «справа, слева заходи». При этом он сказал офицерам: «Благодарю вас, господа, что и вы, также как и здешнее духовенство, не остаетесь равнодушными к святому делу обращения евреев в христианство. Это дело богоугодное, этого желает Господь наш Иисус Христос, этого желает и Царь наш православный, и все мы, русские, должны этого желать». Затем он обратился к нам и сказал: «Выходите ко мне те, которые приняли христианство». Весело и бодро вышли новообращенные на середину. Бригадный командир расцеловал их и сказал: «Вы теперь братья наши, мы радуемся, глядя на вас. В моей бригаде, слава Богу, пожелали креститься мнoгиe из вас, и в Казани крестилось много, и в Симбирске тоже. И я привез вам от них два письма. «Кто из вас Абала Оснас?» «Я», – сказал Абала. «Вот тебе письмо от товарища твоего, Шустера, названного в святом крещении Феодотием – крестным отцом его был епископ симбирский Феодот. А Вульф Нахлас, кто из вас?» Я откликнулся, это было мое имя. «Вот и тебе письмо от товарища твоего, Мовша Гуральника, названного в святом крещении Владимером – крестным отцом его был apxиeпиcкoп Владимир. Читайте вслух письма и, если можете, переводите на русский язык». Абала Оснас начал читать, и вот содержание полученного им письма.

«Любезный мой товарищ, Абала! Извещаю тебя, что у нас много нового, наши классы сделались настоящими еврейскими училищами. Нам священники читают священные книги и по-еврейски и по-русски, сличают свои книги с нашими, и удивляешься, что в их книгах находится все то же, что и в наших, именно, что Христос есть наш Мессия. Особенно это хорошо и умно доказывает преосвященный Феодот, кто побывает у него несколько раз, тот уже непременно пожелает креститься, и он всех поочерёдно к себе призывает. В воскресенье после обедни ведут нас к нему по несколько человек, у него мы и обедаем, а потом усаживает он нас за длинный стол и учит, что твой раввин. Право, я от него такие душеспасительные речи слышал, каких и дома не слыхивал. Он доказывал, что наш закон и наше верование служило лишь приготовлением обетованному Мессии, Который своим пришествием, упразднив всё ветхозаветное, дал нам, согласно предсказанию пророка Иеремии, закон новый – святое Евангелие, «Брис Хадошо». Слыша все это, я не мог далее упорствовать и, желая спасти душу свою, принял святое крещение. Я думаю, что если бы и ты теперь побыл у нас, также точно сделался бы христианином, а как бы я желал этого? Впрочем, я не сомневаюсь, что и ты сделаешься христианином, я вижу, что этого требует от нас сам Господь. Каждый день у нас в Симбирске крестятся по несколько евреев, тоже и в Казани, и в Перми, да и у вас, как слышно, многие крестятся. Не отставай и ты, мой друг, от добрых людей. Прощай, пиши, как ты поживаешь. Твой товарищ – Аарон Шустер, ныне Феодотий.

Симбирск. 1845 г.

«Вот как пишет твой товарищ, настоящий христианин. Читай теперь ты свое письмо, Вульф?»

Вот содержание этого письма, адресованного ко мне:

«Любезный мой друг, Вульф!

Не смущайся духом, что я из иудея Мовша Гуральника сделался христианином Владимиром, не гневайся на меня за то, что я оставил иудейство. Ты знаешь, что я всегда хранил наш закон, наши обряды и учение раввинов, но Бог призвал меня в церковь Христову через достойнейшего архипастыря Владимира, который доказал мне и всем нам, нашими же священными книгами, что ожидаемый нами Мессия давно пришел, и что мы находимся в великом заблуждении и не иначе можем спастись, как только через веру во Христа. Я не в силах описать тебе всего, что он нам толковал, и чему поучали нас непрестанно его помощники ‑ г. архимандрит Климент и многие другие казанские священники, заботившиеся о нашем спасении. Говорят, что и у вас в Вольске крестятся многие, а как бы я рад был, если бы и ты крестился. Бригадный тогда, наверное, соединил бы нас вместе, и мы жили бы как братья, и я не теряю надежды на это. Прощай, брат Вульф, остаюсь твой товарищ, Владимир».

Казань. 1845 г.

Из приведенных писем видно, как велика была деятельность в деле обращения евреев в христианство архипастырей и пастырей наших. Их деятельность была столь велика, что в течение двух лет в Казани и Симбирске обращено было до двух тысяч кантонистов-евреев, словом, все – от малого до великого – познали там Христа.

По прочтении писем мною и Абалою, бригадный сказал: «Видите, как товарищи ваши умно пишут, а вы, слушайтесь ли своих учителей и наставников?»

«Слушаем, ваше превосходительство!»

«Плохо, знать, а то бы и вы были нашими братьями, православными христианами. В котором ты классе? – спросил бригадный Абалу.

«В нижнем» – ответил он.

«Значит, плохо подвигаешься в русской грамоте. А ты, Вульф, в котором?»

«В верхнем, ваше превосходительство!»

«Молодец, – сказал бригадный, – а в которой ты роте?»

«В пятой», – ответил я.

«Как он себя ведет?» спросил бригадный ротного командира, старого капитана Эльшина.

«Хорошо», – ответил капитан.

« Внушаете ли ему христианские истины?»

«Как же, – сказал капитан, – я с ним толковал несколько раз, Он мне дал слово, что если прочтет всю Библию и узнает из нее сам превосходство христианства над иудейством, то непременно окрестится».

«Помилуйте, – сказал бригадный, – будет ли в том толк, если он и целый век сам станет читать Библию с еврейским пониманием? Знаете ли, что раввины их извращают слово Божие? Оттого они его и не могут понимать, ведь он с еврейской Библией не сегодня стал знакомиться. Дело не в чтении, а главное – в понимании, им нужно растолковать прлавильно Св. Писание, и если мы этого не можем сделать (а ротный командир, действительно, не способен был к миссионерскому делу, он был только хороший фрунтовик), так нужно обращаться к священникам: они сумеют объяснить им и Библию и все, что нужно для спасения их». Бригадный верно понял нашу уловку, мы, грешные, действительно, капитана, как говорится, за нос водили. Бывало, как увидит меня и спросит: «Ну что, брат Вульф, нового? Скоро ли будешь христианином?» «А вот, ваше благородие, как Библию дочитаю». И так отделывались, но от бригадного нельзя было отделаться. Он, покончив разговор с нами, спросил полковника: «Иван Никитич, вы поведете завтра по случаю воскресения русских мальчиков в церковь, пристройте и еврейчиков с левого фланга, пусть и они, хотя издали, посмотрят, как совершается православное богослужение». «Вот тебе раз, – подумал я, – попался я со своей Библией, из-за меня и другим придется быть завтра в церкви». А евреи, нужно сказать, чуждаются и не любят христианских храмов.

Мы были приведены ротными командирами к церкви, но никто из нас не решался войти в нее. Командир настаивал, а мы отказывались, говоря, что закон запрещает нам это делать. В это время вышел к нам и пастырь церкви и сказал: «Дети! чего вы боитесь взойти в русскую церковь, и вам, верно, натолковали евреи, что в христианских храмах находятся идолы, оттого-то вы и удаляетесь от церкви?».

«Да, батюшка, сказал я, вы угадали. Избави нас Бог, чтоб мы покланялись идолам!»

«Прошу вас, дети, идите за мной, – говорил священник. Я вам покажу, какими священными изображениями наполнен православный храм. Вы там увидите не идольские изображения, а изображения древних израильских царей и пророков». Слова эти заинтересовали нас. Мы переглядывались друг с другом, потом некоторые обратились ко мне и спросили по своему – «залмингейн», то есть, идти ли? «Отчего же не пойти» – сказал я, и первый пошел за священником, а за мною пошли и все прочие. «Посмотрите-ка, израильтяне, – сказал священник, – не ваш ли этот законодатель Моисей? Святые скрижали в руках его. Вот и первый первосвященник Аарон, с прозябшим жезлом. Вот и все ваши патриархи и пророки: Авраам, Исаак, Исайя, Иеремия, Иезекииль и Даниил и проч. Неужели, эти священнейшие изображения можно назвать идолами? Не грешно ли это!» Мы все извинились в неведении своем, ссылаясь на то, что нам дома так евреи толковали. «То-то, дети, – сказал священник, – не всякому слуху верить можно». Мы повеселее стали разговаривать со священником и охотнее рассматривали христианские иконы. Затем начался обряд таинства святого крещения над некоторыми из собратьев наших.

И тут мы ничего худого не видали. После крещения командир и священник поздравили новообращенных со святым крещением и пожелали им душеспасения, а нас просили следовать примеру своих земляков. Священник довольно долго беседовал с нами о вере, а в заключении просил всех избрать из своей среды законника, с которым бы мог постоянно рассуждать о Св. писании и через него сообщать всем нам. Все указали на меня, и я тут же взят был священником в его дом.

Много нужно говорить, чтобы подробно передать все то, чему наставлял меня о. Петр. Скажу только то, что он действовал в деле моего спасения как истинный человеколюбивый пастырь. Он не жалел ни времени, ни сил для моего духовного назидания, всегда миролюбиво выслушивал мои возражения и с обычной кротостью отвечал на них. Слово Божье было у него единственным орудием к победе моего неверия. Отец протоиерей любил более читать мне пророчества Исаи и сличал приводимые им места об Иисусе Христе с еврейским подлинником. Это имело на меня большое влияние, да и надобно отдать справедливость этому доброму наставнику, что он был чрезвычайно находчив в деле увещевания. Если он видел, что я начинал гордиться происхождением от Израиля, то обыкновенно открывал такие обличительные места из Св. писания, изреченные Духом Божьим об Израиле, что я краснел и вздыхал, не зная, что отвечать на такие слова. Тогда наставник мой, чтобы не дать мне пасть духом, переменял тон обличительный и говорил так: «Не унывай, друг мой, Израиль будет всегда Израилем, он избран к спасению и спасется. Ваш же Савл (впоследствии апостол Павел) говорит: остаток Израиля спасется, и непременно спасется святым крещением... Вот если б и ты решился принять и принял бы святое крещение, то будешь спасен, ибо сказано: иже веру иметь и крестится, спасен будешь. Так занимался со мною о. Петр, и я каждый день передавал собратьям своим все, что слышал от моего наставника. Не было того дня, когда бы целый кружок земляков моих не поджидал меня около квартиры и не желал услышать от меня чего-либо нового, касательно моего прения со священником. Земляки чаяли видеть во мне противоборника христианству, поэтому ежедневно, отпуская меня на новую беседу, желали мне счастливого успеха, то есть, чтобы я победоноснее состязался со священником. «Докажи же ты, Вульф, русскому священнику, что наша вера есть одна святая», – говорили они.

