Библейское учение о природе и отношении к ней человека

Богооткровенное учение о природе и отношении её к человеку значительно отличается от всех других учений, которые встречаем мы в древних языческих религиях и философских системах. В то время, как с точки зрения последних, видимый нами мир в своих перво-элементах существовал вечно и лишь был устроен богами или Премудрым Архитектором, по библейскому воззрению, он получил начало во времени и был сотворён из ничего силою божественного всемогущества, для которого нет невозможного. Не только для благочестивого чувства и веры, но даже и для просветлённого верою разума такое учение гораздо более удовлетворительно, нежели мнение о вечном существовании материи на ряду с Богом и об ограничении абсолютного космическим бытием. Только оно способно уничтожить те антиномии, к которым приходит мысль, допуская вечное существование материи на ряду с Богом, что необходимо приводит к признанию двух абсолютных – иначе к отрицанию всякого Бога. Правда и библейское учение о творении есть непостижимая тайна, которая может быть принята только верою, но во всяком случае оно не стоит в противоречии с разумом, а только превышает его.

По представлению Библии, природа сама по себе неразумна, бессознательна, несвободна, и совершенно безразлична с нравственной точки зрения. В этом опять видно превосходство богооткровенного учения пред воззрениями человеческой мудрости. Языческие религии то приходили к обоготворению природы в её целом или частях, рассматривая её как живое существо и олицетворяя её явления и силы, то видели в ней противоположное Богу самобытное злое начало, источник греха и страданий на земле. То же надо сказать и о философских системах, творцы которых не могли возвыситься до полного разграничена между духом и материей, между областями физической и моральной. По библейскому учению, внешняя природа лежит вне нравственной сферы и не подлежит этической оценке. Область морального и свободного совпадают между собою, а потому явления материального порядка сами по себе не могут быть признаны ни добрыми, ни злыми. Равным образом в природе нет сознательной разумности и мысли и, если небеса поведают нам славу Божию, то делают это помимо своей воли. В таком воззрении на природу нельзя не видеть огромного преимущества пред языческими религиозными и философскими учениями, по которым лишённая сознания и свободы мировая сущность признавалась то божеством, то нравственно злым существом, противоборствующим и противодействующим Божественной Благости.

Но не подходя под категории нравственного добра и зла, явления природы, по откровенному учению, могут быть оцениваемы с точки зрения идей совершенства и несовершенства. В этом смысле мир сотворён Богом совершенным, насколько это возможно для ограниченного и товарного бытия. Именно это означают слова бытописателя: «и виде Бог вся, елика сотвори, и се добра зело» (Быт. 1:31). Первоначально в мире не было физического зла и страданий, так что порядок его вполне гармонировал со всеми идеалами и запросами человека. Но затем, вследствие падения прародителей, земля была проклята «в делах своих», после чего в ней появились некоторые несовершенства. Это расстройство природы, наступившее вслед за нарушением заповеди, данной в раю, можно понимать различно. Можно предположить, что оно было сверхъестественным актом божественного всемогущества, вдруг изменившего к худшему порядок мира в наказание за грех человека. Но можно думать и так, что расстройство творения явилось вполне естественным следствием греховной заразы, внесённой нашим праотцом в человеческую природу. Ни в слове Божием, ни в символических книгах православной церкви нет никаких данных для того или другого решения этого вопроса. С чисто рациональной точки зрения последнее должно быть признано более вероятным. Во 1) одним из принципов богословской науки является тот, чтобы из двух объяснений известного факта естественного и сверхъестественного, отдавать предпочтение первому, если только это возможно и не противоречит смыслу библейского повествования, во 2) произведение нарочитого расстройства в природе за грех человека вызывает сомнение в справедливости этого акта по отношению к ни в чём неповинной твари. За тем, и при том предположении, что уменьшение совершенств мира необходимо вытекало из испорченности человеческой природы, возможны два объяснения происшедшего расстройства. Можно считать его явлением объективным, действительно случившимся вследствие существующей, нам непонятной, связи между миром и человеком, но можно допустить и субъективную только перемену в самих людях, вследствие которой сама по себе совершенная природа стала служить для них источником страданий. Эта последняя мысль весьма вероятна. Очень может быть, что проклятие земли состоит не в изменении самой её сущности и управляющих ею законов, а в искажении наших точек зрения на неё и нашего отношения к ней. Яд греха растлил нашу душу, омрачил духовное око, возбудил в нас противоестественные потребности и влечения и внёс заразу в наше тело, сделав его источником страданий. Объективный, порядок миросоздания не изменился. Он по-прежнему остаётся совершенным. Но растлённый грехом человек воспринимает мир сквозь призму своей болезненной организации, вследствие чего, с одной стороны, многое представляется ему бессмысленным и неразумным, с другой, то, что до падения доставляло бы ему, быть может, удовольствие, теперь причиняет страдание. Связь между нравственным состоянием человека и отношением его к видимой природе подтверждается многими психологическими фактами. Для праведника мир представляется гораздо более прекрасным и целесообразным, чем для грешника. Дети, более невинные сравнительно с взрослыми, живее ощущают и благоухание цветов, и запах весеннего воздуха, и аромат плодов, и пение птиц, и шелест ветерка. Человеку пожившему кажется, что в пору его юности и небо было голубее, и воздух прозрачнее, и солнце ярче, и трава зеленее. И можно допустить, что для него действительно тогда все это представлялось в лучшем виде вследствие неиспорченности, восприимчивости и чуткости его натуры. Для злодея, имеющего на своей совести не мало преступлений, или для истасканного развратника тяжело и стыдно смотреть на мир Божий. Всё его здесь раздражает, все представляется неприятным и противным. Моменты нравственных падений в жизни как личностей, так целых народов, всегда были в то же время моментами глубокого пессимизма. Припомним хотя бы состояние римского народа пред пришествием Спасителя, или обратим внимание на психику совершенно изжившегося, хилого и больного человечества. Отдельные индивиды лишь до тех пор могут во всей свежести и непосредственности наслаждаться красотами природы и другими внешними благами мира, пока яд нравственной порчи не успел ещё заразить их тела. Для таких чистых и праведных людей, как выведенный у Достоевского старец Зосима, каждое биение пульса природы может служить источником огромного наслаждения. Великие христианские подвижники, пребывая в пустыне без одежды, пищи и пития, испытывали высокое духовное наслаждение и не чувствовали атмосферных влияний, голода и жажды. Все те элементы природы, которые обычно служат для человека причиною страданий, для них как бы переставали существовать. Они воспринимали мир сквозь призму своей очищенной организации, а потому для них он в некоторой мере возводился к своему первобытному совершенству. Неудивительно, что они начинали видеть в природе Бога и читать его волю, слабо воспринимаемую нашими повреждёнными очами. Если на ряду с этими и подобными фактами мы припомним, что христианские мученики, подвергаясь жесточайшим страданиям, в момент высшего религиозного одушевления не чувствовали боли и даже испытывали высокую духовную радость, что некоторые из них, поставленные в такие условия, при которых по человеческим соображениям необходимо должна была наступить смерть, пели хвалебные песни Богу, препобеждая «естества уставы», то поймём возможность для людей в состоянии невинности быть совершенно нечувствительными ко всей той стороне мира, которую мы называем теперь физическим злом. Не надо забывать, что в настоящее время даже природа праведников носит в себе следствия грехопадения. Если же, несмотря на это, они могут доходить до такого состояния, при котором сила духа как бы совершенно освобождает их от оков тела, делает их нечувствительными к болевым ощущениям, то тем более мы должны признать возможным, что в условиях цельности бытия, ещё не расколотого грехопадением, когда между физическою и духовною стороною человеческого существа была полная гармония в смысла безусловного подчинения организма личности, сдерживающая сила духа анестезировала тело от тех разрушительных влияний природы, которые служат в настоящее время причиною смерти, болезней и страданий.

Но хотя при настоящем состоянии природы, с человеческой точки зрения, в ней есть как совершенства, так и несовершенства, однако же, по библейскому учению, сумма первых превышает количество вторых, так что в общем мир есть прекрасно устроенное гармоническое целое (Иов 12:7–9; Пс. 18:2, 103:24, 144:9, 85:8–10; 91:1–6; Ис. 40:26; 1Тим. 4:4). Отсюда созерцание его красот и изучение его законов и сил должно вести к богопознанию, возбуждать чувство благодарности и любви к Творцу (Рим. 1:20). Эта мысль подтверждается многими местами Св. Писания, из которых, по нашему мнению, несомненно видно, что философский оптимизм стоит ближе к библейскому учению о мире, чем пессимизм.