Но увы, иудейство мое падало пред христианством. Я каждый раз был побеждаем своим ученым наставником. Однажды, отец Петр, отпуская меня вечером домой, сказал: «Помолись, Вульф, Богу, а я помолюсь за тебя Христу своему, хотящему всем спастися и в разум истины придти, чтоб он открыл тебе свет истинный, просвещающей всякого человека, грядущего в мир. Пора уже тебе, – прибавил священник, – образумиться и следовать моему совету». Слова эти сильно прозвучали в сердце моем, ибо я убедился, что священник истинно заботится о моем спасении. Я едва тут же не изъявил желание креститься, но меня все еще что-то удерживало. Я размышлял о том, каким образом изменю я вере своей, той, в которой родился и которую чтил многие годы. Далее о том, какими глазами я взгляну на моиох товарищей, которые видели во мне опору иудейского верования. С такими-то мыслями я вышел из дома священника. Однако, следуя его совету, я предался уединенной молитве, слезно прося Бога, чтобы Он меня наставил на истинный путь. Утром я тоже молился и наложил на себя пост. Господь услышал молитву мою. В минуты вечернего моего моления, пришел за мною от о. Петра причетник и просил поспешить к нему. Я немедленно прибыл к священнику, который встретил меня радушнее обыкновения и спросил: «Ну, что, Вульф, помолился ли ты Господу о своем спасении?»

«Как же не молиться об этом, мне дорого спасение. Право, я давно уже томлюсь, и не знаю, на что решиться».

В это время к нам взошел мой ротный командир с двумя новообращенными, именовавшимися миссионерами, и несколькими моими товарищами, прибывшими из Казани и желавшими со мною посоветоваться о вере.

«Вот что, Вульф, – сказали мне земляки: эти два новообращенные законники доказывают нашими же книгами, что должно креститься. Скажи ты, есть ли это в наших книгах? Мы уверены, что ты тоже сведущ в законе нашем и не солжешь».

«Прочти им, пожалуйста, по-своему, – сказал мне о. Петр, это пророческое место». Он указал на 36-ю главу Иезекииля. Я прочел, прочел и другое пророчество Исаи. «Довольно», сказали в один голос земляки мои, нам не нужно еще иного свидетельства на то, что следует креститься. Мы сего же дня желаем быть христианами. «Что, Вольф, – сказал священник, – иным открываешь путь ко спасению, а сам себе спасения не желаешь? На тебе, как и на целом роде израильском, сбывается то, что предрек пророк Давид: да помрачатся очи их, еже не видеши, и хребет их выну сляцы. Пора, давно пора узреть свет Христов». Я не находил слов возражать против этого и мысленно спрашивал самого себя: почему отвергаю истину, давно мне предлагаемую христианскими пастырями?» Внутренний голос говорил мне: «Познай Христа!» Мне казалось, что это был голос неба, и, едва ли, я ошибался. Оставаться в неверии не было уже моих сил, я с жаром проговорил моему наставнику: «Батюшка, и я от души желаю креститься».

Добрый пастырь весьма обрадовался и сказал; «Благодарение Господу, увенчавшему долговременный наш труд благим успехом. Теперь я надеюсь, что ты сделаешься такими же ревностными христианином, как был и иудеем, и будешь мне содействовать в деле обращения собратьев своих ко Христу».

Быстро разнеслась между земляками моими весть, что я пожелал креститься. Многие из них – как новокрещенные, так и некрещеные – прибежали ко мне, первые с радостными поздравлением, а другие с обличением. Каждый из некрещенных требовал от меня ответа в том, что побудило меня изменить их вере. «Что ты сделал, Вульф?» – кричали некоторые. Много обещал ты нам, ты всегда утешал нас в том, что будешь непоколебим в нашей вере, а теперь все забыто и нарушено тобою!» Я выслушал каждого обличителя и потом спокойно сказал: «Братья мои, вы требуете от меня ответа в оставлении иудейства. Да позволено же мне будет сказать вам, что я не мог более противиться гласу Божьему, давно звавшему меня через сего пастыря к спасению. Вы сами избрали меня и избрали для того, чтобы я правдиво следил за истиной, за тем, чья вера есть правая, и я следил. Я уразумел, что вера христианская есть вера правая и святая, потому-то я и решился ее принять. От души желал бы, чтобы и вы последовали моему примеру. Вы давно знаете меня, знаете, что я не любил и не люблю лгать. Верьте же мне, что я по чистосердечному убеждению хочу быть христианином, чего и вам желаю». Между слушателями в это время господствовало глубокое молчание. Речь моя произвела почти на всех благотворно-убедительное действие. Господь так осчастливил мое первое слово, что из слышавших оное разом 20 человек пожелали креститься, а в день моего крещения пожелали еще 10 человек, которых я уже успел напутствовать советом. По принятию св. крещения я начал часто ходить в церковь, слушать внимательно слово Божье, поставил себе за правило ежедневно прочитывать несколько глав из Евангелия и других поучительных книг. В короткое время я, но милости Божией, довольно ознакомился с христианским учением и старался, по-возможности, передавать оное собратьям своим, которые, слушая меня, охотно обращались с верою к Иисусу Христу, так что в непродолжительном времени вся партия наша, состоящая из 80-ти человек, при общем старании о. Петра, двух новообращенных и моем, приняла святое крещение. Каждое, содействующее этому лицо получило достойную награду, а двух новообращенных, как более обративших на себя внимание, по Высочайшему повелению приказано было переименовать из военного звания в духовное и отправить сначала в Казанскую семинарию, потом в академию, с тем, чтобы по окончании курса сделать их священниками и миссионерами31. По отправлении упомянутых лиц в Казанскую семинарию о. Петр призвал меня и еще других известных ему новокрещенных лиц и объявил нам, что жатвы предстоит много, а делателей мало. «К нам назначено, – говорил он, – до пятисот человек рекрутов из евреев. Будем общими силами стараться для блага ближнего, для блага братьев ваших, заблудших сынов Израиля. Имейте в виду, дети, заповедь апостола Иакова, яко обративый грешника от заблуждения пути его, спасет душу от смерти и покрыет множество грехов.

Побеседовав довольно с нами, о. Петр благословил нас и отпустил. Таким образом, из четырех новообращенных составилась в г Вольске как бы миссия. Одно было у нас на уме: пещись об обращении Израиля ко Христу. Мы постоянно пребывали в единодушии, читали вместе слово Божье и усердно молились Иисусу Христу, чтобы он руководил нас, немощных, в важном предстоящем деле.

Наступил день, в который надлежало прийти партии. Мы отслужили молебен Спасителю и, призвав его в помощь, пошли встречать своих единоплеменников, между которыми нашли много земляков. Скоро мы подружились, читали землякам в ротах и командах слово Божье на еврейском языке, а это имело большое влияние на слушателей. Дело обращения верующих ко Христу пошло так быстро и счастливо, что нельзя было не удивляться помощи Божьей, чудно явившейся для Израиля в малом г. Вольске, и все так единодушно трудились для спасения ближнего, что и граждане и жены их немало способствовали успеху в святом деле. В короткое время Господь благословил наш общий труд. Все пятьсот человек изъявили желание быть христианами.

Не лишним считаю передать, как торжественно совершился обряд таинства св. крещения над многочисленными моими собратьями в Вольске. Назначенный день для сего священного дела был день майский, день самый благоприятный. Казалось, что и само небо приветствовало израильтян, грядущих от тьмы к свету. Поутру, в 8 часов, потянулись длинные ряды юных войнов, желавших приступить к святому крещению, и были сопровождаемы батальонной музыкой до самого парадного места, где уже ожидало их православное духовенство, многие граждане и восприемники с восприемницами.

Торжественно двинулась вся процессия с хоругвями к Волге. Впереди шло духовенство и военные чины, а за ними кантонисты, готовящиеся принять св. крещение. На Волге был устроен Иордан.

Священники стали на приготовленные им места, за ними стали восприемники и восприемницы с крестниками. Начался обряд таинства св. крещения. Нельзя изобразить той величественной картины, какая представилась зрителям в эти священные минуты. Вся церемония снята была с натуры художником Шуевым и представлена была высшим военным начальством в Бозе почившему Государю Императору Николаю Павловичу вместе с представлением обо всех участниках обращения евреев в христианство. Каждый, из участвовавших в богоугодном деле, был Высочайше награжден, в том числе и я. Отрадно мне всегда повторять слова всемилостивейшего приказа:

«Государь Император, по всеподданнейшему докладу г. военного министра за содействие в обращение евреев ко Христу, всемилостивейше произвел кантониста Александра Алексеева в унтер-офицеры, в 1848 году января 22 дня. И за таковое же успешное содействие к обращению кантонистов из евреев Высочайше награжден денежно в 1851 г. О таковой Высочайшей милости объявлено по батальону военных кантонистов».

Вслед за сим последовало распоряжение военного министра, чтобы командир саратовских батальонов полковник С-ов назначил из Вольска в 1-й учебный полк кантониста из евреев, более опытного в обращении своих соотечественников в христианство. О. Петр благословил меня на это святое дело и, согласно назначению командира, я отправился в учебный полк.

Мне пришлось идти через Саратов, куда и прибыл я в воскресенье. Так как еще было довольно рано, то я и отправился в собор, чтоб отстоять обедню и увидеть незабвенного архипастыря, преосвященного Иакова, от которого бы мог принять благословение на предстоящий мне путь и миссионерское дело. Но каково было мое удивление, когда я вместо него увидел вновь прибывшего в саратовскую епархию преосвященного Афанасия (ныне епископа Астраханского). Сначала это меня смутило, но услышав его архипастырское богослужение, которого я, как новообращенный иудей, не имел еще счастья доселе слышать, я духом успокоился. Каждое священное действие архипастыря, его возгласы, раздававшиеся довольно внятно по церкви, восхищали мою душу. «Вот где, – подумал я, – славится ныне имя Святейшего из Святых, в православном храме». Архиерейское богослужение так подействовало на мою душу и так расположило меня к преосвященному, что я искренне пожелал быть у него и прямо по выходе из церкви отправился в архиепископский дом. Но будучи никто более, как кантонист, одетый в солдатский мундир, я не мог обратить на себя внимания келейника, который не решался доложить обо мне преосвященному, и только письмоводитель архиепископа, снисходя к моей просьбе, доложил обо мне владыке. Преосвященный тотчас принял меня и довольно ласково. Узнав, что я недавно сделался христианином, и теперь по распоряжению военного начальства отправляюсь в учебный полк в качестве миссионера, он благословлял меня непрестанно и говорил: «Рад, мой друг, видеть такого человека, который и сам сделался православным христианином и других собратьев своих желает привести к Иисусу Христу. Бог, хотящий спасения человеков, да поможет тебе в этом».