Таким образом, по Библии, внешняя природа, сотворённая Богом из ничего во времени, вышедшая из Его рук в возможно совершенном виде, сама по себе ни добрая, ни злая, лишённая сознательной разумности и свободы, повреждённая вследствие грехопадения, однако же, и до ныне является настолько прекрасною и целесообразною в своём устройстве, что может служить источником богопознания и свидетельствовать о благости и премудрости Творца.

Отношение человека к природе, по откровенному учению, обыкновенно определяется в том смысле, что он предназначен быть её царём, первосвященником и пророком (Записки М. Филарета на кн. Бытия, стр. 38). Царственное положение человека в мире, вытекая уже из того, что он есть венец творения и что его создание было обставлено особенною торжественностью, прямо узаконяется словами Господа: «да обладает он рыбами морскими, и птицами небесными, и зверьми и скотами, и всею землёю, и всеми гады, пресмыкающимися по земли» (Быт. 1:26) – словами, повторенными затем семейству Ноя и, следовательно, не потерявшими значения и после падения Адамова. В чём же заключается царственное назначение человека? Для решения этого вопроса естественнее всего обратиться к анализу понятия о царской власти и к наблюдению её конкретных проявлений в действительной жизни. Царская власть состоит прежде всего в том, что обладающее ею лицо имеет огромные права, которыми и может во всякое время пользоваться. Обращая внимание на эту сторону дела, мы могли бы предположить, что человеку потому именно принадлежит царственное значение в природе, что он обладает, достаточною силою распоряжаться ею по своему произволу: рубить леса, убивать и резать животных, производить разрушения в органическом и неорганическом мире и т. д. Однако же, если бы в этом только состояла царская власть человека, то она не делала бы ему чести, а, напротив, скорее являлась бы позором для него, как разумно-нравственного существа. Конечно, царь, пользующийся неограниченною властью, может рубить головы своим подданным и разрушать их жилища, но это будет не истинное проявление власти, а искажение её и злоупотребление ею. К тому же, если бы мы видели царственное назначение человека в его силе, то оно не всегда находило бы себе применение. Многие животные в этом отношении превосходят человека, и потому в этом смысле скорее могут быть названы царями природы. Ветхозаветный закон особенно вооружается против такого грубого, деспотического понимания царской власти человека, когда внушает ему чувства любви и гуманности по отношению к природе и в особенности к животным. По Закону Моисея, еврей в известные дни должен давать покой своему рабочему скоту, не должен заграждать уста вола молотящего, не должен пахать на воле и осле вместе, не должен варить телёнка или козлёнка в молоке матери его и т. д.

Гораздо более возвышенно и справедливо то воззрение на царственное назначение человека, по которому оно состоит в его культурной роли во всемирной истории. Уступая по своей внешней обороне многим животным, он силою своего разума покоряет себе весь мир и делается его владыкою. Он опускается на дно морское и поднимается в заоблачные выси, заставляет служить себе не только животных, но и стихии мира, подчиняет своей воле электричество, пар и силу водопадов, извлекает из недр земли её сокровища, прорезывает горы железными дорогами, анализирует состав отдалённых планет. Всё это служит признаком царской власти человека, хотя и не исчерпывает всего её содержания. Не надо забывать, что всякая власть состоит не только в правах, но и в обязанностях, причём последние должны иметь гораздо большее значение, чем первые. А обращая внимание на эту сторону дела, мы можем придти к заключению, что царственное назначение человека должно состоять в улучшении им природы, в возведении её к тому первобытному совершенству, которого лишилась она, благодаря падению нашего праотца. По-видимому, внешний технический прогрессе вполне удовлетворяет этой цели. Но на самом деле это бываете не всегда. Увеличивая, с одной стороны, удобства жизни, он, с другой, нередко нарушаете красоту и поэзию природы, возбуждая в тоже время в человеке новые потребности и делая более утончённой его организацию, вследствие чего окружающий мир доставляете ему ещё более страданий. Известный английский эстетик и моралист Рескин был жесточайшим врагом заводов, фабрик и в особенности железных дорог. Всё это, по его мнению, портит первобытную, девственную красоту природы, превращает мир в толкучий рынок, делает его похожим на фабричный район большого города, где не видно ни зелени, ни цветов, где не слышно пения птиц, где само небо постоянно заволакивается клубами дыма, выходящими из огромных труб различных заводов. И нельзя не согласиться по крайней мере с частичною справедливостью этой мысли. Кому не приходилось видеть как под влиянием культуры какой-нибудь райский уголок земли превращается чуть ли не в ад, как вырубаются леса, истребляется зелень, засыпается озеро для того, чтобы построить на этом месте шумный, торговый город с его сутолокой, пылью, всевозможными отбросами, чадом и вонью, как сооружения фабрик, заводов, различных железнодорожных построек и т. п. портят картину известного ландшафта, нарушают его поэтическую прелесть. Технический прогрессе и внешняя культура лишь тогда делают природу более совершенною, когда они имеют нравственную подкладку и преследуют не цели личной выгоды, а общечеловеческое благо. Но так как часто невозможно бывает предвидеть, как отразится на последнем то или другое изобретение, то вообще можно придти к тому заключению, что технический прогресс и культивирование природы в этом смысле едва ли возводит её к первобытному совершенству и составляет обязанность человека, как её царя.