Поговорив со мной, архипастырь спросил меня: «Ты, наверно, друг мой, знаешь хорошо еврейский библейский язык?»

« Знаю, владыка», – ответил я.

Архипастырь удалился в другую комнату и вынес оттуда еврейскую библию, сказал: «Прочти-ка это место, – указывая на 1-ю главу Исаи. Я начал читать довольно скоро, как обыкновенно читают нынешние евреи. Владыка меня остановил и сказал: «Не совсем-то правильно произносишь. Древние евреи вот как читали. И начал нараспев читать довольно протяжно: «Шимми – гашомаим!! Веазини эрец – ки – пи – Иегова, – ди бер…», то есть: слушай небо и внуши земле, яко Господь возглагола (Исаия, 1 гл. ст. 2). Я не в состоянии выразить тот душевный восторг, который испытывал тогда, услышав, что христианский архипастырь так хорошо читает по-еврейски. Признаться, и стыдненько было мне, что он поправлял меня, природного еврея, в чтении. Но то высокое знание, которым обладал преосвященный Афанасий, дало ему полное право на то. После долговременной беседы со мною, владыка, сделав мне наставление, как приводить моих собратьев к вере Христовой, благословлял меня многократно, и, пожелав мне благополучного пути, ушел. Скоро прибыл я в полк.

Полковые солдаты из евреев, узнавши о цели моего прибытия, донельзя озлобились на меня. Они вслед кричали мне: «Не затем ли вы пожаловали к нам в полк, чтобы и нас, как кантонистов, обратить в христианство? Напрасно, здесь вы ничего не успеете. Здесь некогда думать о вере: все заняты фрунтовым учением и пунктиками, а вы ничего этого не знаете. Вам бы лучше отправиться куда-нибудь в другое место, а здесь бригадный, пожалуй, сорвет с вас галунки». Признаться, я как человек начал скорбеть и в скорбях искал утешения в одном Боге. Я отправился в храм и просил полкового священника отслужить молебен Христу Спасителю. Священник, исполнивши мое желание, спросил меня: «О чем ты грустишь? Ты, верно, новичок?»

«Да, батюшка, я недавно прибыл сюда в полк для обращения евреев в христианство.

«А, так это вы-то новообращенный миссионер из евреев? Приятно видеть вас. Полковой наш командир давно говорил мне о вас, что вы где-то обратили множество собратьев своих ко Христу, и что для сей же цели вас и сюда назначили. Но не думаю, чтобы вы могли здесь много успеть. Здесь ведь не кантонисты, а закоренелые солдаты».

«Что делать, батюшка, уповаю на милосердие Божье, верю, что Христос, призвавший меня ко спасению, поможет мне и здесь сделать что-нибудь для церкви Христовой».

«Помоги вам Господи!» сказал священник. «Прошу покорно жаловать ко мне. Будем трудиться вместе для спасения заблудшего Израиля».

«Благодарю вас, батюшка. Откровенно скажу вам, что я давно желал быть у вас, но меня некоторые евреи отговорили. Они говорили, что вы, как священник военный, держите себя недоступным для солдат».

«Неправда, мои двери отворены для всех и каждого. Вероятно, евреи не советовали вам со мною знакомиться с тою целью, чтобы мы вместе не могли успешно действовать в обращении их в христианство. Прошу покорно сейчас же ко мне».

Мы отправились, и по приходе в дом священник спросил меня: «Скажите, пожалуйста, как вы, будучи сам недавно евреем, так много успели обратить своих собратьев во христианство? Желал бы я знать, хорошо ли вы еще сами-то ознакомлены с догматами христианского вероучения? В силах ли вы правильно истолковывать ветхозаветные пророчества, касающиеся Иисуса Христа? Объясните мне, например, пророчество Даниила, содержащееся в девятой главе его книги».

Я объяснил это пророчество так, как объясняют его учителя христианской церкви.

Священник, по-видимому, остался доволен.

«Мне хотелось бы, – продолжал он, – послушать, как вы на деле беседуете с евреями и о чем вы более толкуете с ними?»

«Батюшка, трудно передать все то, что я им в то время внушаю. Я, как человек малоученый, не излагаю беседы свои в форме и не готовлюсь много к собеседованию с ними. Я верю от души обетованию Спасителя, данному апостолам, а в лице их всем, проповедовающим Слово Божье, что дастся глагол».

«Правда ваша, вижу, что вы соответствуете своему назначению. Однако все-таки прошу поговорить с одним упорным солдатиком нашего полка. Я же, кстати, послал за ним».

Вскоре предстал пред нами призванный еврей.

«Поговорите-ка, г. миссионер, с ним» ‑ обратился ко мне священник.

Я долго толковал со своим единоплеменником. Священник, послушав наше собеседование, прервал речь нашу и спросил еврея: «Последуешь ли ты совету своего земляка? Ведь, он был такой же израильтянин, как и ты. Кстати, я прочту тебе речь вашего раввина Самуила... И начал читать книгу под заглавием «Золотое сочинение». Долго слушал его еврей. Наконец, утомленный священник спросил еврея: «А что, братец, понял ли ты, о чем тут говорится?»

«Понял, батюшка».

«Скажи же, хочешь ли подражать в вере своему раввину Самуилу и думаешь ли быть христианином?»

«Никак нет-с, батюшка, и Самуил-раввин мне не указ. И зачем оставлять мне веру свою и все убеждения свои ради Самуила?»

«Да не ради Самуила, сказал священник, а ради своего спасения. Извольте-ка потолковать с подобными людьми, а их у нас немало, и мне кажется, что если бы и пророк встал из мертвых и проповедовал Христа, то они и того бы не послушали».

«Как так, – сказал видимо обиженный еврей, – пророков-то мы слушали, и готовы всегда их слушать. Кто более нас, израильтян, чтил пророка Моисея и других пророков, как-то: Исаию, Иеремию, Иезекииля и Даниила? А ведь, они были все евреи, и мы их писание свято чтим». «Да, устами-то вы их чтите, но сердцем далеко отстоите от них. На вас сбывается то, что говорит об Израиле один из этих пророков: приближаются мне люди сии устами своими , и устами своими почитают мя, сердце же их далече отстоит от мене (Ис.29,13). «О, если бы вы слушали пророков, – сказал священник, – и вникли бы хорошенько во все то, что говорится в их книгах об Иисусе Христе, тогда бы вы давным-давно уверовали в Него».

«Батюшка, – возразил еврей, – со мною нечего толковать, есть в нашем полку более меня сведущие в еврейском законе. Кстати же, нам велено всем завтра собраться в манеже, чтобы послушать их проповеди (при этом он указал на меня). Затем он поклонился и ушел, тем и кончилась наша беседа.

Простился и я со священником и пошел вслед за солдатом. Несмотря на то, что он показывал из себя человека неученого и грубого, он мне понравился. Я заметил, что он вовсе не так малосведущ в еврейском законе, как выставлял себя перед священником. Много есть евреев, которые, желая отделаться от дальнейших суждений с христианами о вере, представляют из себя незнайку, таков и был наш собеседник. Догнав его, я завел с ним речь, но уже не о религии, чтоб не наскучить ему этим, а спросил его, какой он губернии. Он, ответив, спросил и меня: «А вы откуда?» «Из Каменец-Подольска», – ответил я. «Из Подольска? Так у вас есть в нашем полку земляк, и очень хороший и ученый по-нашему человек, его зовут Абрам Богдан». Разговор пошел совсем другой. Солдат стал гораздо откровеннее. «Признаться вам, – говорил он, – я не совсем-то плохо учен по-своему, но не хотелось мне говорить со священником, и вот почему: он наднях окрестил какого-то вольного еврейчика, ходившего по полку с разною мелочью. Он его приютил у себя и уговорил креститься. Мы, узнав об этом, дали знать матери его, вдове, которая не замедлила приехать к нам в полк. Она была несколько раз у священника и просила его не крестить ее сына, но он не внял ее мольбе, а согласился скорее исполнить просьбу мальчика, которому, не знаю почему-то, хотелось сделаться христианином, и таки окрестил его. Вот с того-то времени я особенно возненавидел священника.

«Согласитесь, сказал я моему собеседнику, ведь он это сделал по долгу пастырскому и ради спасения ближнего».

«Оставьте, пожалуйста, эту речь, вы, все-таки, наш соотечественник и должны сострадать об этой несчастной старухе».

«Боже мой, подумал я, если обращение одного навлекло такую ненависть на священника, то что же меня ожидает? Да мне и пришлось испытать многое, как читатель и увидит это далее. Но вот замечательно, что этот самый еврей, который так враждовал на священника за приведение одного еврея в христианство, незаметно для самого себя служил христианскому делу. Он первый указал мне, как и с кем вести беседу о вере, которую я, по милости Божией, и повел с успехом для церкви христианской. «Уж если вы имеете желание поговорить о Священном писании и относительно религии, то рекомендую вам вашего земляка Абрама Богданова».

«Сделайте милость, – сказал я, – сведите меня к Богданову, ведь это мой искренний друг. Мы с ним из одного местечка и в один день поступили на службу, и он, как старший летами, заменял мне в отделении кантонистов отца и наставника веры». «Извольте, хоть далеко, а поведу вас к нему». Шли мы довольно долго. «А скоро ли, – спросил я, – дойдем мы до Богдана?»

«Вот пройдем Аракчеевский кадетский корпус, а там и начнутся казармы 3-го батальона, в которых он и живет». Скоро прибыли мы в то капральство, где увидел я Богдана. Я его тотчас узнал, а он глядел на меня пристально и что-то худо узнавал. И не удивительно: он оставил меня мальчишкой в Казани. Поздоровавшись, я объявил Богдану, что я ‑ младший его товарищ – бывший Вульф, и что я очень рад тому, что Господь привел еще раз увидеть старого друга и прежнего спутника жизни моей и веры.

«И я очень рад, – говорил Богдан, – видеть тебя любезный Вульф. Но не скрою скорби моей и сожаления, которыми полна душа моя с того времени, как я узнал, что ты отпал от веры, в которой родились мы, и которая внушена нам с юных лет».

«Знаю, тебе прискорбно видеть меня христианином».

«Разумеется, прискорбно, и я наслышан, что прочие товарищи наши, с которыми ты неоднократно защищал веру нашу против христианских законоучителей, и посещавших наши классы два раза в неделю для приведения нас в христианство, и теперь еще находятся в своем законе. Скажи, пожалуйста, сколько из числа 80 человек, отправленных с тобою в саратовские батальоны, приняло христианство?»

«Вся партия наша, без исключения, приняла св. крещение».

«Бог с ними, и все они, по моему мнению, несчастны, потому – что лишились имени Израиля. Впрочем, их мне не так жаль, а о тебе очень сожалею, во-первых потому, что я поручился хранить тебя, как зеницу ока, в религии нашей; во-вторых, в целом семействе вашем нет отступника от закона и веры иудейской. Не сердись на меня».

«За что сердиться? Одно спрошу: за что каждый из вас не терпит новокрещенного еврея?»

«Как за что? Если бы вы не крестились, может быть давно бы пришел Мессия. А за ваш грех и мы страдаем. Ты знаешь, что грех одного вредит целому народу».

«Каждый человек даст за себя отчет Богу в день суда».

«Что ни говори, а все тебя жаль, и расскажи, Вульф, давно ли ты крестился?»

«Вот уже восьмой год, как свет небесный озарил меня, как благодать Божественная коснулась меня, обновив меня в св. крещении. Имя мое теперь не Вульф Нахлас, а Александр Алексеев. Восьмой год, как я оставил неверие бедствующих братьев моих, и по любви к ним стараюсь всеми силами души моей, при Божьей помощи, призывать их из тьмы в чудный свет Христов. Любя моих братьев и желая им спасения, я с согласия начальства прибыл в ваш полк для увещевания вас, единоплеменников моих, чтобы обратились вы к вере во Иисуса Христа, истинного Мессию, ожидаемого родом нашим».

«О, Боже мой, что я слышу, и ты, друг мой, поразил меня этими словами. Кто, будучи к тебе так близок, как я, не стал бы теперь со мною оплакивать твою участь? А родители прольют реки слез, как узнают о твоем отступничестве. Ты помнишь, как они умоляли нас при разлуке, чтобы мы пребыли верными вере отцов наших. Как теперь я помню, как ты клялся отцу своему сохранить нашу веру, а сдержал ли ты эту клятву?»

«Правда, я нарушил свое обещание. Но, скажи, кто более, родители или Бог? Что лучше сделать, исполнить ли неразумную детскую клятву, данную мною родителям, или покориться провидению Божию, воззвавшему меня, как некогда Авраама, из заблуждения к вере святой? Долго я колебался в своих размышлениях, боясь нарушить клятву, данную отцу в соблюдении иудейства. Я по разлуке с тобою еще 7 лет оставался в своем законе. Но приходя в совершенный возраст, я начал читать с особенным вниманием нашу же библию, и она-то открыла мне, что несть иного пути ко спасению для Израиля, как уверовать во Христа, поэтому-то я и принял св. крещение». Долго продолжалась наша беседа. Слова мои нашли сочувствие у Богдана и у другого еврея.

«Ты устал, любезный Вульф, – сказал Богдан, – отдохни, завтра поговорим еще об этом; кстати же, всем нам, евреям, велено завтра собраться в манеже, где вы, как сказано в полковом приказе, будете нам в присутствии гг. офицеров читать Св. наши книги». Этим и закончилась наша первая беседа.

Поутру, действительно, все солдаты из евреев собраны были в манеже. Туда приглашен был полковой священник о. Г. О – ий и я. Много доброго говорил христианский наставник собравшимся, но лишь только зашла речь о святом крещении, все в один голос сказали: «Что ни говорите, батюшка, креститься не станем. Нам не для чего оставлять свою веру, мы первый народ у Бога. Наш закон древний, закон Моисеев нисколько не хуже вашего нового, христианского закона».

«Израильтяне, – возразил священник, знайте, что закон Моисеев как закон ветхий есть ни что иное, как сень закона – прообраз новозаветной благодати, при свете которой видим ныне ясное исполнение на Иисусе Христе предсказаний пророков. Поверьте мне, что вся древняя, как сень подзаконная, мимо идоша...»

Слышавшие слова священника обратились ко мне с такою речью: «Скажите вы, о чем это толкует священник? Дело идет о вере, а он все толкует о сене». Они немного утихли. В это время я ударил рукою по столу, сохраняя при сем обыкновеннее еврейских проповедников, которые перед началом всякой проповеди, так предваряют слушателей, чтобы они были внимательны к поучению. И начал громко читать первую главу пророчества Исаи, зная, что ничем более нельзя подействовать на сердце гордящегося происхождением и законом Израиля, как этим пророчеством. И я не ошибся в своих расчетах. Едва прочел я первый и второй стих означенного пророчества, как между слушателями раздались вздохи. Заметно было, что сердце каждого было открыто к принятию слов любимого пророка. Только старший из собрания гордо сказал: «Знайте, сколько бы мы не согрешили пред Богом, Он нас никогда не оставит: мы все-таки Его возлюбленный народ, как Он Сам о нас говорит: Израиль Мой возлюбленный

«Да, братцы мои, – сказал я, – мы были некогда избранники Божии, язык свят, а ныне вот как величает израильтян пророк Исаия: увы, язык грешный, люди исполнени грехов , семя лукавое, сынове беззаконии , остависте Господа и разгневасте святаго Израилева». По прочтении сего пророчества и других обличительных мест из пророчества Исаи, многие из собрания, состоявшего из двухсот человек, жалостно спрашивали меня: «Что же нам делать, чтобы спасти себя от гнева Божия?»

«Измыйтеся и чисти будете».

«Неужели эти слова, – закричал снова старший из евреев, – относятся к вашему крещению?»

«Несомненно так, – отвечал я. В этом уверяют вас книги ветхого завета. Вода крещения по словам Исаи и Иезекииля может возродить Израиль ко спасению: И воскроплю на вы воду чисту, и очиститеся от всех нечистот ваших и от всех кумиров ваших. То же почти самое говорится и в новом завете: иже веру иметь и крестится , спасен будет».

Долго продолжалась беседа моя с братьями единоплеменниками, и эта беседа сделала то, что многие из них перестали меня презирать. А то, бывало, явишься в какую-нибудь роту или команду, первый, увидавши меня, кричал вслед: «вот, изменник веры и вот, вороченный жид», И вообще, повсюду встречали меня язвительными насмешками, но я все терпеливо переносил до времени, пока означенная счастливая для меня беседа умягчила сердца ожесточенных врагов моих. Они сделались вдруг моими близкими собеседниками, стали сами заискивать моей дружбы, стали посещать меня. Впрочем, этому я был много обязан и Богдану, который, в свою очередь, немало располагал ко мне евреев-сородичей. Бывало, в какую бы я роту не пришел и куда – бы не стал собирать евреев потолковать с ними о вере, Богдан первый являлся ко мне и своим влиянием на некрещеных был мне полезен. Поэтому я одно только просил у Бога, чтобы он помог мне обратить Богдана и другого еврея в христианство, так как они были более других учены, и казались мне близкими к сознанию веры Христовой. Однажды, как теперь помню, вечером, в 12 часов, прибежал ко мне занимавший должность уставщика, тот самый, который больше всех враждовал на священника. Он требовал, чтобы я вышел к нему на улицу. Полковой священник, у которого я имел постоянное жилище, и с которым единодушно действовал в обращении евреев ко Христу, удерживал меня не идти с евреем, опасаясь, чтобы не причинили мне зла. «Я наслышан, – говорил он, – что евреи все восстают против вас». Но меня ничто не удержало, хотя я и знал, как некоторые ожесточены против меня. С полным упованием на Господа Иисуса Христа, я вышел на улицу с евреем. Тогда был ровно час пополуночи. Два еврея, поджидавшие меня, стояли с фонарями. Ужас объял меня, я вспомнил, как отцы сих людей являлись также с фонарями за Христом. Однако, собравшись с духом, я смело спросил поджидавших меня: «Чего вы хотите от меня, братия мои?» «Мы одного хотим порешить с вами», – отвечали они. У страха, как говорится, глаза велики: мне послышалось, будто они сказали, что желают меня порешить, а решить у евреев проповедникам было почти всегда одно – смерть. «Други мои, – сказал я сквозь слезы, – делайте со мною, что хотите. Я не лучше Исаи и всех других, которые любви ради к Израилю от Израиля же получили в награду смерть. Но одно навсегда повторяю вам: горе вам, не знающим Христа!

«Заклинаем вас Богом живым, – прокричали все в один голос, – чтоб вы нам говорили сущую правду: Сын ли Божий, Иисус Христос? Мессия ли он наш?»

«Братья мои, в этом уверяет вас сам Бог и все ветхозаветные пророки, свидетельствующие о Христе, яко о единородном Сыне Божием. Неужели, все то, что было мною вам многократно читано в собрании, в молельной и на улице, не убеждает вас, что Иисус Христос есть истинный Мессия, избавитель Израилев, родившийся в определенное пророками лето, живший и умерший собственно для спасения человека? Ужели вы, не довольствуясь свидетельством закона и пророков, требуете моего немощного свидетельства и клятвы? Хорошо, если моя клятва нужна в деле вашего спасения, то клянусь вам всем, что есть священного на небе и на земле, клянусь животом моим и всем, что есть драгоценного для жизни моей временной и вечной, что я чистосердечно исповедую Христа, верю, что он есть Сын Божий, Мессия и Спаситель Израилев! Какая мне польза соблазнять вас? Горе соблазнителю, сказано в писании. Я так много хлопочу о вас потому, что желаю вам спасения, что закон еврейский велит каждому пещись о ближних. Иже веру иметь и крестится, спасен будет.