Более возвышенной формой проявления царственной власти человека над природой должно быть признано художественное творчество, в котором материя преобразуется сообразно с идеей прекрасного и как бы одухотворяется, освобождаясь от своих грубо чувственных свойств. Красота известного предмета именно и состоит в том, что идея как бы просвечивает сквозь его чувственную оболочку, так что он, оставаясь материальным, в то же время носит в себе яркую печать духа. Это эстетическое одухотворение природы достигается отчасти уже во всех тех случаях, когда, человек заботится об её украшении и прилагает свою культивирующую силу к естественному течению её жизни, когда, например, он разводит цветники, делает прививки деревьям, улучшает красоту видов и т. п. Но главным средством к этому служит искусство, благодаря которому грубый мрамор превращается в прекрасную статую, комбинация красок даёт чудную картину, проникнутую возвышенною идеей и вызывающую глубокие чувства, колебания воздуха сочетаются так, что делаются способными потрясать человеческое сердце и улучшают его нравственное состояние. Грубая материя возводится здесь в перл духа и приближается к тому идеалу совершенства, которого лишилась она после грехопадения прародителей. Но если под резцом гениального скульптора глыба мрамора превращается в прекрасную статую, если благодаря работе кисти художника комбинация материальных элементов создаёт образ женщины с божественным выражением лица, образ, пред которым в благоговейном изумлении останавливаются сотни тысяч зрителей, то почему не допустить, что в идее нечто подобное до́лжен и может делать и всякий человек по отношению ко всей природе. Пределов развитию человеческого духа и заключающихся в нём потенций никто указать не может. Быть может вью каждом из нас дремлет гений Рафаэля и если бы мы в течение веков делали всё возможное как для своего усовершенствования, так и для улучшения природы, то последняя во столько же раз стала бы превосходить своё теперешнее состояние, во сколько статуя Венеры Милосской превосходит бесформенную глыбу мрамора или Дрезденская Мадонна комбинацию химических элементов.

Но главным образом возведение человеком природы к её первобытному совершенству может происходить чрез его собственное самоочищение. Ближайшим образом это заметно на телесной оболочке нашего духа. Болезненность или здоровье, красота или безобразие нашего тела безусловно зависят от того или другого состояния нашей нравственности. Распутство, чревоугодие, пьянство расслабляет организм, производить в нём изнеможение и вялость, делают выражение лица плотяным и безобразным. Точно также искажают черты нашей физиономии злоба, ненависть и жестокость. По свидетельству Библии, убийство брата настолько обезобразило лицо Каина, что всякий встретившийся отворачивался и бежал от него. Закоренелые злодеи и развратники обыкновенно обладают зверской или гнусной физиономией, производящей отталкивающее впечатление. Наоборот, в момент нравственного или религиозного одушевления самоотверженного подвига или проявления любви, лицо всякого, даже некрасивого человека озаряется каким-то высшим светом и становится чрезвычайно привлекательным. Сквозь телесную оболочку в данном случае как бы просвечивает прекрасная душа, налагающая на физиономию лучезарный отпечаток, вследствие которого она, не будучи в строгом смысле красивой, становится в высшей степени симпатичной. У людей праведных даже старческая немощь не отнимает физической привлекательности. Всё их тело как бы одухотворяется, теряет свою земляную плотяность, извергает из себя те греховные элементы, которые делают из человека существо, служащее чреву и низшему чрева. Так создаётся особый тип святой, старческой красоты, заключающейся не в пластичности форм, не в цветущих красках, а в отражении на самом теле святой, чистой и совершенной души. Даже более того. Высота моральной жизни человека может сделать его тело нетленным и по смерти, согласно предсказанию царя пророка: «не даси преподобному твоему видети истления» (Пс. 15:10) и благожеланию Иисуса сына Сирахова праведникам: «кости их процветут от места их» (40:14). И мы знаем, что многие тела христианских святых действительно были прославлены от Бога изъятием их из всеобщего закона разрушения. С идеальной точки зрения это должно быть признано доступным и для каждого человека христианина.