«Если так, – сказал старейший из них, – если все то верно, что вы нам толкуете, то мы желаем следовать вашему совету. Я первый желаю быть последователем Христа, коего вы называете нашим Мессией. И надеюсь, что товарищи мои последуют моему примеру. А Богдан ваш, как кажется мне, уже давно в душе христианин, он только не объявляет об этом. Ему, как ревностному иудею, совестно первому отказаться от своих верований, а между тем, каждый раз после вашей беседы с ним, передает всем нам все то, что слышит от вас, и со своей стороны признает, что слова ваши истинны и доказывают, что Иисус Христос есть истинный Мессия. Я уверен, – продолжал он, – что Богдан ваш не отстанет от нас, пошлите за ним теперь же. Я послушался его. Скоро прибыл Богдан и действительно оправдал слова, сказанные старшим.

Долго продолжалось наше собеседование на улице. Я просил всех войти со мною к священнику, они послушались, и, потолковав между собою, объявили, что хотят быть христианами, и вскоре все они были крещены. Абрам Богдан почти каждый день приводил по десяти человек к священнику, и добрый пастырь, о Г. О – ский, являлся усерднейшим проповедником Христовым. Он благовременно и безвременно трудился для спасения заблудших сынов израилевых. Для лучшего преуспевания в деле обращения, он старался изучить еврейский язык, чтобы успешнее трудиться со мною. Те из евреев, которые прежде смеялись над ним, с удовольствием стали слушать его. Короче сказать, та же благодать Христова, которая споспешествовала мне, недостойному, в обращении евреев в г. Вольске, споспешествовала мне и в полку, так что в течении года, до 400 человек евреев, бывших в полку, приняли христианство. А в начале другого года, из вновь прибывшей партии Гродненской губернии, усердием священника, старанием моим и новообращенного А. Богданова еще 190 человек приняли святое крещение.

Все это упомянул я вам, читатель, для того, чтобы ознакомить вас не столько с моею личностью, сколько с тем, как шло обращение евреев в разных местах. Еще имел я в виду и то, чтоб читающий биографию мою выбрал из нее хоть несколько слов, могущих направить еврея к свету Христову. Сам я уже более не в силах трудиться по-прежнему, ибо страдаю несколько лет параличом, лишившим меня употребления ног. Скажу в заключении то, каким образом я сделался больным. Мне предписано было начальством отправиться с несколькими евреями кантонистами в г. Н. На пути предстояло нам обойти небольшую речку, на которой был наведен худенький мостик, состоявший из двух небольших досок и немногих хворостин. Мостик этот навел на всех нас ужас, но я первый решился перейти его. За мною пошли и все прочие. Последний кантонист качнул по шалости или в испуге как-то доску, и закричал: «Погибаю ». Я бросился спасать его и подал eмy руку. Он так сильно ухватился за меня, что мы оба упали в воду. В мокрых шинельках мы прошли почти 10 верст и жестоко простудились. Кантонист скоро от простуды умер, а у меня отнялись ноги, этого мало, я, даже, и сидеть не могу от страдания спинного позвоночного столба. Но и в этом несчастном положении мне желательно быть полезным обществу, если не делом, то словом. В 1859 году я составил книгу под заглавием: «Торжество христианского учения над Талмудом». Цель этого сочинения была та, чтобы сколько-нибудь открыть сынам Израиля их заблуждение и указать им, что вера христианская есть вера святая и истинная. Труды мои, по милости Божией, достигли своей цели: многие из израильтян, читавшие мою книгу, старались отыскивать меня и после долговременных бесед со мною принимали святое крещение. В 1865 г. составлена была мною еще книга под названием: «Богослужение, праздники и религиозные обряды нынешних евреев.

А теперь, ознакомив читателя с общественной жизнью евреев, скажем в заключение нечто о предрассудках и суевериях их.

Часть 3

Кое-что о предрассудках и суевериях евреев

Евреи очень много заимствовали суеверий у азиатских народов. Суеверие дошло у евреев до самой высшей стенени и облечено в священную форму. Лишь только родится еврейское дитя, родители, желая сохранить его от вражей силы, от дурного глаза или же от кишев, т. е. колдовства, которое в это время, по их мнению, может быть особенно употреблено злыми людьми как над родительницей, так и над ребенком, принимают для этого всякие предосторожности. Например, нашивают или пришпиливают булавками множество бумажек вокруг занавески кровати родительницы и на окнах со следующими на них надписями: «махшейфо-лой-сехае», то есть, чародейка да не живет, или, наоборот, пишется: «живет не чародейка». Употребив такое шмире, т. е. средство, родительница и все домашние остаются совершенно уверенными, что они будут невредимы32.

Но почему же, спросят, быть может, нас именно на этот случай принимаются подобные предосторожности? А вот почему: дьявол, по учению и убеждению евреев, всегда и особенно в опасных случаях, старается вредить человеку. Вот подлинные слова талмуда об этом: «асутн-мекатрик бешаас-асконо» т.е. злой дух всеми мерами старается вредить человеку, когда он в опасности. А какой может быть еще более опасный случай для женщины, как не в родах ее? Поэтому и нужно, по убеждению евреев, в это время принять означенные предосторожности.

Вот еще способ и для избавления ребенка от всякого зла. «Если кто желает, – говорит раввин Эц Гахаим, – избавить новорожденное дитя мужского пола от несчастий, могущих произойти при совершении над ним обрезания, так как в это время действуют сильно дурной глаз (аин-оро) и кишев (колдовство), то советую, взять постороннее дитя, над которым недавно совершен был обряд обрезания, и прикоснуться его детородным органом к устам того ребенка, над которым совершается обрезание, тогда никакое зло не постигнет его. Это очень хорошее средство, – заключает раввин, – и против колдовства и против дурного глаза» (См. кн. Эц Гахаим).

Средства, будто бы предохраняющие евреев и их дома от злых духов

Евреи с самых юных лет в ограждение себя от злых духов носят талисманы, например, ефод33, которые снимают с себя только на ночь. Во время моления очень часто подносят к глазам своим цицис – шерстяные нитки, вдетые в эти талисманы, и целуют их как св. охрану от вражьей силы. Подобно ефоду охраняет и защищает, по уверению раввина Эц-Гахайма, еврейские дома от шейдемов (нечистых духов) и мезузе34, которую входящий еврей лобызает и чтит высоко. «Израиль, – говорит раввин Эц-Гахаим в своей книге, – знаете ли, какую спасительную силу имеет для вас мезузе? Она мало того, что избавляет вас самих от вражьей силы, но и сохраняет жилища ваши от шейдемов ‑ злых духов, которые, как толко увидят у входа дверей вашего дома мезузе, то так и пятятся назад. Поэтому советую вам почитать мезузе и не унижать ее святости подобно тем, которые, например, ставят лоханку с помоями близ ее. Не делайте этого ради вашего блага, Господь наградит вас, – продолжает раввин, – за почитание мезузе хорошими детьми». Подобное же верование находится в словах того же раввина. Он обращается к женщинам (конечно, еврейкам), умоляя их, чтобы они непременно покрывали свои головы так, чтобы ни под каким видом мужчины не могли увидеть их волос. «Это, – говорит раввин, – такой грех, за который Господь накажет не только вас, но и мужей ваших и все семейство. Они будут терпеть вечно далыс – нищету (Кн. Эц-Гахаим). Ведь ваше отличительное достоинство», – заключает раввин, – состоит в том, чтобы быть скромными, а не рассыпаться в словах пред мужчинами. Будьте же вы такими, не соблазняйте своими волосами мужчин, не тешьте сим преступлением беса, который так и прыгает возле согрешающих». «И вы, мужчины, – говорит другой раввин, Ойсе, сын Иеханана, – не разговаривайте много с женщинами, не лишайте себя чрез это царствия Божия» (кн. Сидер, стр. 156). Впрочем, продолжим начатую речь о средствах, будто бы предохраняющих евреев от злых духов. Читатель видел выше, что у евреев есть немало средств и против дурного глаза, и против злых духов. Кроме этого, есть много молитв, сочиненных раввинами, которые охраняют еврея в жизни от всякого зла. Вот одна из них, которую они произносят, отправляясь в путь: «Святые ангелы, молю вас, сопутствуйте мне, как сопутствовали некогда отцам нашим, хотя я не достоин утруждать вас, но ради ваших священных имен и должностей, прошу вас об этом». «Затем говорите, – так учит раввин Эц-Гахаим, – Бог мой! Ты хранитель и спаситель мой, на Тебя уповаю, сохрани меня от всякого зла, пошли со мною Твоих небесных слуг: да сопутствует мне с правой стороны архангел Михаил, с левой Гавриил; впереди меня да идет Уриил, сзади Рафаил, а над главою моею Дух Твой Святый да пребывает35» (кн. Сидер).

Указав выше, каким опасностям, по мнению иудеев, может подвергаться младенец от злых духов, если не будут приняты помянутые меры, скажем и о том, что, по убеждению евреев, эти опасности, как и многие другие, имеющие совершаться в жизни с новорожденным, уже известны младенцу еще до рождения. Поэтому каждая душа человеческая нехотя, по учению раввинов, сходит на землю. «Душа человеческая, – говорит талмуд, – узнав, что ей назначается воплотиться, очень много скорбит об этом. Творец неба приказывает ангелам привести пред трон Свой ту душу, которой надлежит оживить тело. Трепещущая душа, явясь к Богу, умоляет Его не посылать ее в тело, место печали и плача, но Господь внушает ей исполнить Его волю ‑ поселиться в теле. Итак, нехотя (алкорхо), – говорит талмуд, – человек должен родиться, нехотя должен он жить, нехотя должен умереть и нехотя должен будет предстать на страшный суд и отдать отчет в делах своих перед Богом»36

Кроме означенной басни встречаем в талмуде много других предрассудков и суеверий, сопровождающих почти каждый религиозный обряд евреев. Известно, что по закону Моисея над младенцем мужского пола в восьмой день совершается обрезание. В синагоге, где совершается этот обряд, должны находиться: родитель младенца, моель – лицо, совершающее обряд обрезания, Сандик – нечто, похожее на христианского восприемника, и еще (кто бы вы думали, читатель?) – пророк Илия! Если бы кто спросил, что за причина, что св. пророк должен присутствовать при обрезании, то в ответ на это талмуд говорит следующее: «Пророк Илия, как ревнитель веры, заметив, что израильтяне нарушают закон Божий, во гневе своем обратился с жалобой к Богу и сказал: «Господи! Народ Твой совершенно оставил Твой завет». По поводу этого доноса, Бог велел исследовать дело в небесном Сенате, и оказалось, что израильтяне вовсе не оставляли завета Божия, т. е. обрезания. За такой неправильный донос, пророк Илия был, по уверению талмуда, наказан. Но этого мало, ‑ его, как бы во всегдашнее наказание, заставляют при каждом обрезании присутствовать и видеть, что его донос на Израиль был несправедлив. Странная выдумка и клевета на великого пророка! А, между тем, евреи верят ей и веруют вот еще в какие нелепости:

1) будто над спящим человеком порхает нечистая сила, и поэтому еврей, встав от сна, не должен отходить от своей постели далее 4-х аршин, пока троекратно не умоет руки и не очистит себя сам от руах-атума, т. е. духа тьмы. Поэтому у них ставится вода на ночь всегда у самого изголовья, и вставший от сна тотчас умывает руки37 (см. уст. о евр. обрядах);

2) талмудом воспрещается умывать еврею обе руки за раз, а нужно с большою осторожностью из кувшина поливать то на ту, то на другую руку. При этом следует строго наблюдать, чтобы вода не брызнула назад в кувшин. В таком случае следует снова умываться (смотр. там же);

3) надевающий на себя белье, должен делать это с такою осторожностью, чтобы не только глаз человеческий не мог заметить, но и стены дома не видели его наготы (см. кн. Эц-Гахаим);

4) обрезать ногти, что делается обыкновенно в пятницу, нужно тоже по уставу талмуда. Это совершается с большим суеверием, так, например, начиная с левой руки, сперва обрезают ноготь 4-го пальца, потом переходят ко 2-му, далее к 5-му, отсюда к 3-му, наконец, останавливаются на большом (счет пальцев обыкновенно бывает с большого). На правой руке начинают обрезать ногти с 2-го пальца, потом переходят к 4-му и так далее. Кто бросает обрезки ногтей под ноги, тот, по мнению евреев, нечестив в высшей степени, потому что, во-первых, сам добровольно предает себя власти дьявола; во-вторых, другим, подобным себе нечестивым людям, дает средство употреблять обрезки ногтей на колдовство и другие злодеяния. Кто зарывает их в землю, тот благочестив, а кто бросает обрезки ногтей в огонь, тот уже в полном смысле благочестив. Немного же нужно, скажет, наверно, читатель, чтобы еврею быть праведным – стоит лишь обрезать ногти по правилам талмуда ‑ и довольно.

Упомянем о других правилах устава талмуда. В субботу евреям, как известно, воспрещается законом всякая работа, а раввины запрещают и прикасаться к делу. Нельзя резать или кроить что-нибудь, даже носить с собой носовой платок, а так как эта вещь необходима, то опоясываются платком вместо пояса, или обвязывают вокруг шеи. Придя в дом, евреи снимают его и употребляют куда следует. Запрещено также евреям разводить огонь в субботу, поэтому кушанье для субботы приготавливается в пятницу, после приготовления ставят в печку и заслонка замазывается глиной. Кушанье готовится, по их мнению, под непосредственным наблюдением ангелов, однако, случается, что гугель (кушанье) весь сгорит в печке. Лучшее блюдо составляет рыба, потому что многие души человеческие разлучившись с телом, переселяются в рыбу. В вечер субботы раввин Эц Гахаим советует воспевать более те духовный песни, в которых вспоминается имя пророка Ильи, так как этот пророк первый возвестит Израилю о пришествии Мессии и первый утешит его своим благовествованием38. Празднование субботы, как говорит раввин Эц-Гахаим, не должно оканчивать очень рано, чтобы этим хоть сколько-нибудь облегчить участь умерших грешников, которые, по уверению талмуда, ради земных чтителей субботы, тоже покоятся на том свете и не подвергаются наказанию геенны дотоле, пока не окончится празднование субботы. Как только кто-нибудь зажжет огонь, то и на том свете зажжется гиена для грешников. Поэтому раввин Эц Гахаим и умоляет не спешить в субботу зажигать огонь. Зная все это, как бывший иудей, от души благодарю Бога, что Он открыл мне истинный свет, и что я мог отрешиться от подобных бредней. Не само ли еврейское учение в другом месте говорит, что молитва и милостыня спасает душу от смерти? А если так, то не лучше ли живым39 израильтянам молиться за умерших и творить милостыню за них, нежели воздержаться лишний час от зажигания огня с целью облегчения участи умерших грешников?

Подобные верования в другом лишь виде встречаем при отправлении и других праздников. Так, в день нового года, бывающего в сентябре, евреи верят, что над ними совершается небесный суд, и что в этот день Сам Господь рассматривает дела, сделанные каждым из них в течение года. И, судя по ним, определяет свой суд, кому какою смертью умереть. Например, одному определяется «скиле», т. е. быть убитым камнями, другому «среф» т. е., быть огнем сожженным (см кн. Сид. 232). Поэтому в день нового года евреи молятся со слезами почти до самого вечера, потом идут на реку, и, став на берег, стряхивают с пол одежды грехи свои, произнося слова: «да ввергнутся в глубину морскую все беззакония наша» (Сидер, 224 стр.).

В день очищения евреи еще более предаются молитве и плачу. Этот страшный для них день предваряется 10-ти дневным постом. Накануне дня очищения приносят странные жертвы, учрежденные позднейшими раввинами, состоящие из петухов и кур. Петух, непременно белый, идет для мужчин, а курица – для женщин, которых вертят над головою, приговаривая: «Ты, петух, (или курица) да будешь капурою (жертвою) за меня, тебе да будет смерть, а мне жизнь»40 (кн. Сидер, 225 стр.). Причина приношения сих жертв в день очищения, равно и усиленных молитв, совершаемых ими в синагоге в этот праздник, та, что от этого дня, по убежденно их, зависит участь каждого. Поэтому, если кто успеет умилостивить Бога в этот день, то минует его несчастие, хотя бы оно и было ему уже предназначено.

Вот почему особенно и плачут они, как приговоренные к смерти, в день очищения. Возвращаясь домой, и, чувствуя себя очищенными от бремени грехов, они друг друга приветствуют весело: «К доброму году да будет назначен и утвержден». Получивший поздравление отвечает тем же (см. кн. Сидер). В праздники: шанерабе (спасение великое) и симхасторо (радость о святом законе) евреи чрезвычайно торжествуют. Они убеждены, что небесный суд уже им определен41. Надеясь на милосердие Божие, они ожидают себе всего хорошего, поэтому и радуются. Увидев один другого, приветствуют словами: «гут емтойв», т. е. добрый праздник да будет тебе. Получивший поздравление отвечает: «и тебе да будет гут емтойв». Каждый уверен, что в этот праздник и расписка дается относительно небесного приговора. Верят и в то, что эта расписка для смертных вещь невидимая.

В праздник фурим или, как говорят евреи, пурим (жребий) они бьют немилосердно давно умершего Амана, бывшего некогда царедворцем при персидском дворе. Но как бить давно умершего, спросит, наверное, читатель? А вот как: некоторые вырезают на куске дерева имя царедворца и колотят его до тех пор, пока не уничтожат его. Другие бьют по столам и скамьям синагоги. А дети трещотками колотят, чтобы оглушить Амана, при этом проклинают его. Эти странные действия евреи оправдывают тем, что в писании сказано: «имя нечестивого да исчезнет» (Притчей 10.7).