Задача человека по отношению к природе есть прежде всего обязанность его к самому себе, в особенности с той точки зрения, по которой перемена, происшедшая в мире после падения Адамова, имела субъективный, а не объективный характер, иными словами произошла не на самом деле и не для Бога, а для сознания падшего человека. Грех, отразившись на его физической и психической природе, растлил и испортил её до такой степени, что воспринимаемый чрез неё мир стал казаться нам несовершенным и начал служить для нас источником страданий. Отсюда для того, чтобы возвратить природу в её прежнее состояние, нам необходимо устранить ту причину, благодаря которой, она так изменилась в нашем сознании. По мере нашего нравственного очищения мы всё более и более будем познавать совершенства мира и черпать из его недр всё необходимое для нашего счастья. Справедливость этой мысли подтверждается фактами, о которых мы уже говорили. Для святых подвижников не были страшны ни голод, ни холод, ни атмосферный перемены. Те нервные раздражения и физические процессы, которые заставляют мучительно страдать обыкновенных людей, были не чувствительны для праведников. Они как бы не чувствовали своего собственного тела и настолько подавляли его низшие потребности, что неудовлетворение их не вызывало никаких неопрятных ощущений.

Но если святые, благодаря своей богоугодной жизни, могли доходить до такого состояния, что так называемое физическое зло переставало быть для них таковым, то не в праве ли мы предположить, что чем совершеннее будет человек, тем лучшей в его глазах будет и природа, и что если бы он возвратился к невинности, которою обладали наши прародители до грехопадения, то и природа пришла бы в то состояние, в котором она вышла из рук Создателя. Человек носит зло в себе самом и созерцает мир сквозь испорченное око своей растлённой природы. Вместе с очищением последней прояснится и глаз его души, вследствие чего увидит мир в преображённом и усовершенствованном виде.