Празднование пасхи совершается тоже с разными странностями: закон Моисеев, как известно, велит евреям в этот 8-дневный праздник воздерживаться от кислого хлеба (исход 13 гл. 7 ст.), а употреблять опресноки, в память того, что предки их перед выходом из Египта ели опресноки. Раввины же к этому придумали многое и прибавили то, чему теперь и следуют евреи. Именно: после изготовления опресноков каждый еврей накануне пасхи обходит со свечой все комнаты, тщательно осматривает и выметает крылышком хлебные крошки. Собрав их, сжигает вне дома и, избави Боже, если останется какая-либо хлебная крошка: все это хомец, т. е. кислое, должно идти вон из дома. Еврей составляет опись всему своему имуществу, вручает ее христианину, говоря: «знай, что ты хозяин всего моего имения». При этом вручает ему ключи от кладовых, угощает его, как покупщика имущества своего, и сам устраняет себя от своего имения, конечно, не более, как на неделю, и то только на бумаге. Ибо, как только оканчивается праздник, еврей немедленно посылает за мнимым хозяином и выкупает у него за несколько копеек свою «штармехире», т. е. опись, и предлагает ему угощение. Пасхальный вечер также сопровождается многими церемониями, например, для отца семейства устраивается пред столом род постели, богато убранной, на которую он садится с важностью несколько наклонно и представляет из себя царя. Евреи при этом молятся долго о сооружении храма Иерусалимского, о явлении в нем Мессии. Так говорят они: «Всемогущий Боже! Ныне, в короткое время, скоро, созижди храм Твой скоро, во дни наша, как можно ближе, ныне созижди, милосердый Боже! Великий Боже! Крепкий Боже! Кроткий Боже! В короткое время храм Твой созижди. Пошли нам Мессию как можно скорее во дни наша» (кн. Сидер). По прочтении молитвы отец семейства, объяснив детям причину праздника, совершает следующей обряд: наливает каждому по бокалу виноградного вина42, который и ставит возле себя, а самый большой бокал наполняет вином же для пророка Илии, ожидаемого у них в гостях. Поставив бокал на средину, отец внушает семейству держать себя как можно скромнее во время входа к ним св. пророка Илии, и когда глава семейства дойдет до известной молитвы, то дает знак старшему сыну или жене (если нет сына), чтобы отворили дверь. Когда отворят ее, все семейство быстро вскакивает и кланяется якобы пророку, хозяин приветствует его словами: «Борых-або реббе», т. е. благословен приход твой, учитель. И читает громко молитву: «Шефойх-гамосхо эль-гагоим», т. е., излей ярость Твою, Боже, на языки, и пр. (кн. Сидер в Агодо). По прочтении молитвы он опять кланяется и говорит: «Прощайте, Реббе». Праздники эти, по словам евреев, с пришествием Мессии прекратятся. Ибо Мессия сам учредит для евреев новые праздники и великое торжество. А что же такое будет, спросит, наверное, читатель? Вот что ответит на это вам каждый еврей: «Мессия соберет нас от всех стран земли, введет в землю обетованную и соделает нас владыками вселенной. Пред этим будет страшная война, и они останутся победителями. Воюющие сойдутся у широкой реки Самбатия, которая теперь дышит огнем и изрыгает каменья, и только в день субботний она утихает, но нельзя попасть туда. По пришествии же Мессии легко будет это сделать. Они соединятся с другими евреями, живущими за рекою Самбатия (малорослыми, но сильными и красивыми). И подымет Израиль страшную битву против всех народов. На означенной реке будет два моста, один ‑ бумажный, другой ‑ чугунный, и все народы пойдут по чугунному мосту и проваляться, а евреи благополучно перейдут по бумажному мосту, под которым вместо свай будут стоять ангелы. Затем Мессия, по уверению талмуда, сотворит богатый пир для евреев. Во время пиршества подадут быка, который теперь уже пасется и съедает великое множество травы. Кроме быка появится на столе рыба Левиафан, вместо же пирожного подадут евреям жареную птицу баснословной величины. Вино для этого пира уже приготовлено Адамом и хранится в горных погребах рая». Об этом баснословном пире знает каждый еврей, и даже детям это известно. Попробуйте-ка, читатель, разуверить еврея в этом, он готов за это выцарапать вам глаза. Если бы кто спросил евреев, все ли они вкусят эти блага, и все ли они наследуют царство Божие? Они ответят: «Все, за исключением лишь тех, которые в жизни своей отвергали воскресенье мертвых. Этим не будет помилования, и они будут в гиене мучиться из рода в род. Все же прочие израильтяне наследуют непременно Царство Божие, ибо сказано в талмуде: «кол-исруэл-еш-лоэм хелик-леойлом габу», т. е., все израильтяне имеют часть в будущей жизни. Ибо писано, говорит талмуд: «народ Твой святой», поэтому и соделается наследником вечных благ (см. кн. Сидер, стр. 214). Правда, евреи не отвергают, что те из них, которые грешили много на земле, должны будут по смерти предварительно очистить себя от грехов разными страданиями, и тогда уже они наследуют Царствие Божие. Достойно заметить, какого рода будет это искупление. Оно состоит из многих родов. Некоторые из евреев еще до «хибит гакевер»43, т. е. до загробных испытаний, должны будут снова возвратиться в мир и пресмыкаться многие годы повсюду день и ночь. Эти люди известны у евреев под именем гильгилем, т. е. оживленных мертвецов, которые блуждают везде и за все принимаются, как и прежде. Конечно, жизнь их горькая, но этим искупляют они свои тяжкие грехи, а иногда гильгиль (умерший) молитвами святых может загладить свои проступки и очень скоро. Были примеры, рассказывают евреи, что один знаменитый раввин, узнав, что подобный оживший мертвец прибыл в его город и много затевал дел на рынке, послал своего ученика за ним, и тот явился пред раввином, покрытый саваном. Раввин благословил его и сказал ему: «Разрешаю тебя от твоих тяжких грехов. Довольно тебе блуждать в сем мире, иди в свое место, т. е. в могилу». Тот поклонился раввину и скрылся. После сего, никто уже не видал его никогда. Более тяжким грешникам бывают другого рода наказания. Души их переселяются в животных. Иной человек делается коровой44, душа другого переселяется в лошадь, которой приходится возить разные тяжести. Всё это продолжается не год, не два, а до тех пор, пока душа не очистит свои более тяжкие грехи. Затем уже явится душа на тот свет и начнет проходить и там разные испытания. В книге раввина Сефер Хосид Леавроом говорится, что грешник должен 12 месяцев находиться в общей гиене. Претерпев здесь разные мучения, грешник ходит по местам истязаний, и какие мучения выносит он от малхохаболо, т. е. злых духов! Одни бьют грешника по ногам, другие – по рукам, третьи – по языку. По ногам бьют за то, что они не ходили по законному пути. Руки наказывают за то, что добра не творили. Языку достается за то, что он не славил Бога, а хулил Его, или же клеветал им на ближнего. После всего этого грешник должен пройти все отделения гиены, а в каждом отделении 7 помещений, каждое величиною 1000 аршин в длину и 300 в ширину. В них палит огнем, бьет огненным градом и жжет молнией. Изнемогающего в страдании ангелы подкрепляют, потому что каждый грешник обязан вынести меру наказания вполне. После всего этого грешник, очистившись как металл в горниле, приводится ангелами к реке живой. Выкупав его в ней, они подводят его к небесному чертогу, усаживают эту израильскую душу в кресло в ряду тех святых, которых сподобился видеть, по уверению книги Гдулас мойше, пророк Моисей еще при жизни своей. И эта святая душа остается здесь в вечном лицезрении и прославлении Бога.

* * *

1

Не лишним считаю заметить, что из разных статистических сведений о евреях видно, что они живут во всех областях земли. В 4-х священных для иудеев городах Палестины, а именно, в Иерусалиме, Хевроне, Сафете и Тивириаде живут 8,375 израильтян; в Александрии обитает 4,500 евреев; в Молдавии и Валахии находится их 5,000; в Pocсии вместе с Польшей считается 2,000,000; число караимов доходит до 12,000 душ; они населяют города: Чуфут-Кале, Одессу, Бахчисарай, Евпаторию, Семфирополь, Керчь и Феодосию, В Одессе находится 17,000 евреев. В Венгерском королевстве 332,229 и в одной столице – Пешт Офине 40,000. Во всем Австрийском королевстве численность еврейского народонаселения по новейшим статистическим данным превышает 1,000,000. В королевстве Италия насчитывается до 43,446 израильтян. Еврейское народонаселение Голландии состоит из 59,140 немецких и 3,507 португальских евреев. В Пруссии их находится 25,000.

2

Что древние иудейские учители соединяли с делом учения и труд физический, то это видно из того, что Св. Апостол Павел, хотя предназначался в учителя закона Божьего, однако, по иудейскому обычаю занимался ремеслом – деланием палаток, и этим содержал себя во время своего апостольского служения, чтобы не быть в тягость обществу. Иудейский обычай при изучении закона заниматься ремеслами в основании своем имел не одно только то, чтобы доставить средства к жизни, но и то, чтобы укрощать искушение чувственности, заграждать и уничтожать вредные влияния на высшую духовную жизнь. Этими мыслями руководствовались и руководствуются и монашествующие в христианском мире, упражняясь в физических работах (См. о жизни Св. Апостола Павла соч. Bacилия Михайловского 1866 года).

3

На степень раввина возводят ныне сами евреи уже не из рода священнического (так как его нет у евреев), а избирают человека, зарекомендовавшего себя примерной жизнью, отличающегося знанием Талмуда и исполнением всех мелочных обрядов.

4

Кабола, или, как выражаются евреи, каболо, есть изустное предание, что показывает само название; это высшее учение раввинов. Каболо имеет свой собственный образ и во всех своих выражениях и одевается в такие многосторонние и отличительные формы, что требует особого воззрения; при этом нужно знать хорошо и фигуры и знаки, коими обрисовывается каболо.

5

Домашняя Беседа 1865 г. выпуск 52; Сын отечества 1865 г. № 13; Иллюстрация 1867 г. № 2

6

Избранные люди, хорошо знающие Талмуд

7

Для девочек грамотность не обязательна.

8

Талмуд есть учение раввинов, касающееся догматической жизни еврейского народа, в нем, кроме толкования раввинов на Св. писание, есть многие легенды и басни. Евреи почитают Талмуд наравне со Св. писанием.

9

Желательно бы знать, кто сии поборники и просветители, взявшиеся просветить тех, которые, по слову пророка, сидят многие века во тьме и сене смертной и которые, по словам Евангелия, не могут просветиться без света Христова. «Аз есмь свет», сказал Спаситель наш. Следовательно, не просвещающиеся сим светом пребывают во тьме.

10

Мы далее поподробнее скажем, каковы отношения нынешних евреев к христианам.

11

Евреи не заботятся много о том, чтобы дети их были образованы по европейски, чтобы они, например, говорили на иностранных языках, нет, они заботятся о том только, чтобы мальчик знал грамоту, а девочка хозяйство. Для чего каждая мать держит при себе дочь свою, когда готовит кушанья. Правда, воспитание не затейливое, но зато в основании его лежит прочное благополучие.

12

Талмуд говорит: лучще ты, израильтянин, сними шкуру с упавшего животного посреди улицы, чем протягивать руку за подаянием.

13

Евреям, кроме мастеровых и купцов, жить в Pocсии воспрещается

14

Причина, побудившая Римское правительство заставить евреев производить хлебную торговлю, следующая: известно, что Рим во времена своего величия имел преимущественно воинский характер, вследствие чего не обращал внимания на торговлю, а предоставил оную рабам и вольноотпущенникам, которые трудились более для государства, чем для себя и довели торговлю до упадка. Между тем, земля, окружавшая Рим, не изобиловала хлебом, так что народ терпел нужду, от чего происходил ропот. Императоры для успокоения народа должны были производить публичную раздачу хлеба; при таком положении дел естественно было императорам обратить свой взор на евреев, живших в прибрежных местах Сирии и побудить их заняться хлебной торговлей.

15

Для тех читателей, которым не известно о средневековых гонениях на евреев от христиан, упомянем о них. Евреев обвиняли в убийстве младенцев, об этом носились следующие толки, будто бы евреи перед своей пасхой умерщвляют христианское дитя, из коего источают кровь, необходимую для исполнения их обрядов. Так, например, в Линкольне пронеслась молва, что десятилетий мальчик, убежавший в еврейский квартал, был там убит, и народ взбунтовался, требовал мщения и желал, чтобы евреи были наказаны смертью. Квартал, в котором заперлись евреи от нападения черни, был окружён вооруженными людьми. Дом раввина, который избран был объектом мщения, был взят приступом, а владелец его привязан к хвосту лошади, которая тащила его по улицам Линкольна. Чернь до того была озлоблена, что не внимала и гласу проповедников церкви, внушавших им милости к ближним. Обвинения в убийстве младенцев для евреев были не внове и, хотя повторялись во многих странах Европы, но никогда за неимением доказательств ничем не могли подтвердиться. Но из чего же, спросит читатель, произошли упомянутые обвинения. Источник этого обвинения, по мнению писателя истории иудеев Г. Капефиги, берет свое начало из следующего обстоятельства. Когда евреи желали выйти из Египта, а Фараон не склонялся ни на какие просьбы, ни на какие угрозы Moиceя, то Господь повелел истребить всех первенцев в Египте, и для отличия домов египтян от жилищ евреев повелел евреям отметить двери своих жилищ кровью годичного агнца пасхального для того, чтобы Ангелы знали, что жилища их неприкосновенны. Поэтому и заключали, что евреи в воспоминание сего и употребляют в свою пасху кровь. Но такое ложное обвинение опровергается, по нашему мнению, уже тем, что закон Моисеев повелевает евреям, чтобы в пищу их не попало ни капли крови из мяса, что евреи исполняют строго; и во избежание этого каждую зарезанную птицу или купленное мясо подвергают солению на плетне из тонких прутьев до тех пор, пока не вытечет вся кровь, а после того, моют ее трижды в холодной воде. Вот как евреи избегают крови не только человеческой, но и животных.