Человек, по библейскому учению, не только должен быть царём природы, но и её пророком. Обязанность пророков в древности состояла в том, что они возвещали людям волю Божию, разъясняли откровенный закон и предсказывали будущее. И каждый из нас, по выражению митрополита Филарета, должен «высшим языком духа разрешать бессознательные вещания тварей о Боге, и служение их Богу, не восходящее выше чувственного, возносить к себе до престола Всевышнего». Человек должен изъяснять вещания природы и осмысливать сами по себе бессознательные её явления. Природа, как справедливо замечают, есть раскрытая книга, красноречиво говорящая нам о Боге и Его свойствах. «Небеса поведают славу Божию, творение же руку его возвещает твердь» (Пс. 18:1), говорит псалмопевец. А по словам апостола Павла «невидимая бо Его от создания мира твореньыми помышляема видима суть, и присносущная сила Его и Божество» (Рим. 1:20). Задача человека заключается в том, чтобы постоянно читать книгу природы, насколько возможно, изучать её силы и законы, раскрывать в ней следы Божественной благости и премудрости. Чем более станет он вдумываться в ход мировой жизни, чем глубже будут постигаться её тайны, тем более поразительным и чудесным покажется ему устройство природы, тем яснее он станет видеть в ней печать Божественного совершенства. Затем, изучение природы может иметь моральное значение. Человек должен подражать в ней достойному подражания и избегать недостойного. Хорошие рассуждения по этому вопросу находим мы в «Шестодневе» св. Василия Великого. Описывая жизнь животных, он или предостерегает нас от дурных качеств им свойственных, или указанием на добрые черты располагает слушателей к подражанию. Способ построения нравственных приложений у него таков. Если известное животное обладает недостатками, то человек, взирая на него, должен почувствовать отвращение к пороку и устыдиться тех черт характера, которыми он уподобляется бессловесным. Если же наоборот, низшие живые твари обнаруживают хорошие свойства, то человек, которому стыдно быть хуже скотов, тем более должен позаботиться о своём нравственном улучшении. Описывая жизнь растений, св. Отец находит в ней такие черты, которые должны располагать христиан к благочестию, пренебрежительному отношению к земным благам, прославлению Бога и любви к ближним. Так по поводу слов: «да произрастит земля» он выражает желание, чтобы в человеке укоренялось удивление к твари, чтобы он где ни находился и какой род растений не встречал, всегда возобновлял в себе ясное воспоминание о Творце. «Когда видишь па траве зелень и цвет, приведи на мысль человеческое естество, припоминая изображение мудрого Исаии: всяка плоть, яко сено, всяка слава человеческая, яко цвет травный» (Ис. 40:6). Слова пророка наводят святителя на целый ряд грустно поэтических размышлений о тленности, суетности и непрочности всех земных благ, всего того, что мы привыкли, считать счастьем. «Сегодня цветёт телесно, утучнён от наслаждений, сообразно с цветущим возрастом имеет свежую доброцветность, бодр, развязен, неудержим в стремлении, а на утро он же самый жалок, или увянув от времени, или ослабев от болезни. Иной обращает на себя взоры изобилием богатства, вокруг него множество друзей, слуг, сродников, льстецов. Присовокупи к богатству какую-либо власть, или почести от царей, или управление народом, или начальство над войском... И что же после этого? Одна ночь... и или горячка, или боль в боку, или воспаление лёгких, похитив сего человека из среды людей, сводит с позорища и место его действия вдруг делается опустевшим, и эта слава оказывается ничем, как сновидение» (Изд. Троице-Серг. Лавры, 1902 г. стр. 109). Созерцание гроздьев винограда напоминает св. Василию, что Сам Господь «не перестаёт везде уподоблять человеческие души виноградным лозам.. Он хочет чтобы мы как бы некоторыми завивками сплетались с ближними объятиями любви и успокаивались в них, и всегда стремясь к горнему, как вьющиеся виноградные ветви, всегда старались уравниваться с вершинами самых высоких. Он требует ещё, чтобы мы ещё терпели, когда окапывают нас. А душа окапывается чрез отложение мирских забот, которые составляют бремя для наших сердец. Не должно же разрастаться в ветви, т. е. жить на показ и домогаться похвалы за внешность, но надобно быть благоплодным, предоставляя истинному земледелателю показание дел... Ибо таким образом будет подражать всегдашней зелености сего растения и подражать, его многоплодию». (стр. 76). Если бы все мы так внимательно относились к природе, как св. отец – автор Шестоднева, и приступали к её изучению с таким же благочестивым и высоко нравственным настроением, то несомненно не только находили бы в её вещаниях подтверждение нашей веры, но и могли бы извлекать из неё полезные нравственные уроки. К сожалению мы часто остаёмся глухи и слепы к тому, о чём говорить нам мироздание и, таким образом, не исполняем пророческого по отношению к нему своего назначения.

Обязанности человека по отношению к природе, как её священника, уже отчасти раскрыты нами. Одухотворяя материю и возводя её к первобытному совершенству, он тем самым и освящает её. Но это освящение можно понимать и несколько иначе, в более таинственном смысле. Ранее мы говорили, что материя, как субстанция лишённая разума и свободы, находится вне нравственной оценки. Но тем не менее вследствие тесной связи её с духом, а также по причине смешения в жизни человека, как ограниченного существа, субъективного и объективного элементов и трудности их точного разграничения, получается некоторая возможность переносить идею святости и на природу, хотя, конечно, это перенесение имеет условное значение. Орудие преступления становится в наших глазах не чистым, место, где совершилось какое-либо гнусное деяние, представляется осквернённым. Земля, по учению Слова Божия, была проклята за грех человека, как бы загрязнившего её своим грехопадением. Отсюда в настоящее время священническое назначение его по отношению к природе состоит в том, чтобы чрез свою святую жизнь освящать и её, чтобы чрез нравственное соприкосновение с ней освобождать её от той скверны, которой подпала она вследствие греха. По учению Церкви, материя в некоторых случаях может становиться как бы святою. Таковы, например, нетленные мощи святых, иконы и другие священные предметы, такова освящённая по известному чину вода, благословенные хлебы, плоды и т. д. Такой же характер имеют в нашем сознании места, на которых подвизались угодники Божии и в особенности Палестина, в которой жил и действовал Господь наш Иисус Христос. Вот в этом несобственном, однако же, вполне действительном смысле возможно освящение и всей земли – этого жилища человека, освящение, достигаемое религиозно-нравственною жизнью последнего и составляющее задачу его священнического назначения по отношению к природе.