16

Евреи убеждены, что те из них, кои умирают в Иерусалиме, избавляются от многих мук, и черви даже не прикасаются к их праху. Они так верят в это, что многие при жизни еще стараются достать хотя бы горсть земли Иерусалимской, которой и завещают посыпать свои могилы по смерти. Умереть в Иерусалиме, по мнению евреев, хорошо и в том отношении, что когда Мессия явится и будет собирать живых и умерших израильтян в Иерусалиме, то покоющиеся там избавлены будут от дальнего путешествия, которое придется совершать с трудом, особенно умершим, ибо сии будут, как бочки катиться в Иерусалим, опираясь лишь на одни палочки, которые для сей цели кладутся каждому еврею в могилу.

17

В их законе сказано: «Лой сегале ройш», т. е. да не откроеши главу твою. Примером тому служит для них пророк Моисей; ведь и он, говорят они, сошедши с Синайской горы покрывал лицо свое и главу. Также и первосвященник Аарон и другие священнослужители иудейской церкви, разве же с покрытыми головами ходили? Как же нам не подражать им.

18

Китель – длинная белая льняная рубаха, доходящая до самых ног. Так как эта рубаха служит одеянием для умерших, то и надевают ее при присяге, чтобы этим более побудить присягающего к верности присяги.

19

Тора, суть Пятикнижие Моисея, написанное на пергаменте на нескольких листах, которые сшиваются нитками из воловьих жил, сверху обтягиваются покрывалом из шелковой матери, к ней приделывается литая корона. Две ручки, за которые несут сверток, пришиваются к пергаменту. Тора вносится в храм в первый раз с большой церемонией, ее несут под балдахином с 24-мя выкрашенными палками. Сам раввин и многие дрyгие почетные евреи несут тору, во время процессии поют стихи и хвалебные гимны.

20

Содержание еврейской присяги сходно с присягой христианской. Так, например, свидетель говорит: «я, нижеименованный, обещаюсь и клянусь самим Богом (в еврейском тексте: Адонай – Бог) с чистым сердцем и не по иному, скрытому во мне смыслу, а по смыслу, приводящих меня к присяге, в том, что по делу, по которому я призван в свидетели, открою сущую правду, в чем да поможет мне Бог и проч. Надо заметить, что древние евреи иначе присягали. Так, например, когда находили тело убитого на поле и не знали, кто совершил это преступление, то старейшины Израиля и судии измеряли местность от найденного тела до ближайшего селения, и оно обязано было через старцев и судей представить юницу, не бывшую под ярмом, над которой и совершался известный обряд священниками и левитами. После этого, все обязаны были подходить к телу убитого и умывать руки над главою юницы, произнося слова: «руки наши неповинны в крови сего убитого и очи наши не видели его» (Второзак. 31 гл.).

21

См. выше ст. о занятиях евреев и их торговле.

22

Мезуз есть небольшой киотик, в который вкладывается кусок пергамента со словами из закона Моисея.

23

Только пожитков христианина, его копейки еврей не чужд и стремится воспользоваться ими; у них и в пословицу вошло, что гой, христианин – треф, скверен, а грош его кошер, чист.

24

Они крещеных евреев называют мешумет, или иначе апикорис, что значит, изменник веры и истребитель иудейских истин.

25

Именем Исав евреи гнушаются, поэтому, упоминая о неученых, уподобляют их Исаву.

26

Горох отварной тоже входит в шабашковый десерт, в особенности, у бедняков.

27

Юшка есть жидкость, вроде бульона, коим поливают кашу вместо масла.

28

Цимис – соус, а гуголь – вид каравая или, проще сказать, лапшевник.

29

Зойар на книгу Бытия и Таргум Инкелас на книгу Второзакония.

30

Слова архипастыря сбылись, действительно, Абала сделался ревностным христианином.

31

Один из нас, Кузнецкий, теперь находится священником в Подольске, а другой в Одессе.

32

Попробуй-ка христианин разубедить еврея в этом! Да и чем может он его опровергать. А ведь нужно избавить евреев от множества их суеверий. Сделать это можно, но не иначе, как талмудическими же изречениями других раввинов. Tакие изречения находим в книге Сидер. Так, например, воспевает еврей об этом ежесубботне: 1) Воспомянул Господь о Иакове, и сказал он ему: не бойся, раб Мой Иаков. 2) Сохранил Господь закон завещанный Иакову: не бойся, раб Мой Иаков. Вот этими-то последними словами и опровергается та нелепость, что нужно обвешивать бумажками кровать родительницы для сохранения ее от вражьей силы.

33

Ефод есть четырехугольная мантия, по своей величине по устройству похожая на жилет, который надевается как фуфайка. По четырем углам этой мантии, сделанной из шерстяной или шелковой материи, привязывается бахрома.

34

Мезузе, есть не что иное, как кусок пергамента, на котором записывается несколько стихов из Пятикнижия Моисея, главы 6-й. Эта записка свертывается в трубку и вкладывается в камыш или круглый футляр и прибивается с правой стороны косяка дверей в первую комнату.

35

Эту молитву, конечно, не следует относить к суевериям. Говоря о суевериях и предрассудках евреев, мы разумеем, собственно, не догматическое учение, опирающееся на Св. писание, например, верование в бытие добрых и злых духов, в загробную жизнь, в силу молитвы и проч., а только мелочные обряды и вымышленные сказания.

36

Только еврейским раввинам и свойственно сочинять такие разговоры Бога с душою каждого человека, особенно в Мидраш находим подобные разговоры. Например, Бога с душою Моисея пред кончиной его. Можно ли допустить, чтобы Творец неба и земли спрашивал душу, хочет ли она оживить тело, желает ли выйти из него? И как согласить то, что еврей живет нехотя, как бы недоволен своим рождением, когда сам же еврей, гордясь своею жизнью и происхождением, славит Бога за то, что Он создал его (см, книгу Сидер, страница 12).

37

Евреи верят в сновидения, эта вера основывается на довольно странном убеждении. Они говорят: у человека три души – одна животная, а две сверхъестественные. Из них одна идет к Богу, другая отправляется под землю, третья же остается при спящем человеке. Возвратясь, странствующие души рассказывают оставшейся с человеком душе что видели. Таким образом, составляется сновидение благоприятное или худое, смотря потому, что видели странствовавшие души. Если еврей видел худой сон, не предвещающий ничего хорошего, то почти весь день проводит в молитве и получает от своих друзей и домашних утешения, что Господь обратит худой сон его в прекрасную действительность, и что поэтому нет причины сильно горевать.

38

Заметь, читатель, как евреи молятся в вечер субботы о ниспослании им Мессии, как взывают они об этом к Господу и пророку Его Илии. «Обнови лета и дни наши, Боже наш! Да явится скорее искупитель наш Мессия, да цветет и процветает муж (Христос) и придут вкупе Илия и Царь наш Мессия. Сего ради воспоем новость новую и сердца наши восхвалят тя, Илия! Пророк Божий Илия! Благовеститель, явись скорее с Mеcсией, сыном Давида. Илия святый! Приди скорее, ибо писано о тебе: се посылаю вам ангела пред лицем Моим, пред пришествием дня великого» и проч. (кн. Сидер 78 стр.). Евреи живут и дышат той сладкой надеждой, что Мессия спешит к ним, и они молятся о сем ежедневно утром и вечером и все уповают, что Он придет, если не сегодня, так завтра. С этой надеждой евреи засыпают и встают (кн. Сидер 45 стр.). Еврей отдаст все, что имеет, но отнимите у него эту надежду, и он зачахнет. Тот не истинный еврей, говорят они, который не ожидает Мессию и сомневается в пришествии Его. Заговорите только, читатель, с евреем о пришествии Мессии, он вздохнет и скажет: «Только бы нам дождаться Его славного пришествия, тогда уразумеют все языки об Израиле, поймут, что это за люди».

39

Мы употребили слово „живые», потому, что евреи верят, что и умершие их молятся, и что они собираются для сего ночью в моленную, хотя у их же пророка сказано: «во гробе, во аде, кто тя исповест?»

40

В оба означенные праздника евреи обращаются к Богу с такими молитвенными прошениями о пришествии Мессии: „Господи Боже наш! Боже, отец наших! Взыди, приди, возвеличься! Вспомяни святой завет Твой, данный отцам нашим: Аврааму, Исааку и Иакову. Вспомяни Мессию, сына Давида. Вспомяни Иерусалим, город святой, вспомяни об Израиле. Умилосердись над нами, Боже, Боже наш! Спаси нас, ибо нет подобно Тебе милующего» (кн. Сидер, ст. 228). Подобное моление слышится из уст иудеев и во все другие праздники.

41

Впрочем, праздник симхасторо позднейшими учреждениями получил и другое значение. Нынешние евреи делят Пятикнижие Моисея на 52 отделения соответственно числу недель в году. В каждую неделю прочитывается по одному отделению. Все чтение Пятикнижия Моисея оканчивается к этому времени, поэтому и радуются в праздник симхасторо.

42

Вино, употребляемое евреями в пасху, приготовляется ими самими из изюма и винных ягод, которые они мочат в воде дотоле, пока оно примет винный вкус. Раввины установили в вечер пасхи выпивать по 4 стакана вина в память и благодарность за 4 освобождения, заключающиеся, по их мнению, в священном писании (Исход 6,7).

43

Хибит-гакевер не избегнут и праведники, это значит, что и их тела подвергнуться гниению и точению червей. Даже дети более или менее, должны будут, говорит раввин Эц-Гахаим, по переселении из этого мира несколько пострадать в могиле, а потом уже перейти в ган-эден, т. е. в рай.

44

По убеждению раввина Эц-Гахаима, гораздо лучше для грешников быть обращенным в корову, чем в лошадь. Потому что были случаи, по словам раввина, что подобную корову приносили в жертву Богу, и через это грешник тотчас же получал спасение.